Владимир Чунихин - Тайна 21 июня 1941

Я считал вопрос об отходе на истринский рубеж чрезвычайно важным. Мой долг командира и коммуниста не позволил безропотно согласиться с решением командующего фронтом, и я обратился к начальнику Генерального штаба маршалу Б.М.Шапошникову. В телеграмме ему мы обстоятельно мотивировали свое предложение. Спустя несколько часов получили ответ. В нем было сказано, что предложение наше правильное и что он, как начальник Генштаба, его санкционирует.

Зная Бориса Михайловича еще по службе в мирное время, я был уверен, что этот ответ безусловно согласован с Верховным Главнокомандующим. Во всяком случае, он ему известен.

Мы немедленно подготовили распоряжение войскам об отводе ночью главных сил на рубеж Истринского водохранилища. На прежних позициях оставлялись усиленные отряды, которые должны были отходить только под давлением противника.

Распоряжение было разослано в части с офицерами связи.

Настроение у нас поднялось. Теперь, думали мы, на истринском рубеже немцы сломают себе зубы. Их основная сила — танки упрутся в непреодолимую преграду, а моторизованные соединения не смогут использовать свою подвижность.

Радость, однако, была недолгой. Не успели еще все наши войска получить распоряжение об отходе, как последовала короткая, но грозная телеграмма от Жукова. Приведу ее дословно:

«Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю, приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу назад не отступать. Генерал армии Жуков».

Что поделаешь — приказ есть приказ, и мы, как солдаты, подчинились. В результате же произошли неприятности. Как мы и предвидели, противник, продолжая теснить наши части на левом крыле, отбросил их на восток, форсировал с ходу Истру и захватил на ее восточном берегу плацдармы…

Вы поняли, что тогда произошло? Генерал армии Жуков посмел отменить решение Генштаба, санкционированное (Рокоссовский в этом, конечно же, прав) самим Сталиным.

И Сталин молча с этим согласился.

Мог ли Жуков не задуматься над тем, кто стоит, в данном случае, за спиной Шапошникова? Сам же был недавно начальником Генштаба и не мог не знать, как решаются обычно такие вопросы. Даже когда Сталин не был ещё Верховным Главнокомандующим. Тем более, сейчас, после того, когда он им стал.

Знал, конечно. И думал, конечно.

Но поступил именно так.

Поступок, однако.

Теперь давайте попробуем ответить на вопрос.

Кем же тогда считал Сталина Жуков?

Странный вопрос, ответите вы. И будете правы. В своих воспоминаниях Жуков много писал о Сталине и всё вроде бы там о нём сказал.

Или не всё?

Вот этот эпизод, как мне кажется, и даёт как раз основания для дальнейших размышлений на эту тему.

Давайте не будем трогать дешёвые оценки этого эпизода, вроде таких — «поставил на место самого Сталина».

Заглянем поглубже.

Принимая своё решение, Жуков, конечно, не мог не понимать, чем рискует. Потому что, рисковал он, как это совершенно ясно, ни много, ни мало — головой. И дело, конечно, было совсем не в том, прав он или неправ. Потому что, прав он или неправ, но амбиции Сталина и его общеизвестная мстительность должны были неизбежно Жукова уничтожить. Пусть не сейчас, не в это мгновение, но обязательно уничтожить.

Да, в такой острейший момент поменять командующего фронтом на другого — значит, наверняка проиграть сражение. Да, Жуков понимал, что немедленно его не снимут, что сейчас он нужен. Но после битвы? Ведь припомнит же ему кровавый маньяк…

Тогда, получается, что генерал Жуков сознательно жертвовал в этот момент своей жизнью? Обрекая себя на неизбежную гибель?

Хм. Давайте оставим красивые слова для… ну, скажем, правых (и левых) защитников, они их очень любят.

Десять километров, в данном случае, дела не решали. Смолчал бы Жуков, не упорствовал в своей (конечно же) ошибке, было бы только лучше.

Не смолчал, ошибка состоялась и всё равно оборона не развалилась. Понесли лишние потери, конечно, но на исход сражения эти километры не повлияли.

Тогда зачем надо было рисковать своей жизнью?

Да, он мог поплатиться ей, если бы немцы взяли Москву. Мог, впрочем, и не поплатиться — ведь отдали же генералы Киев без сталинского возмездия за это?

Тем не менее, реальная опасность собственной гибели, в случае сдачи Москвы, для Жукова не была невероятной.

