Артур Брайант - Эпоха рыцарства
Действительно, Гарроу, так же, как Итон, Винчестер и Вестминстер, три другие аристократические школы, совершенно не был похож на частные пансионы, академии и другие школы для богатых американского или французского образца. В школе соблюдалась жесткая дисциплина и иерархия, титулы и любые другие знаки социального отличия оставлялись за порогом школы. Ученики Гарроу не были просто равными, они в этой школе были последними: преподаватели (в основном священники) относились к ним как к одноклеточным существам, из которых еще предстояло создать сложный мыслящий организм. К тому же в таких школах существовала жесткая дедовщина и принцип силы: драки между мальчиками были неискоренимы, увечьями потом гордились, а сильнейший становился чем-то вроде тирана или диктатора, которому остальные беспрекословно подчинялись[10]. Программа обучения в Гарроу оставалась классической даже в начале XX века: кроме общеобразовательных предметов, знание которых считалось обязательным, то есть истории, географии, литературы, латынь занимала центральное место среди иностранных языков, хотя ими и не пренебрегали (французский и немецкий считались необходимыми), совсем недавно (с 60-х гг. XIX века) были введены математика и биология (которая традиционно именовалась естественной историей). Артур не испытывал, как он позже вспоминал, особого счастья от пребывания в Гарроу: «Возвращение с каникул было всегда кошмаром, который до сих пор иногда мучает меня по ночам», и все же он любил свою школу больше, чем занятия в Оксфордском университете, где был гораздо счастливее. Артур объяснял свое состояние следующим образом: «Теперь я вижу, что мое несчастное состояние в школе было обусловлено не тем, что меня задирали, ибо меня не задирали, и даже не тем, что я скучал по дому, а тоска моя была значительна, хотя только временами болезненна, но существованием определенной сухости и отсутствием цвета и света и неразрывно связанного с ними вдохновения, что довлело над школой тогда и, возможно, довлеет до сих пор, и что неизменно сопровождает жизнь школы...» Однако две традиции Брайант любил: конец семестра в школе Гарроу и матч по крикету Гарроу-Итон. Конец семестра всегда отмечался в Гарроу фестивалем песен: мальчики исполняли как старые традиционные песни школы, так и новые, сочиненные особо талантливыми учениками. Брайант почти до самой своей смерти бывал на фестивале каждый год. Черчилль посетил этот фестиваль зимой 1941 года, когда Англия вместе с Европой и СССР переживала самые трудные дни. Вместе с мальчиками и многими другими выпускниками Гарроу (среди которых был и Брайант) он исполнил старую песню:
Вот в чем урок:
Никогда, никогда, никогдаСовершая великие делаИли обычной жизнью живяНе пренебрегай честью и здравым смыслом.
Видимо, Черчилль, как и многие другие выпускники этой школы, сохранили в себе эти простые истины, которые заучивались посредством песен и оставались навсегда.
Ежегодный матч по крикету между командами Гарроу и Итона являлся (и является до сих пор) одним из самых знаменательных событий для всей Англии. Во-первых, это своего рода инициация для мальчиков, особенно для тех, которым больше всего доставалось в течение учебного года. С другой стороны, матч этот демонстрировал родителям результаты пребывания их отпрысков в школах: победа той или иной команды воспринималась не только как личный триумф, но и как дело национальной важности. Брайант принял участие в таком матче в лето накануне Первой Мировой войны. Весь британский истеблишмент или аристократия, если использовать традиционно европейское название, которое прекрасно выражает суть британской элиты, находился на этом матче. Горделивые дамы в немыслимых туалетах и шляпах со страусиными перьями, окруженные респектабельными джентльменами в безукоризненных сюртуках и котелках, отбросив всякие приличия, болели за своих детей, бесновались при каждом прибавлении очков. Родители Брайанта были очень горды своим сыном, когда команда Гарроу победила.
