Вениамин Каверин - Конец хазы
- Да какого чорта вам от меня нужно? - взбесился Пинета. - Вы хотите, чтобы я говорил с вами в подштанниках? Говорите прямо и уберите, пожалуйста, револьвер.
Рыбник сунул револьвер в карман и назвал себя.
- Шмерл Турецкий Барабан, - сказал он так, как будто не сомневался в том, что Пинете известно это имя, - а это мой товарищ, Саша Барин.
Высокий посмотрел на Пинету равнодушно.
- Воры, - решил наконец Пинета.
- Дело заключается в том, - продолжал человек, назвавший себя Турецким Барабаном, - нам известно, что вы, инженер Пинета, хороший специалист по своему делу. Каждый человек имеет свою специальность; так вот ваша специальность понадобится нам на некоторое время.
- Вам понадобится моя специальность? - переспросил Пинета. - Очень рад! Это любопытно.
- Поэтому складывайте ваш чемодан - только самое необходимое - и едем.
- Это чрезвычайно любопытно! А скажите... вам в каком же роде понадобится моя специальность?
- Барабан, довольно болтовни, - сказал белокурый человек, представленный Пинете, как Саша Барин. - Обо всем вы узнаете на месте, - сурово сказал он, обратившись к Пинете. - Одевайтесь.
- Не тревожьтесь, - добавил Барабан. - Оставь его, Сашка. Спокойствие! Терпение! Вы можете быть совершенно спокойны за вашу судьбу. - Вашу хозяйку мы сейчас же выпустим. - Напишите бедной старушке пару слов: не нужно заставлять ее искать вас понапрасну. - Сашка, дай ему кусочек бумаги!
Барин подошел к столу и, не оборачиваясь к Пинете спиной, вырвал из блокнота, лежащего на столе, лист клетчатой бумаги.
- Наденьтесь! - сказал Барабан, - мы напишем ей маленькое письмо, вашей старушке.
Пинета натянул брюки, послушно сел к столу и взял в руки карандаш.
- Пишите, - сказал Барабан. - Дорогая моя старушка... - Как ее зовут?
- Марья Александровна.
- Тогда лучше так: дорогая Марья Александровна! Я уезжаю на шесть-семь дней в провинцию. Не беспокойтесь за мое отсутствие. До свиданья. Ваш Пинета. - Написали?
Пинета повернулся к нему, чуть-чуть улыбаясь.
- Ну, написал.
- Теперь, пожалуйста, укладывайте ваш чемодан и торопитесь, честное слово!
Пинета немного подумал, звонко хлопнул себя по лбу и чему-то рассмеялся.
- Так вот оно в чем дело!
Он вытащил из-под кровати корзину, бросил в нее подушку, одеяло, полфунта махорки, несколько карандашей и алюминиевое лекало, - это было все, что у него осталось.
- Очень любопытно, в самом деле, - сказал он, надевая серую блузу, запачканную краской, - как это вы так ловко догадались о моей специальности?
Барин хмуро посмотрел на него и указал на дверь рукою, вооруженной револьвером.
- Идите.
Они спустились по лестнице и вышли на улицу. Под ногами хрустел осенний лед на подмерзших лужах. Растерянная луна, как поплавок, ныряла в косматых облаках.
За углом стоял автомобиль, и Барабан сказал, прикрывая за собою дверцу:
- Это дело стоит работы. Ого, это дело большого масштаба!
Первое время они ехали молча. С 10-й линии Васильевского острова автомобиль повернул на Университетскую набережную и, глотая торцы, помчался к Биржевому мосту.
Барин вертел в руках папироску; Пинета уставился на него.
- Я забыл дома папиросы, - сказал он, заложив ногу на ногу. - Я надеюсь, что в том месте, куда вы меня везете, я найду достаточное количество папирос?
Барин вытащил из кармана золотой портсигар, на котором толпились монограммы, эмалевые слоны, мухи, и молча протянул его Пинете.
Пинета закурил, пощелкал языком и понюхал дым.
- Ничего себе. Я, впрочем, предпочитаю южные табаки.
- Ага, - равнодушно ответил Сашка Барин.
Автомобиль оставил за собой Биржевой мост, свернул на Александровский проспект и полетел по проспекту Карла Либкнехта.
Под разбросанным светом луны, которая металась в облаках, не зная куда деваться, вставали рядом с деревянными домишками, более приличными уездным городам, пустыри, почерневшая зелень и огромные серые стены домов, каждая с каким-нибудь одним узким окном, которое светилось высоко, под самой крышей.
Барабан приподнялся и задвинул маленькие занавески на окнах. Полоски света, проскользнувшие сквозь щели, пробежали по груди и ногам Пинеты.
Пинете вдруг стало весело. Он осторожно притушил о каблук догоравшую папиросу и сказал, немного приподнявшись, оборотясь к Сашке Барину:
- У меня на голове есть, знаете ли, любопытная шишка.