Но рисковать жизнью в ДАННОМ случае? По такому, в общем-то «десятикилометровому» поводу?

Вот и получается, что вопрос о том, кем был в глазах Жукова Сталин, вовсе не является праздным. Потому что всё, что мы знаем о Сталине из его воспоминаний (и бесчисленной другой литературы), делает эпизод, рассказанный Рокоссовским, по меньшей мере, странным.

По-моему, придётся нам с вами неизбежно допустить, что в данном случае Жуков не считал, что, поступая таким образом, рискует своей жизнью. И вызвать сталинское неудовольствие не рисковал тоже.

Тогда кем же он считал Сталина? На самом деле? В самой глубине души, куда никого не допускал?

Ведь со Сталиным он до того момента неоднократно встречался лично, докладывал ему, обсуждал с ним какие-то вопросы. Иными словами, неизбежно должен был составить о нём какое-то своё мнение, не предъявляемое широкой публике.

Так вот. Получается, что Жуков, идя на этот шаг, совершенно определённо считал Сталина, в первую и самую главную очередь, человеком дела.

Нет? Не согласны?

Но ведь на самом-то деле Сталин с Жуковым тогда согласился. Молча, но согласился.

Потому что решение Жукова, да, было неправильным. Но неправильным здесь было бы и другое — не один, а два или даже три командующих фронтом, командующих войсками через голову друг друга.

Это было бы вообще гибелью всей обороны.

Иными словами, решение Жукова, к которому, как он, видимо, надеялся, отнесутся с позиции дела, а не амбиций, и было воспринято именно с позиции дела, а не амбиций.

Получается, так.

Делаем вывод. Небольшой такой и пока промежуточный.

Жуков сообщает в своих мемуарах (и это подтверждается Рокоссовским), что со Сталиным можно было спорить. Даже остро спорить.

И, в данном случае, говорит чистую правду.

Но Жукову-то легко говорить, вон он какой высокий генерал и даже маршал.

Может быть, Сталин дозволял подобные вольности далеко не каждому?

Избранным, так сказать?

А если избранным, то по каким критериям полагал их избранность? По преданности лично ему? По должности, чину или рангу? Или ещё по каким-то?

Ну что же. Вопрос правомерный. Потому что бывали (и бывают) и такие правители в истории. Если кого и слушали, то узкий круг приближённых. Куда таковых отбирали сами.

Вот и давайте посмотрим.

Надо сказать, что имеется здесь весьма ценный свидетель.

Но сначала — небольшая предыстория.

В начале 60-х годов Константин Симонов задумал написать книгу под условным наименованием «Сталин и война». Собирая для неё материалы, он подолгу беседовал со многими советскими полководцами самого высокого уровня. Записывал, естественно, эти разговоры. И подходил к этому процессу, конечно же, со всей ответственностью. Потому что, если бы в книгу попали искажённые в каких-то местах воспоминания или мнения Жукова, Василевского или Конева, например, стоило бы это писателю его доброго имени.

Необходимо при этом отметить, что то время, когда собирал он свои материалы, не располагало, конечно, к каким-бы то ни было хвалебностям в адрес Сталина. Тогда, наоборот, наш высший генералитет наперебой соревновался в совершенно иной тональности своих высказываний.

И сам Симонов… У него тогда было сложное положение. Бывший любимец Сталина, бывший убеждённый сталинист, стал к тому времени таким же убеждённым антисталинистом. Но вот власть предержащие того времени всё равно его стойко не любили, подозревая неискренность его раскаяния. Симонов позднее писал, что сам Хрущёв упорно считал его сталинистом, до самого выхода в свет «Живых и мёртвых». Только после этого, вроде бы, оттаял.

Так что, можно, конечно, предположить — какую именно хотел написать он тогда книгу.

Другое дело, что книга эта всё-таки не была им написана. По причинам в данном случае не интересным.

Но материалы, которые он тогда собирал, пригодились для другой, его последней книги. Уже в самом конце восьмидесятых годов она вышла под названием «Глазами человека моего поколения». Состоит она из двух частей. В первой — его собственные воспоминания о том времени. А вот во вторую часть и вошли как раз те самые записи его бесед с советскими полководцами. Датированы они 1962 годом.

На мой взгляд, наиболее интересны там для данной темы воспоминания адмирала Исакова.

Я снова вынужден остановиться для пояснения. Поскольку не уверен, что имя это может быть знакомо широкому кругу современных молодых людей.