Пирс Брендон - Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997
Это было не только оправдывающее само себя заявление, но обманное. Ведь предполагалось, будто все предприятие — результат грандиозного плана. Чиновники искали прямого доступа к влиянию через упорядоченный переход власти. В регионах вроде Кении и Родезии присутствие общин белых поселенцев делало это невозможным. Но для большинства стран (все они находились в Западной Африке) ключевой вопрос состоял не в том, может ли быть дано самоуправление, а когда оно будет предоставлено. Скорость перемен оказалась крайне важна, поскольку любой неправильный расчет мог привести к коммунистическому мятежу или националистическому восстанию.
Министерство по делам колоний было уверено, что может удержать инициативу, несмотря на фундаментальные противоречия. Критики указывали: поскольку британцы интерпретировали «бремя белого человека» как обучение своих подопечных опыту свободы и демократии, то они будили силы, которые заставят колонизаторов сложить с себя это бремя раньше времени[2891].
Пятый Панафриканский Конгресс, который проводился в ратуше Чорлтон в Манчестере в 1945 г., предупредил: в будущем могут оказаться как пули, так и избирательные бюллетени. Конгресс объявил, что африканцам, возможно, «потребуется использовать силу в попытке добиться свободы»[2892]. Будущие лидеры — Кваме Нкрума, Джомо Кениата и другие — присутствовали на этом конгрессе. Выделялись и идеологи вроде В.Э.Б. Дюбуа и Джорджа Падмора. Последний заявил, что если Рим не смог себя спасти, отказавшись от колоний, Британия может преуспеть, сделав собственные освобожденные колонии основой для нового Содружества[2893].
Впервые присутствовали и профсоюзы, и представители рабочих людей. Как сказал Нкрума, требуя свободы, они «выстрелили в неопределенность стремлений сторонников постепенного проведения реформ из нашего африканского среднего класса и интеллектуалов»[2894]. Рабочий класс заострил проблему, стоящую перед Министерством по делам колоний. Как быстро следовало британским африканским колониям стать независимыми участницами Содружества?
Золотой Берег (теперь — Гана) обеспечил первый ответ на этот вопрос. Его рассматривали в качестве «образцовой колонии»[2895], прекрасно расположенной для первопроходческого процесса в Африке. После многих столетий торговли с Европой Золотой Берег достиг высокой стадии развития. Он процветал благодаря золоту, затем — рабам, затем — пальмовому маслу, а уж после — какао. Это было полностью местное предприятие. К началу Второй Мировой войны из отличных бобов с Золотого Берега делали половину мирового шоколада.
Богатство позволяло получать образование. В XIX веке увеличилось количество миссий, а к 1881 г. пять тысяч детей обучались в 139 начальных школах. Все они были расположены на юге. Африканский рабочий класс появился, когда незначительный контроль британских купцов превратился в колониальную администрацию. Она покорила воинственных ашанти и определила национальные границы.
К 1901 г. страна состояла из трех частей. Четвертая, Западный Тоголенд — подмандатная территория, которая была добавлена после 1918 г.
Во-первых, существовала Береговая колония — расположенный в низине пояс засушливых кустарников, прорезаемых высокими шерстяными деревьями и кокосовыми пальмами. Во-вторых, имелись внутренние районы ашанти в глубине страны. Они состояли из густых тропических влажных джунглей. Король этой местности назывался Ашантен. В-третьих, имелись северные территории — выжженная саванна, по которой протекали реки Черная Белая Вольта. Эту местность высушивал харматтан — холодный и пыльный «ветер белых всадников»[2896]. Он укрывал налетчиков в пустыне и придавал земле или тускло-серый цвет, или огненно-красный. Население было неграмотным, лишенным руководства, по большей части это были язычники. Часто у них на лицах имелись изощренные шрамы. Ашанти называли их одонкос (рабы), а британцы, отметив, что аборигены любят есть вареных (но не потрошеных и не освежеванных) собак и крыс, жаловались: «От этого зрелища выворачивает наизнанку»[2897].
Южная часть Золотого берега была гораздо более развитой. Отчасти это связано с лучшими коммуникациями. К 1903 г. железная дорога ушла далеко на север и достигла Кумаси, расположенного в жаркой и влажной части западно-африканских джунглей. Одновременно стали строиться первые дороги, ведущие во внутреннюю часть страны. В нескольких случаях даже провели эксперименты с гудроновым покрытием. Когда из-за этого у носильщиков возникли проблемы со ступнями, пытались мазать дегтем ступни чернокожих.