Автомобиль подпрыгнул и он на секунду прервал свое неожиданное сообщение.
- То-есть я хочу сказать, что у меня на голове есть шишка, из-за которой я по наследственности страдаю острым любопытством. Например, сейчас мне очень хочется узнать, кто же вы, чорт вас возьми, такие?
Сашка Барин скосил на него глаза и закурил новую папиросу.
- Мы - налетчики, - объяснил он довольно равнодушно.
- Мы - организаторы, - поправил Барабан, - вы ничего не потеряете от знакомства с нами, инженер.
Машина повернула куда-то в переулок и стала сильно подбрасывать на ухабах.
- А вот еще вопрос, - сказал Пинета. - На какого дьявола понадобился вам инженер Пинета?
- Завтра мы с вами будем иметь об этом деловой разговор. Вы нам нужны по одному коммерческому делу, по делу большого масштаба.
Больше никто не сказал ни слова; Пинета начинал уже подремывать, забившись в самый угол автомобиля, и рисовая каша с маслом в огромной суповой миске снова начала пыхтеть и лопаться перед ним, как вдруг машина вздрогнула и остановилась перед полуразрушенным домом.
Барин выскочил из автомобиля; Пинета вылез вслед за ним и огляделся.
Они были на пустынной улице, которая почти ничем на улицу не походила; это был, должно быть, самый конец одной из захолустных улиц Петроградской стороны.
Пинета перебрал в уме улицы, выходившие на проспект Карла Либкнехта.
- Мы на Лахтинской - или, скорее всего, мы на Бармалеевой.
Пустырь, перед которым остановилась машина, был когда-то трехъэтажным домом; перед ним был разбит небольшой садик, обнесенный решоткой. Прямо напротив пустыря стояло ободранное деревянное строение, походившее на сторожевую будку.
Шагах в двухстах от пустыря приземистыми деревянными домами кончалась улица.
Пинета взглянул на своих спутников: Барабан остался в автомобиле, наставлял своего молчаливого товарища и о чем-то советовался с шоффером. До Пинеты долетело только одно слово, сказанное, видимо, шофферу:
- На гопу!
Автомобиль заворчал, вздрогнул и, сорвавшись с места, полетел обратно.
Сашка Барин подошел к Пинете и положил руку ему на плечо.
- Пройдите в ворота.
Они прошли на двор, покрытый кирпичами и размокшей штукатуркой, превратившейся в кашу из песка и извести, миновали арку и вышли во второй двор; в глубине двора стоял небольшой флигель с крытым подъездом; двери его были заколочены наглухо и подъезд засыпан расколовшимся кирпичом.
Они обогнули флигель.
- Вот сюда, - сказал Сашка Барин, указывая рукою на каменную лестницу, которая вела вниз, в подвал.
Пинета послушно спустился по лестнице. В подвале пахло какой-то прелой сыростью и было почти темно.
Барин зажег фонарь.
- Идите, - сказал он, подталкивая Пинету рукой, - там лестница.
Они поднялись по винтовой лестнице. Лестница вела во второй этаж, к двери, обитой черной клеенкой.
Барин постучал, и почти в ту же самую минуту из-за двери послышался неторопливый голос:
- Кто там?
- Отвори, Маня.
Женщина в пальто, наскоро наброшенном на плечи, отворила им дверь и, придерживая пальто рукой, отступила немного в сторону, чтобы пропустить вошедших.
Они вошли в кухню, довольно чисто прибранную.
- Что нового? - спросила женщина в пальто, поправляя волосы, упавшие ей на глаза.
- Ничего.
- Что же, Барин, останешься или нет?
Барин, не отвечая, провел Пинету по коридору, отворил ключом дверь в полутемную комнату и сказал, поворачиваясь к нему:
- Здесь вы будете жить пока. Попробуете бежать - хуже будет.
Пинета остался один. Он поставил свою корзину под кровать и снова засмеялся чему-то. Начинало светать. Узкое окно маячило в утреннем свете.
Пинета стянул сапоги и одетый лег на кровать; он долго припоминал одно слово, которое вертелось у него на языке и которое он никак не мог произнести. Наконец вспомнил и сказал про себя, набрасывая на ноги одеяло:
- Хаза!
III.
Гражданская война, грохотавшая по России пулеметами от Баку до Кольского полуострова, не пощадила этого города, построенного на слиянии двух рек и обнесенного каменной стеною, которую в свое время с большим упорством долбил каменными ядрами Стефан Баторий.
Через реку был переброшен мост. Тотчас за мостом начиналась площадь осенью на ней тонули неосторожные дети; за площадью важно шли железные ряды, старинные здания с каменными навесами вдоль фасада, за железными рядами снова площадь, на которой толпились когда-то стекольные магазины.
