Сергей Цыркун - Кровавые ночи 1937 года. Кремль против Лубянки
Транспортная система страны находилась под пристальным контролем начальника транспортного отдела НКВД, близкого приятеля Ягоды и в прошлом его секретаря А. Шанина, который одновременно являлся помощником наркома путей сообщения Л. Кагановича – одного из наиболее влиятельных членов Политбюро [13] . Перечисленные лица, находясь в доверительных отношениях между собою, полностью держали в руках правительственную охрану, транспорт и связь. К ним стекалась вся информация по стране, в том числе из Кремля. Колоссальный агентурный аппарат находился в ведении еще одного близкого к Ягоде человека – руководителя секретно-политического отдела ГУГБ Г. Молчанова. Все, что происходило в Вооруженных силах страны, отслеживалось через пересекавшую их снизу доверху систему Особых отделов – военной контрразведки, возглавляемой М. Гаем – приятелем Молчанова [14] .
На первый взгляд, при полном акустическом контроле за служебными и жилыми помещениями, обеспеченном средствами оперативной техники, содержание такого колоссального агентурного аппарата, какой находился под контролем Молчанова, Миронова и Гая, представляется излишеством. Однако Ягоде, да и советскому режиму в целом, требовался не только сбор информации. Им нужно было превратить население страны в задавленных страхом, услужливых «стукачей», и чем больше их будет, тем лучше. Ведь каждый информатор – это уже пособник режима. Более того: уголовный закон вменял каждому советскому гражданину в обязанность доносить обо всех известных ему деяниях антисоветской направленности, угрожая карами за недонесение (ст. 58-12 УК РСФСР и соответствующие статьи УК других союзных республик). Эту государственную мысль удачно сформулировал советский разведчик Кирилл Хенкин: «Если разговор двух друзей подслушан с помощью хитроумного устройства, полицейское государство еще не выполнило своей главной задачи. Зато, когда оба собеседника спешат наперегонки друг на друга донести, – воспитательная цель достигнута!» [15] . К середине 30-х гг. на постоянной связи у НКВД числилось около полумиллиона «общих» осведомителей, включая так называемое дворовое осведомление, разбитых на группы во главе с резидентами, не считая «спецосведомителей» (работавших по специальным направлениям), агентов внутрикамерной и внутрилагерной разработки, а также «основной агентуры», представители которой «помимо оплаты за работу получают и специальные суммы, необходимые по ходу разработок (организация пьянки и т.п.)» [16] . При этом агентурная сеть непрерывно расширялась по принципу так называемого массового осведомления.
Бывшие студенты Киевского Императорского университета св. Владимира Миронов и Гай сумели угодить грубому и хамоватому Ягоде, войти в его ближний круг. Но все же не они составляли основу его влияния в высших партийно-государственных кругах.
В те годы любой номенклатурный чиновник, любое сколько-нибудь значительное должностное лицо, начиная с самого Сталина, не имея по существу ничего своего, находились вместе с семьями на полном государственном обеспечении. Чиновник жил в государственной квартире ведомственного дома, проживал на госдаче в охраняемом дачном поселке, ездил на государственной машине – «персоналке», отдыхал на курортах и лечился в больницах по путевкам партийных органов и государственных ведомств, одежду и даже еду получал из закрытых спецраспределителей, в зависимости от занимаемой должности ему полагался за государственный счет штат обслуги: горничных, шоферов, поваров, парикмахеров... Всем этим безраздельно распоряжался один человек – И.М. Островский, начальник административно-хозяйственного управления (АХУ) НКВД. Непосредственно ему подчинялся Виктор Следзевский, начальник 5-го отделения АХУ НКВД, который ведал распределением продуктов, вин, мебели, одежды и прочих земных благ среди сановников партийно-государственного олимпа [17] .