Губернаторы приветствовали и другие признаки прогресса. Главный вождь сахов сформировал оркестр из барабанщиков и дудочников, показывая «общее желание аборигенов отказаться от ужасных звуков тамтамов, гонгов и местных рожков в пользу музыки более цивилизованного характера». Король Мате Коле отказался от традиционных одежд и попросил разрешения носить европейский костюм. Министерство по делам колоний это одобрило, но надменно добавило: «Если король будет носить эту форму, которая кажется чем-то средним между мундирами турецкого генерала и старшего почтового служащего, то ему определенно следует иметь и латунные шпоры на сшитых на заказ кожаных сапогах»[2898].
Уайт-холл мог быть снисходительным, но при смене столетий недавно сформированное Общество по защите прав аборигенов, зерно националистического движения, сорвало попытку британцев приписать незаселенную землю на Золотом Берегу короне. У населения развивалось западно-африканское сознание и, по словам Мэри Кингсли, тенденция «мыслить, как чернокожие».
Более того, африканцы продолжали занимать высокие должности на государственной службе, как происходило уже с давних пор: в 1850 г. один губернатор провинции оказался наполовину африканцем. Да, белые чиновники во все большей степени сменяли чернокожих по мере того, как достижения медицины делали Западную Африку безопаснее (но ни в коей мере не полностью безопасной). Старуха с косой действовала так активно в 1898 г., что «Стандарт» из Лагоса попросила прислать сменщиков для перетрудившихся могильщиков. Участник клуба из Аккры пожаловался в 1939 г., что единственными физическими упражнениями, которыми он занимался, было «ношение гробов на похоронных процессиях моих друзей. Люди здесь умирают вроде бы без всякой причины»[2899]. Но к тому времени было достаточно африканских юристов, врачей, священников, журналистов и учителей, чтобы во все большей степени бросать вызов британцам и традиционному порядку с вождями племен. Однако между войнами общество все еще оставалось относительно целостным.
В отличие от Нигерии, Золотой Берег представлялся нацией в процессе создания. Различные этнические группы имели культурное сходство. Основные языки, на которых говорили четыре миллиона человек страны, были связаны, а английский становился «лингва франка» — языком межнационального общения. В расширяющихся прибрежных городах фанти, в старом королевстве ашанти, в разбросанных северных поселениях фрафра имелось общее уважение к предкам, обычаи и обязательства перед родственниками. Наблюдалось всеобщее почтение к владыкам, особенно — к Золотому Трону Ашанти со всеми атрибутами из «золотых колец для ношения на пальцах, серебряным ожерельям, сандалиям-талисманам, зонтикам с гербом, слоновьему хвосту, подушкам для паланкина и т.д.»[2900] Судя по мифу, этот Трон был доставлен с неба в черной туче и воплощал душу народа ашанти.
Но вожди никогда не становились богами. На самом деле их могли низложить, или «снять с трона» по требованию народа. Так зарождался демократический процесс.
Британцы, которые вначале ослабили местных правителей, стали поддерживали их. Никто не делал этого более рьяно, чем самый популярный губернатор периода между двух мировых войн, сэр Гордон Хаггисберг. Он был высоким и худым, походил одновременно на библейского патриарха, инженера и командира бойскаутов.
Губернатор намеревался вести население Золотого Берега по широкой дороге к прогрессу. Под его руководством они должны были продвигаться вперед «мягко и постепенно, перебираясь через Хребты Трудностей и обходя Болота Сомнений и Предрассудков, к далеким Городам Обещания — Городам Окончательного Развития, Богатства и Счастья»[2901].
Хаггисберг получал больше вдохновения от Баден-Пауэлла, чем от Беньона. Он начал профессиональную подготовку, а заодно и добился практических улучшений. Губернатор построил глубоководную гавань в Такоради, и это был большой шаг вперед для страны, которая полагалась на прибойные шлюпки. Он же основал колледж для подготовки учителей в Ачимоте, завершил строительство больницы в Корле-Бу, расширил сеть шоссейных и железных дорог.
