Габриэль Городецкий - Миф «Ледокола»: Накануне войны
Опубликованная затем в английском журнале статья не вызвала здесь большого интереса и была забыта1. Вряд ли выступление Суворова было бы серьезно воспринято в академических кругах, если бы оно не совпало по времени со «спором историков» — бурными дебатами о характере и ходе развития немецкой истории и природе германского национализма. Признание в Германии его взглядов в основном по политическим соображениям — вдохновило автора на изложение их в виде книги2.
Книга с незначительными поправками и изменениями была в конце концов издана на русском языке, будучи перед этим опубликованной в Польше, где ее провозгласили историческим шедевром. Как же поляки могли не приветствовать русского офицера военной разведки, ублажившего своей книгой их националистические чувства? Заключенный между Польшей и Германией пакт о ненападении был забыт, так же как и упорный отказ поляков от реальных мер по обеспечению безопасности во время роковых переговоров летом 1939 года. Высказанное Суворовым упоение своим успехом в Польше лучше всего свидетельствует о том, как его книга воздействует на национальные чувства в различных странах. Его слова производят неприятное ощущение: «Я чувствую себя великолепно. Я попал в совершенно необычную атмосферу. Меня узнают на улице, дарят цветы. Вчера полиция сдерживала напор читателей, которые хотели получить автограф на книге. Попасть в такую ситуацию приятно каждому»3.
Последним достижением Суворова является следующая книга под названием «День-М», в которой на Советский Союз возлагается ответственность не только за вторжение немцев в Россию, но и за развязывание второй мировой войны. Война, по его мнению, была вызвана советскими мероприятиями по мобилизации, систематически проводившимися с лета 1939 года. «Сталин это понимал, — утверждает Суворов, — и сознательно отдал приказ о тайной мобилизации 19 августа 1939 года. С этого дня при любом развитии событий войну уже остановить было нельзя. ТОЧНЫЙ ДЕНЬ, КОГДА СТАЛИН НАЧАЛ ВТОРУЮ МИРОВУЮ ВОЙНУ — ЭТО 19 АВГУСТА 1939 ГОДА»4.
Однако еще до того, как Суворов вторгся в «спор историков», русский мотив стал основным в проходящих дебатах. Профессор Нольте отказался считать нацизм необычным и не имеющим оправданий явлением, ссылаясь на существование «азиатских» прецедентов, например, резня армян в 1915 г., и особенно «классовые убийства», совершенные большевиками, и искоренение Сталиным целых групп населения. Нольте утверждал далее, что жестокость Гитлера была вызвана естественным страхом перед Советским Союзом и осведомленностью о демонических методах Сталина. Кроме того, рассуждал теперь Нольте, если Гитлер искренне верил в угрозу, исходящую от евреев, не было ли вполне логичным для него двинуться на Восток, где существовала большая концентрация еврейского населения, и ликвидировать эту грядущую опасность?5 Следует отметить, что дебаты по этому важнейшему вопросу проводятся как в Германии, так и в России любителями, а не серьезными историками: Нольте — философ, а Суворов — разведчик.
В этих условиях идеи Суворова, полностью отвергнутые в Англии, были подхвачены в Германии и вызвали бурные споры, которые привлекли внимание известных немецких ученых6. Грубо говоря, аргументы Суворова привлечены для поддержки утверждений Нольте о рациональности и обоснованности политического курса нацистской Германии. Если Сталин действительно намеревался «освободить» Центральную Европу, то решение Гитлера воевать с Россией не может более рассматриваться как выполнение идеологических замыслов, содержавшихся в книге «Майн Кампф», и считаться стратегическим безрассудством или откровенно агрессивным актом. Наоборот, война Гитлера в Европе превращается в «превентивную войну», оправданную с точки зрения традиционных германских геополитических интересов и угрозы, которую представлял для Германии и цивилизованного западного мира отвратительный сталинский режим. Таким образом, парадокс заключался в том, что книги Суворова, цель которых прежде всего заключалась в том, чтобы поднять на Западе тревогу относительно коммунистической России и подорвать процесс разрядки, были использованы для оправдания нацизма.
Горя желанием опрокинуть все «советское», Суворов проявляет неразборчивость в средствах, то потакая польскому национализму, то реабилитируя нацизм. Фактически вся теоретическая база Суворова непосредственно почерпнута из тех необоснованных посылок, которые изложил Гитлер перед своими генералами 22 июня 1941 года накануне войны:
«…теперь наступил момент, когда выжидательная политика является не только грехом, но и преступлением, нарушающим интересы германского народа, а следовательно, и всей Европы. Сейчас приблизительно 160 русских дивизий находятся на нашей границе. В течение ряда недель происходили непрерывные нарушения этой границы, причем не только на нашей территории, но и на крайнем севере Европы и Румынии. Советские летчики развлекались тем, что не признавали границ, очевидно, чтобы нам доказать таким образом, что они считают себя уже хозяевами этих территорий. Ночью 18 июня русские патрули снова проникли на германскую территорию и были оттеснены лишь после продолжительной перестрелки»7.
