Владимир Мединский - О жестокости русской истории и народном долготерпении

Что говорит историческая память?

Практически в один исторический период возникли народные эпосы: германский — «Песнь о Нибелунгах», испанский — «Песнь о моем Сиде», франкская «Песнь о Роланде», скандинавские саги.

Войны, борьба с врагами — основные сюжетные линии сказаний, созданных разными народами в период раннего Средневековья. В них в полной мере отражена идеология и психология народов Европы того времени.

В «Песне о Нибелунгах» воинственные дружинники варварской эпохи проявляют поистине варварскую жестокость. Благородство, презрение к смерти и опасностям сочетается с дикостью воина-зверя. Спокойно описывается, как рыцари на поле брани утоляют жажду кровью убитых врагов. Кровь льется рекой, практически в каждом четверостишии перед читателем предстают картины кровавых битв и поединков. Не только мужчины, но и женщины участвуют в кровопролитных побоищах, не щадя никого: ни старого, ни малого.

В сказаниях детально описывается, каким оружием сражались, как именно убивали врагов, что снимали с трупов врагов, что захватывали в лагере поверженных.

Нападайте дерзко, грабьте проворно…Не брезгуйте там ни добром, ни казною…

Война — доблесть для героев.

И как же они чудовищно, неправдоподобно жестоки…

…На Ортлиба обрушил жестокий Хаген меч,И голова ребенка, слетев со слабых плеч,Кримхильде на колени упала тяжело,И тут кровопролитие у витязей пошло…

Вот они, традиции племенной первобытной войны.

Как говорится, «почувствуйте разницу» с былинами. Конечно, Илья Муромец и его боевые товарищи, рубясь с «погаными», особым гуманизмом тоже не отличались — a la guerre, comme a la guerre[5], но сносить голову ребенку или «грабить проворно» — в былинах подобного не замечалось…

Еще один интересный штрих. Всем известно, что такое рыцарское отношение к женщине. Но опять-таки обратимся к первоисточникам:

И разом затрещали все кости у нее,И деве обуздать пришлось тщеславие свое…

Такая вот галантность…

Конечно, если внимательно читать германские сказания, то примеры настоящего благородства и действительно рыцарского отношения к женщине тоже можно найти.

Но и эти слова из песни не выкинешь.

Рыцарство, поклонение прекрасной даме — еще одна тема эпоса. Она присутствует и в «Песне о Роланде», и в цикле о короле Артуре, Но параллельно с этим присутствует описание насилия как по отношению к женщине-крестьянке, так и физическое наказание жен.

Герои былин не целуют дамам ручки и не таскают за собой по половецким степям надушенную перчатку любимой. Да и вообще в былинах нет любовных сцен, наш эпос более целомудренный, что ли, более сдержанный. Но и Сцен насилия нет. Нет и сцен наносимых женщинам побоев.

Древний фольклор и политика XX века

Я освобождаю вас от химеры по имени «совесть и мораль».

Древние герои «Песни о Нибелунгах» весьма своеобразно отразились в идеологии XX века. Когда немецким нацистам понадобилось избавиться от морали и этики христианства («от химеры, именуемой „совесть“») и в то же время не оставить народ без идеологической опоры, в сжатые сроки, на скорую руку была создана новая мифология, основой которой послужил древний германский эпос.

Герои эпоса идеализировались и воспевались (вспомните эпические музыкальные произведения Вагнера).

Новым образцам оружия давались названия, заимствованные из древних источников. Обыгрывалась благородная символика, начиная от мифологии «высшей расы» и кончая народными преданиями об оборотнях-вервольфах (люди-оборотни, по ночам превращающиеся в волков). Вервольфы, гитлеровские отряды добровольцев-диверсантов, действовали в тылу наступавших войск союзников.

В отличие от наших партизан-любителей[6] это были, скажем, спортсмены-профессионалы.

Разумеется, древние герои совершенно не виноваты в том, как их использовал колченогий Геббельс и его сотрудники. Но каков уж фольклор, такие оказались и «вариации на тему».