Помимо санаторно-курортных и лечебных учреждений, снабженческих организаций и автобаз, Островскому был подчинен и Тюремный отдел, ведавший местами заключения [18] . Под предлогом обеспечения безопасности все «спецобъекты» находились в ведении все того же вездесущего ведомства. Это хорошо понимал и сам Сталин. На одном из кремлевских банкетов в присутствии Островского бывший семинарист, а ныне вождь мирового пролетариата с несколько богословской стилизацией сказал: «По легенде, самым справедливым и безгрешным человеком на земле был Иисус Христос. И представьте – даже на этого самого справедливого человека многие жаловались. Поэтому нет ничего удивительного в том, что поступает много жалоб на присутствующего здесь товарища Островского. Предлагаю выпить за здоровье этого замечательного организатора и хозяйственника, который своим самоотверженным трудом обеспечивает всем необходимым не только начсостав ОГПУ, но и нас, грешных, работников Центрального Комитета!» [19] . Рядовые советские трудящиеся никогда не видели Островского на трибуне, не встречали упоминаний его фамилии в печати, его портреты не висели на видных местах. Однако его влиятельности могли позавидовать многие наркомы и члены ЦК. В ЦК о нем говорили: «Островский был своим человеком... Он подмазывал кого надо, был информатором о настроениях, которые существуют у того или иного работника» [20] . Чтобы охарактеризовать степень его преданности Ягоде, следует упомянуть об одном лишь факте. Бывший чекист М.П. Шрейдер, находившийся с Островским в близкой дружбе, пишет в своих воспоминаниях, что однажды, будучи наедине с ним, непочтительно отозвался о Ягоде, отчего Островский в ужасе шарахнулся и даже сделал несколько шагов назад, создавая дистанцию (видимо, опасался прослушивания помещения людьми Паукера и Воловича). Столь же трепетно этот всемогущий сановник относился к любимцу Ягоды, секретарю НКВД Павлу Буланову, который запросто хозяйничал в бездонных кладовых, наполненных конфискованным имуществом. За глаза Островский возмущался произволом Буланова. Шрейдер приводит, в частности, такой случай: «Я сидел в кабинете начальника административно-организационного управления ОГПУ И.М. Островского, с которым нас связывали дружеские отношения, когда к нему зашел работник управления погранохраны Ленинградского полпредства ОГПУ Ф. со знаком «Почетный чекист», выпущенным к десятилетию органов госбезопасности.
– За какие же заслуги тебя, говнюка, наградили значком? – грубо спросил Островский.
Ф. растерялся и, пробормотав что-то нечленораздельное, поспешил удалиться.
– Видишь, что делается, – мрачно сказал Островский. – Как обесценены знаки «Почетный чекист», введенные Феликсом Эдмундовичем. Какой-то подхалим за привезенную начальству посылку из изъятой контрабанды получает значок... И решает это не коллегия и даже не Ягода, а единолично Буланов.
И Островский рассказал, что накануне из ленинградского управления погранохраны, возглавляемого Ф.Т. Фоминым (автором вышедших в 60-е гг. «Записок старого чекиста»), сотрудники отделения по борьбе с контрабандой Ю. и Ф. привезли Буланову какие-то посылки с контрабандными вещами для высшего начальства, и Буланов тут же повесил им на грудь знаки «Почетный чекист».
– Ты вот меня ругаешь, что я боюсь Буланова, – продолжал Островский. – Я прекрасно знаю, что он ничтожество, но мне приходится приспосабливаться к его настроениям, ведь он теперь все равно что сам Ягода и может наградить или угробить любого из нас. Такая вот сейчас обстановка» [21] .
Чувствуя свою близость к Ягоде и колоссальные возможности, которые перед ним открывались, Островский к окружающим относился бесцеремонно и даже грубо, «постепенно все более и более распускался и стал позволять себе совершенно недопустимый тон в обращении с людьми» [22] . Малограмотный и некультурный, с низшим образованием [23] , Островский никогда не читал книг и даже в газетах прочитывал одни заголовки статей, однако при всем своем самодовольстве и барском отношении к окружающим «не раз молча выслушивал нецензурную брань и крики по своему адресу от куражившегося и понимающего свою власть Буланова» [24] .
Ближайшим помощником Островского являлся начальник инженерно-строительного отдела (ИСО) НКВД А. Лурье. Как нетрудно догадаться, ни одно здание Лурье не сдавал в эксплуатацию после строительства и ремонта, не оборудовав его прослушивающей аппаратурой в интересах своего шефа. Именно это подразделение НКВД ведало строительством гостиницы «Москва», дома Совнаркома (ныне здание Государственной Думы РФ) и других важнейших сооружений [25] . В спецотделе (СПЕКО), который возглавлял еще со времен Ленина Глеб Бокий, годами совместной службы сросшийся с ягодинской кликой, создавалась и применялась техника для прослушивания разговоров, но не по телефонным линиям, как это делал ОПС в отделе Паукера, а в помещениях служебных кабинетов, квартир и дач «ответработников» через вмонтированные в потолки и стены микрофоны [26] . По существу Ягода и его окружение обладали не только ни с чем не сравнимой тайной властью над жизнями рядовых граждан, но и тотальным контролем над повседневной и служебной жизнью людей, хоть в малейшей степени близких к государственной власти. При желании они легко могли изолировать не только Сталина, но и все правительство, совершив тем самым государственный переворот. Без преувеличения можно сказать, что в середине 30-х гг. руководители НКВД представляли собою нечто вроде тайного правительства Советского Союза. Ни одно важное внешне– или внутриполитическое решение не принималось иначе как после изучения соответствующих сводок НКВД [27] .
