Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 2 - Игал Халфин
Николаеву и Горсунову пришлось расстаться с партбилетами в 1935 году. Их политический остракизм типичен: сторонники Кутузова находились на особом учете, который постоянно вели ОГПУ – НКВД и партийные комитеты, и маркировались в ведомственных картотеках как «троцкисты». Выявить их было не сложно, и разворачивание террора в Сибири началось с них и им подобных.
Годом ранее оппозиционеры обвинялись в смерти Кирова, но им вменяли лишь политическую ответственность. Ситуация, однако, существенно изменилась после разоблачения Ягоды, который якобы прикрывал врагов. 29 июля 1936 года ЦК ВКП(б) разослал закрытое письмо, обвинявшее Троцкого и Зиновьева в организации «троцкистско-зиновьевского контрреволюционного блока». Оппозиция криминализировалась, вина ее отныне считалась уголовной. Письмо ЦК от 29 июля 1936 года утверждало, что главным условием объединения подпольных оппозиционных групп было признание террора в отношении руководителей партии и правительства как единственного и решающего средства получить власть. Органами НКВД было недавно установлено, что террористические группы, готовившие покушение на Сталина и других партийных вождей, были организованы в разное время и сохранились до арестов, а последние по времени покушения приурочивались к 1 мая 1936 года. Злоумышленники якобы предполагали, что одновременное покушение в нескольких местах может внести замешательство в ряды ВКП(б) и позволит Троцкому, Зиновьеву и Каменеву добиться власти[1190].
3 августа 1936 года письмо ЦК обсуждалось на заседании бюро Западно-Сибирского крайкома под председательством Р. И. Эйхе, ставшего кандидатом в члены Политбюро. Подразделениям крайкома была дана директива «тщательно и своевременно выявлять отдельные факты идеологических шатаний и враждебных вылазок в отдельных звеньях местных организаций, анализируя и разоблачая корни явлений». Отмечалась важность проведения «специального обследования» в парторганизациях Томска, Барнаула и других. Всего по Западно-Сибирской парторганизации было исключено 142 видных троцкиста и зиновьевца. Одновременно органы НКВД раскрыли в крае серию «троцкистско-зиновьевских контрреволюционных организаций и групп». Значительную долю разоблаченных составляли преподаватели и сотрудники вузов Сибири, во главе которых стоял быстро превратившийся из блюстителя чистоты партийных рядов в архизлодея А. М. Кашкин[1191].
В 1929 году Кашкин был секретарем партбюро СТИ, а в 1930 году уехал из Томска – Главное геолого-разведочное управление перевело его в Ленинград. В Горном институте он специализировался по инженерной геологии – Сибири были нужны эксперты в этой области. Кашкин преуспевал политически и профессионально. В ноябре 1934 года Народный комиссариат тяжелой промышленности вернул его в Томск и назначил директором индустриального института. Кашкин шел в гору и по партийной линии, в скором времени став членом Томского горкома ВКП(б).
Однако на фоне раскрытия троцкистско-зиновьевского центра акценты в биографии Кашкина существенно сместились. Партийная общественность города задалась вопросом: каковы на самом деле были его отношения с Горсуновым, Николаевым и прочими, «зачем понадобилось троцкисту Кашкину задавать драпака из томской партийной организации, перебираться и заканчивать институт в Ленинграде?» Никто не сомневался, что Кашкин уехал за получением «контрреволюционных директив», а его недавняя активность по искоренению затаившегося в партии врага никого не убеждала. Да и не могла убедить – враг-то, как оказывается, именно в этот момент строил свои ряды, и кто поверит, что не под руководством «завуалировавшегося» и «окопавшегося» Кашкина?
Весной 1936 года омский отдел НКВД арестовал несколько сотрудников индустриального института за то, что те «вели контрреволюционную работу по объединению троцкистско настроенных лиц из числа бывших членов ВКП(б)». Все свидетельствовало о том, что им содействовал Кашкин. С его возвращением в Томск «троцкистская деятельность в институте заметно усилилась, – скажет Николаев под диктовку следователя. – Практически это выразилось в неоднократных случаях протаскивания контрреволюционных троцкистских положений на лекциях по социально-экономическим дисциплинам. Кашкин никакой борьбы с троцкистскими вылазками не вел и нахождению в институте троцкистских элементов не препятствовал. Если он и принимал те или иные меры в отношении троцкистов, то только под особым давлением партийной организации, и то не сразу в отношении всех троцкистов, а в отношении только отдельных лиц, что объективно означало – за счет одного сохранить всех остальных».
Далее Николаев описывал круговую поруку неисправимых оппозиционеров: «После исключения из партии при получении документов на мой вопрос – могу ли я получить работу в учреждениях города Томска – Кашкин мне ответил, что в Томске мне оставаться не следует и что мне необходимо поехать в другой город. Во время этой же беседы Кашкин мне заметил, что не следует впадать в уныние в связи с моим исключением из партии и увольнением с работы, ибо подобное может случиться с каждым». Дополнительный штрих: «Характерным здесь является то, что на партийном собрании Кашкин выступал весьма решительно за мое исключение из партии, а наедине со мной пытался ободрить меня. Этот факт <…> убедил меня в том, что Кашкин является троцкистом и умело маскирует свою троцкистскую деятельность». Кашкин стал оппозиционером неожиданно. Главным обвинением, предъявленным ему в этой связи, была «нусиновщина». В 1931 году «во время разгрома группы двурушников Нусинова и Коврайского» Алексей Михайлович, будучи членом бюро Томского окружкома ВКП(б), в составе которого состоял Нусинов, голосовал против его исключения из партии как члена антипартийной группы.
В ряды «антипартийных» секретарь Томского окружкома ВКП(б) И. С. Нусинов попал неожиданно. Изначально он был одним из «архитекторов коллективизации» в Сибири. На пленуме Сибкрайкома в 1928 году Исаак Соломонович соглашался с теми, кто считал, что «основной смысл 107 статьи – на шкуре кулака дать показательный урок середняку». Он рассуждал так, что середняцкое хозяйство «…не является эксплуататорским. Совершенно верно, в процессе производства середняк действительно не является эксплуататором. Однако при известной рыночной ситуации некоторые середняки могут проявить „эксплуататорские черты“ в сфере обращения, задерживая большие массы товарного хлеба и пытаясь спекулировать на повышении цен. Это теоретически. А практически? Не приносит ли вред нам такой середняк, который хочет дезорганизовать рынок и повысить цены? Конечно, приносит вред, так как срывает хлебозаготовительную кампанию. И смысл применения 107 статьи заключается как раз в том, чтобы ударить по кулаку и на кулацкой спине показать основному держателю хлеба, середняку, что срывать свои хозяйственные планы, сопротивляться нашему регулированию пролетарское государство и партия позволить не могут»[1192].
7 февраля 1930 года Нусинов