А на Руси?

Нет класса людей на свете более добродушного и миролюбивого, чем русское крестьянство.

А на Руси было не так. Мы брали опыт цивилизации и христианства в Восточной Римской империи, Византии.

Эта империя, во-первых, была меньше поражена раковой опухолью рабства, в частности, поэтому она устояла во время нашествий варваров.

Во-вторых, мы брали опыт империи позже — и это принципиально! Много воды утекло из Дуная, Рейна и Тибра с VI по X век — рабовладельческий строй за это время ослаб, а христианство, наоборот, укрепилось.

В-третьих, Русь строилась не на территории бывшего Рима, а на совсем иных землях.

В-четвертых, у нас земли больше… Если племя разрослось в числе, ему есть куда расселяться. Не нужно ни с кем воевать. Не нужно «завоевывать Родину». Нет нужды кого-то резать или прогонять.

Рабство у нас просто экономически невыгодно. Это из Италии бежать некуда, и армия восставших рабов Спартака судорожно металась, не зная, куда ей деваться. На Руси рабу всегда есть куда бежать. Да и сам тип хозяйства требует самостоятельности, активности, предприимчивости, свободы выбора.

Пафос западных эпосов — это пафос захвата и передела. Пафос былин — это пафос защиты и освоения.

О княгине Ольге

От Древней Руси дошел только один документ, в котором есть сюжеты, похожие на западные.

Это летописное сказание о княгине Ольге. О ее мести племени древлян, убивших мужа Ольги, князя Игоря.

В этом сказании есть все, что «полагается»: послов древлян жгут в бане, хоронят живыми, столицу древлян Искоростень сжигают дотла, а племя режут, пока есть к тому хоть малейшая возможность.

Но есть тут сразу три любопытных детали.

Деталь первая: такое сказание у нас только одно. Оно стоит особняком и совершенно нетипично для Руси.

Деталь вторая: Эльга-Ольга, варяжская княгиня Руси, принесла традиции своей земли. И описание ее мести очень похоже на аналогичные описания из скандинавских саг.

Деталь третья: не народный певец-былинник, а «профессионал»-летописец откровенно восхищается зверством Ольги, ее жестокостью, коварством, упорством в пролитии крови. Есть в этом даже некое мужское удовольствие при виде качеств Ольги как верной жены: отомстила за мужа и осталась одна-одинешенька до конца своих дней, даже византийскому императору Константину, просившему ее руки, отказала! Есть тут и демонстрация могущества, жестокости утвердившейся в Киеве монархии.

Но в народной памяти ни Ольга, ни ее месть не сохранились. Древнерусское государство высоко оценило Ольгу, церковь сделала ее Святой Равноапостольной Ольгой. А русский народ сохранил свое мнение на этот счет. Ни в одной из былин нет ничего о княгине Ольге и ее мести.

Совсем другое отношение к историческому материалу.

О чем повествуют былины?

Убивайте всех, на том свете Господь узнает своих!

Русские былины создавались и пелись, именно пелись, с XII по XVIII век.[7] Русский народный эпос служит для народа неписаной, традиционной летописью, переданной из поколения в поколение в течение столетий.

По былинам богатыри в минуту опасности встают на защиту Русской земли. Все «дружинушки хоробрые». Князь киевский призывает на защиту Русской земли богатырей, то есть — народ! Богатыри — не феодальное сословие, не потомственные воины. Это не японские самураи и не европейские рыцари.

Илья Муромец — простолюдин. Алеша Попович… По фамилии ясно, из кого он происходит.

Богатыри не занимаются самообогащением и не обогащают князя. Нет в былинах ни одного описания грабежа или даже перечисления взятой добычи.

Вот Илья схватил вражеского воина за ноги, махнул — улица, отмахнулся — переулочек. Пафос битвы с врагом, смертельно опасной работы по защите родной земли. И ни единого описания, сколько заработали богатыри, какие шлемы, мечи и кольчуги сняли с убитых врагов, сколько коней угнали, какие богатства получили.