Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1 - Игал Халфин
Тарасов и Иванова не разглашали подробности организации связи с центром: «У нас было принято об этом и не спрашивать». Нелегальные документы Иванова получала от наркома почт и телеграфов И. Н. Смирнова, Колмаков знал, что в город идет информация о «дальнейших планах»[1104]. «Во время съезда – числа 15–16–17 декабря – был направлен студент в Москву <…> за последними сведениями от Евдокимова». Тарасов написал ему специальное письмо, разузнавал о расколе между Троцким и Зиновьевым, ждал инструкций[1105].
Архивы томской парторганизации позволяют узнать состав, организационную структуру и цели местной оппозиции. Согласно случайным ремаркам на партсобраниях и показаниям на опросах, мы узнаем, что организационная консолидация инакомыслящих так и не состоялась. Даже самые ярые оппозиционеры считали свои совместные встречи «дружескими беседами», а не «партийными заседаниями», тем более «сборищами». Но у отдельных студентов, благодаря дару убеждения Кутузова, Голякова и Тарасова, складывалось впечатление, что группа в СТИ является ячейкой какого-то большого объединения, что оппозиционные застрельщики знают, что они делают, и делают это по инструкциям самих Троцкого и Зиновьева.
4. Черная месса
Попытки оппозиции переосмыслить ортодоксию позволили сторонникам ЦК повысить ставки и задействовать дискурс о еретичестве – намеренном искажении веры. Оппозиция использовала всю символическую составляющую коммунизма, начиная с работ Маркса и Ленина, ставя перед собой не революционные, а контрреволюционные цели. В качестве контрстратегии был запущен дискурс демонизации: так как монополия на большевизм завещана Лениным именно ЦК, то те, кто бросали ему вызов, провозглашались еретиками. Исправляемый оппозиционерами ритуал – в соответствии с партийным уставом, но шиворот-навыворот – воспринимался как возмутительный и зловещий.
Вчитаемся в описание организационного построения оппозиционных групп и методов их деятельности в газете «Советская Сибирь». То ли автор понимал все, то ли не понимал ничего. Его тон выражал возмущение, замешенное на тревоге:
– Обычно группа имеет определенный состав членов, которые собираются на квартирах друг у друга для чтения и изучения различных материалов, для обсуждения вопросов фракционной работы.
– Вербовка новых членов ведется путем распространения среди внушающих доверие, колеблющихся товарищей оппозиционных материалов, через устную индивидуальную обработку их, а иногда и через письменные воззвания. <…> Принятие новых членов проводится в некоторых группах через общие собрания.
– Каждая группа имеет руководителя в качестве своего рода председателя или «ответственного секретаря» комитета. Когда, например, руководитель Тулунской группы уезжал в отпуск, на собрании специально обсуждался вопрос о его заместительстве.
– В зависимости от количественного состава группы и размаха фракционной работы проводится более или менее четкое разграничение обязанностей среди ее членов. На одном из собраний иркутской группы было решено создать редакционную коллегию для обработки статей, «которые должны мы все писать» <…> то есть, по сути дела, организовать агитпропотдел.
– Для размножения оппозиционных документов привлекались беспартийные машинистки, причем с членов группы взымалось за прочтение документов 2 рубля, якобы на покрытие расходов по оплате машинистки. А на одном из последних своих собраний 15–19 октября эта группа уже обсуждала вопрос о выделении ячейковых организаторов в своих филиалах[1106].
А вот сообщение секретного информатора об «особом парт-дне» оппозиционеров, посвященном текущим делам, «причем собрания проходят организованно, с заранее намеченной и подготовленной повесткой дня, включительно до „докладов с мест“». Обсуждался вопрос об избрании редакционной комиссии для составления тезисов к партийному съезду и о порядке выпуска всевозможных листовок и прокламаций. На повестке были такие вопросы, как «разъяснение платформы» и «установление института ячейковых организаторов»; давались директивы о подготовке «актива», «вербовке сторонников» и «собирании подписей»[1107]. Во многих случаях организовывался «фонд взаимопомощи», пополняемый процентными отчислениями с заработка членов группы, «причем размер взносов определяется по подоходно-прогрессивному признаку. Помимо оказания денежной помощи безработным членам, группа подыскивала им работу через своих единомышленников, возглавлявших те или иные учреждения»[1108].
Хотя многое здесь выглядит как обыденный отчет о деятельности рядовой партячейки, тон автора сообщения выдает сильное удивление. «Собрание это меня ошеломило, – делился он впечатлением. – Самый порядок ведения собрания был какой-то странный. Все было уже как будто бы узаконено. Все кого-то ждали, когда мы пришли, подождали еще некоторое время. Приходит Карнаухов (авторитетный местный оппозиционер. – И. Х.). Садится и открывает наше собрание. Мне сразу бросилось в глаза, что все уже тут намечено, определенный трафарет уже выработан, что не просто два-три собрались, а определенная система видна»[1109]. Казалось бы, оппозиция следует партийному уставу. Можно ли было ожидать, что сходство принципов повседневного поведения сблизит стороны, напомнит им общее происхождение в ленинской партии, может быть, даже наведет на мысль, что на самом деле у них и сейчас схожая политическая ориентация? В то же время не покидает ощущение, что у информанта, который готовил это сообщение, по телу бегут мурашки. Причем его волнует не идеология оппозиции – о ней почти ни слова, – а именно ее организационные принципы и именно потому, что они слишком знакомы. Знакомы и зловещи.
Однако все становится на свои места, если мы принимаем во внимание, что здесь просматривается та же логика «черной мессы», которую можно наблюдать в отношении сторонников «Рабочей правды» тремя-четырьмя годами раньше[1110]. Отправляемый оппозиционерами ритуал «черной мессы» был обратен партийному ритуалу: действия производились аналогично знакомому уставу, но как бы вывернутыми наизнанку. Конечно, мотивы, стоявшие за миметическим поведением средневековых еретиков и оппозиционеров конца 1920‑х, сильно различались: черная месса профанировала ритуал, чтобы очернить церковь, а оппозиционеры заимствовали элементы партийного ритуала, чтобы показать, что они ближе к ценностям большевизма, чем нынешний ЦК. Однако в случае с «объединенной оппозицией» для ЦК дела обстояли даже хуже, чем с «Рабочей правдой»: при всем сходстве сторонников «Рабочей правды» с ортодоксальными большевиками первые действительно хотели создания отдельной партии, имели другого вождя и свой символ веры. Их проще было представить как органически чуждых партии контрреволюционеров и окончательно изгнать из РКП(б). Экзорцизм был успешным.
Главной проблемой отношений с троцкистами и зиновьевцами было то, что они, даже после признания их веры ересью, продолжали называть себя истинными марксистами-ленинцами и анафематствовать ЦК. В такой ситуации отделить их от партии как скверну было совсем не просто. Каждой попытке избавиться от сторонников Троцкого и Зиновьева противопоставлялись их попытки удержать большевистское наследие, намертво к нему приклеиться. Чем сильнее ЦК боролся с инакомыслящими, тем сильнее было их сопротивление попыткам дискредитации со стороны официальных партийных органов. Полная структурная идентичность оппозиционеров и цекистов или, точнее, иллюзия таковой все больше и сильнее разгоняла динамику радикализации конфликта.
Барнаульская контрольная комиссия обнаружила, что местное оппозиционное подполье копировало структуру партии.
Группа организационно оформилась, распределив обязанности между собой следующим образом:
1)