1915/16 учебный год был выпускным для Артура Брайанта, однако все выпускники мечтали о фронте. Брайант также рвался на передовую. Учителя характеризовали его как тихого и ничем не выдающегося ученика, который не высказывал никакой особой заинтересованности в каких-либо предметах. Но решающей была встреча Брайанта с Джорджем Таунсендом Уорнером, который преподавал историю на последнем курсе. Уорнер был отличным историком и не менее выдающимся педагогом, который сумел привить Брайанту не просто интерес к замечательным событиям прошлого, но серьезную рефлексию на настоящее посредством прошлого. Брайант был не первым, кто попался в сети Уорнеровского таланта: первым был Джордж М. Тревельян, великий английский социальный историк и впоследствии близкий друг Брайанта. В первом семестре Уорнер мало замечал Артура, но после первого же написанного им эссе, стал проявлять больше интереса. В конце года речь зашла о продолжении занятий в Кембриджском университете (ибо сам Уорнер был Кембриджским выпускником). Перед Брайантом возникла дилемма: в его намерения входило поступить на военное отделение Гарроу, затем пройти годовое обучение в Сандхурсте (самом лучшем военном колледже страны) и затем отправиться на фронт. С другой стороны, Кембридж давал возможность поступить в летную школу и отправиться на войну сразу же по достижении 18 лет. Поэтому Брайант внял совету Уорнера и поступил в Кембридж. По возвращении с летних каникул Брайант узнал, что Джордж Таунсенд Уорнер умер, что было для него огромным ударом, но это лишь укрепило в нем принятое решение. Зимой 1916 года он был принят в Пемброк Колледж Кембриджского университета, а следующим летом поступил в летные войска, получив параллельно премию школы Св. Хейлера на написание своей дипломной работы и стипендию школы Гарроу для особо одаренных учеников.
Обучение в летной школе разочаровало прежде всего инструкторов Брайанта: его инструктор так боялся выпускать его в небо, что перед зачетным вылетом попросил несколько раз повторить как надо взлетать, садиться, управлять самолетом во время полета и как делать петлю. Брайант чуть не убил себя во время своего первого вылета, забыв, что штурвал следует тянуть на себя, а не поворачивать, как при ведении автомобиля. С другой стороны, и сам Брайант был разочарован, так как он считал, что если умеет хорошо читать карты, то ему будет чем заняться. Но выяснилось, что военная служба совершенно не предполагает работу с картами. В результате, когда Брайант отправился на фронт, его детская мечта стать военным сошла на нет. Но чувство долга у него было слишком сильным, как, впрочем, у любого патриота. Когда Брайант впервые увидел поле боя во Франции (в 1918 году), в нем, наверное, проснулось чувство исторического восприятия, заложенное Уорнером: «Передо мной лежала Голгофа, а на ней – черепа мертвецов. История была здесь. Я был всего лишь юнцом, недавно из Англии, и стоял на краю той великой эпохи, в которую втиснулся опыт многих столетий. Я явился немым свидетелем настоящего героизма, в котором я так и не принял участия. Поле битвы было все еще обнаженным: ни человек, ни природа не сделали ничего, чтобы лишить его всего этого ужаса и мертвечины. Здесь бок о бок лежали смелость и терпение, отчаяние и боль страданий, их мрачные очертания прятались под покровом ночи...» Брайант так и не участвовал в боевых действиях, но впечатление от войны оказало на него глубокое влияние, которое он пронес вплоть до второй великой войны – Второй Мировой.
Брайант вернулся в Англию через два месяца после перемирия в 1919 году среди тысяч других молодых людей, которые жаждали оказаться дома и не подозревали, что теперь им будет гораздо сложнее вливаться в мирную жизнь. Проблема потерянного поколения хорошо артикулирована в немецкой и французской литературе. О такого рода проблемах в Британии мы знаем мало. Тем не менее английские юноши мало чем отличались от французских или немецких. Их психика также была сломана войной, социализация также представляла большие проблемы. Однако положение англичан было осложнено тем, что они вернулись в мирное общество, мало затронутое войной и разрухой, тогда как их континентальные собратья вместе со своим обществом поднимали страну после войны. От британских юношей требовали быть такими же, как до войны, чего они уже не могли, от них требовали быть гражданскими в гражданском обществе. Артур особенно глубоко почувствовал это при встрече с отцом. Война научила его быть самостоятельным, и именно тогда он начал свою жизнь, оставив родительский дом, и, поступив в Оксфорд, отказался от продолжения военной карьеры, что также было последствием полученного им опыта. Брайант поступил именно на историческое отделение, впервые четко определив свой интерес к истории, на сей раз выношенный и обдуманный интерес. Однако Брайант намеревался быть практиком, а не посвятить себя научной работе. Поэтому, проведя два с половиной года в Квинс Колледже на специальном курсе для бывших военнослужащих и закончив его с отличием, он продолжать обучение не стал, о чем сильно сожалел его тютор Р. X. Ходкин[11], специалист по англосаксам.