Документы германской разведки, цитируемые далее в этой книге, определенно свидетельствуют о том, что развертывание советских войск носило оборонительный характер и не представляло никакой опасности для вермахта8.
Далее Суворов делает безапелляционное заявление о том, что судьба нейтральных стран полностью зависела от прихоти Сталина, в то время как Гитлер играл роль пассивного наблюдателя. Нет смысла говорить, что если бы аргументы Суворова подтверждались объективными фактами, история развивалась бы совершенно иным путем. Утверждение о том, что нацистская Германия «имеет больше оснований считаться нейтральной в 1939–1940 годах», является абсурдным9. Также безосновательно заявление, что глава советской военной разведки генерал Голиков не был наказан Сталиным за приниженные данные о наращивании германских вооруженных сил 21 июня, так как он «докладывал Сталину правду. Гитлер действительно к войне против Советского Союза не готовился»10.
Влияние идей Суворова не стоит недооценивать. Метаморфозы, которые претерпела в последние годы немецкая историография войны на Востоке, поразительны. Покойный профессор Хильгрубер, один из ведущих немецких историков, неожиданно заговорил об угрозе, которую Советский Союз представлял для Германии в 1941 году, хотя в 1965 году, пользуясь теми же самыми источниками, он рисовал образ индифферентного Сталина, стремящегося умиротворить Гитлера, до самого начала войны перевыполняя советские обязательства перед Германией11. В книге под названием «Война Сталина» австрийский профессор Эрнст Топич утверждает, что, концентрируя внимание на агрессивных действиях Гитлера, — особенно нападении на Советский Союз, — мы просмотрели истинного преступника — Сталина. Вторая мировая война, утверждает Топич, «была по сути дела нападением Советского Союза на западные демократии, а Германии… отводилась роль лишь военного заместителя»12.
Еще более настораживает тот факт, что Суворов фактически подтверждает мысли, выраженные недавно Иоахимом Хофманом в официальной германской военной истории второй мировой войны. Немецкие историки во Фрейбурге, показав исключительно высокий уровень профессионализма в изучении немецких материалов, не смогли преодолеть разногласия относительно политического аспекта войны на Востоке. Это заставило их прибегнуть к необычной практике и произвести на свет две диаметрально противоположных версии происхождения плана «Барбаросса». Профессор Мессершмидт придерживался традиционных взглядов, Хофман же фактически солидаризировался с Суворовым, говоря об исходящей от Советского Союза стратегической угрозе, которая не могла не убедить Гитлера, что июнь 1941 года — последняя возможная дата начала превентивной войны13.
Общим для Хофмана и Топича, как и для данных дебатов вообще, является неспособность представить новые доказательства для обоснования приводимых ими голословных утверждений. Пока что дебаты вызвали серьезные возражения в основном по поводу военного аспекта теории. Однако они также не были последовательными, и позиции Суворова не были поколеблены. Дискуссии совершенно не касались политических и дипломатических структур, в рамках которых принимались военные решения. Изучение военных аспектов проблемы, в основном ограниченное теоретическим рассмотрением советской внешней политики накануне войны, свидетельствует о сильной идеологической предвзятости участников14.
Серьезным пробелом большинства историков, изучающих военные и дипломатические вопросы, является неспособность рассматривать различные аспекты под единым углом зрения. Это особенно ярко бросается в глаза, когда речь заходит о руководстве Сталина. Почти никто не отрицает, что работа Генштаба, Коминтерна, Центрального Комитета и Наркоминдела сводилась воедино в Кремле. Хотя наверху допускалась относительная свобода мнений, учитывались различные альтернативные предложения, окончательной, последней инстанцией всегда был Сталин. С середины мая 1941 года Сталин даже формально стал первым человеком страны, заняв пост председателя Совета народных комиссаров; в этой должности он осуществлял всестороннее руководство как в военных, так и в дипломатических вопросах. Не следует доводить дело «до абсурда» и полагать, что по утрам Сталин рассматривал военную доктрину, после обеда обсуждал вопросы дипломатии, а вечерами погружался во внутриполитические проблемы. Все эти вопросы были тесно взаимосвязаны.
