Империя свободы: История ранней республики, 1789–1815 - Гордон С. Вуд
В то время как новоанглийские конгрегационалисты распадались на части — официальное разделение на конгрегационалистскую и унитарианскую церкви произойдёт только через десять лет — растущее число раскольников-методистов и баптистов грозило поглотить Постоянный орден. Несмотря на все усилия конгрегационального и пресвитерианского духовенства удовлетворить растущие эмоциональные потребности людей, их позиции в Новой Англии неуклонно ослабевали. Хотя законно образованное духовенство в Массачусетсе и Коннектикуте редко проводило лагерные собрания, в конце концов оно было вынуждено перенять некоторые из новых методов возрождения.
Везде, где царили социальные беспорядки и беспокойство, процветали возрождения, даже в Коннектикуте, традиционной «стране устойчивых привычек». Методистские проповедники начали появляться в штате в конце 1780-х годов и увеличивали своё число в течение следующего десятилетия. Поскольку методисты были арминианами, то есть верующими в возможность стремления к собственному спасению, они имели значительные преимущества в привлечении новообращённых по сравнению с пресвитерианами и конгрегационалистами, которые, как правило, с разной степенью жёсткости придерживались кальвинистской веры в предопределение — что только Бог определяет спасение человека. Кальвинисты ответили на вторжение методистов в Коннектикут камнями и собаками, но в конце концов предприняли собственные усилия по возрождению.
В 1798–1799 годах в Гошене, штат Коннектикут, Асахел Хукер, священнослужитель из Нью-Дивинити, со своей строгой кальвинистской верой в доктрины полной испорченности и предопределения, начал серию возрождений, которые в течение последующего десятилетия охватили весь город. Новообращённые не принадлежали ни к определённой возрастной группе, ни к полу, ни к социальному положению. Но их объединяло растущее беспокойство по поводу того, что многие жители общины уезжают в Западный резерв штата Коннектикут, в Огайо. Соответственно, прихожане общины задавали себе вопрос не только «Что мне делать, чтобы спастись?», но и «Переезжать ли мне в Огайо?». Даже у тех, кто остался, были причины беспокоиться о разрушенных семейных связях и будущем общины, а также искать уверенности в религии.
Однако в итоге попытки старых пуританских церквей конкурировать с динамичными народными процессами евангелистов оказались столь же неэффективными, как и аналогичные усилия новоанглийских федералистов по популяризации демократов-республиканцев. Их статичные институты, основанные на стандартах почтения XVIII века и монополии элиты на ортодоксию, не могли сравниться с эгалитарно настроенными евангелистами.
На рабовладельческом Старом Юге социальные условия были иными — более стабильными и иерархичными; и там распространение возрождения было затруднено. Поначалу евангелические религии не слишком преуспели в привлечении прихожан. К 1790 году только около 14 процентов белых южан и менее 4 процентов чернокожих принадлежали к баптистским, методистским или пресвитерианским церквям, и большая часть этого прироста пришлась на шотландско-ирландские миграции перед войной и распад англиканства после обретения независимости. Евангелисты не получили большой силы среди большого количества невоцерковленного населения Юга, как белого, так и чёрного. И ситуация не сильно изменилась в течение следующей четверти века. К 1815 году общее число членов баптистов, методистов и пресвитериан медленно росло и составило всего 17 процентов белого населения и 8 процентов чёрного.
Отчасти медленный рост на Старом Юге объясняется социальными беспорядками, вызванными Революционной войной и последующей миграцией поселенцев на запад. Но более важным фактором, ограничивающим рост, были радикальные эгалитарные и антипатриархальные импульсы евангелических религий XVIII века в обществе, охваченном рабством, которое было настроено на сопротивление таким импульсам. В 1784 году вновь созданная Методистская епископальная церковь завершила более чем десятилетнюю яростную проповедь против рабства в Америке, приняв строгий свод правил, призванный избавить её членов от рабовладельцев. Но такие эгалитарные и антирабовладельческие настроения не могли быть устойчивыми: они слишком сильно нарушали традиции и убеждения как рабовладельческих плантаторов, так и простых белых южан. Прошло всего несколько месяцев, прежде чем жёсткая оппозиция со стороны мирян Юга заставила методистских лидеров отменить большинство новых ограничений на рабовладение.
Даже когда евангелические деноминации смирились с рабством, их рост среди простых людей на Старом Юге в течение десятилетий оставался медленным и постепенным. Простые южные фермеры сопротивлялись притягательности евангелических проповедников, напуганные тем, как баптисты и методисты бросали вызов всем тем иерархиям, которые придавали стабильность их повседневной жизни. Эти южане хотели сохранить почтение молодёжи к старикам, подчинение детей родителям и женщин мужчинам, а также исключительную преданность отдельных людей семье и родственникам. Они противились выплеску эмоций, которые угрожали этим отношениям. Поскольку баптисты и методисты были склонны подрывать те способы, с помощью которых простые люди на Юге структурировали свои кварталы, свои семьи и само своё существование, эти церкви оставались подозрительными в сознании южан на протяжении десятилетий. Многие лидеры евангелистов в конце концов пришли к выводу, как выразился один историк южной религии, что «конечный успех евангелизма на Юге заключался в обращении к тем, кто заточал дьявола в ад, ценил зрелость выше молодости, ставил семью выше религиозного общения, отстаивал превосходство белых над чёрными и мужчин над женщинами и ценил свою честь выше всего остального». Южному евангелизму пришлось пойти на многочисленные уступки социальным и культурным реалиям региона, особенно рабству.
Если за ростом евангелической религии и стояли социальные беспорядки, то это было не то, с чем могла долго мириться система рабства. Рабство, которое неизбежно определяло все отношения зависимости в большинстве южных семей, требовало патриархального социального мира, в котором было мало места для разрушительного воздействия диких и неконтролируемых возрождений евангелической религии. Даже южные деревенские йомены осознали необходимость порядка. Поэтому там, где на Глубоком Юге было много чернокожих рабов, евангелическая религия развивалась медленно.
Но в других местах, где число рабов было более ограниченным или вовсе отсутствовало, ситуация была иной. В наиболее неупорядоченных, динамичных и изменчивых районах Севера и Запада вновь появившиеся религиозные желания простых людей часто стремились взять верх над иерархиями всех видов, включая традиционные религиозные институты. Например, в период с 1803 по 1809 год более половины пресвитерианского духовенства и прихожан церкви в Кентукки, где рабство было менее укоренено, чем на Старом Юге, были сметены потоками народного возрождения.
Конечно, повсюду предпринимались активные усилия, чтобы обратить вспять крайнюю раздробленность, и со временем эти попытки установить некий евангельский порядок переросли в дисциплину, самосовершенствование и респектабельность среднего класса. Но поскольку в рассказах большинства историков ранних деноминаций прослеживается тенденция телескопировать этот рост утончённости и организационной согласованности в их конкретных церквях, не всегда удаётся в полной
