Последний крестовый поход (ЛП) - Элари Ксавье
Сыновей рыцарей, не получивших посвящение, не следует путать с простыми оруженосцами. Для их обозначения на севере Франции постепенно утвердился термин écuyer, в то время как на юге использовались слова donzels или damoiseaux. В военном отношении оруженосцы имели меньше обязательств, чем рыцари. Не ожидалось, что у них будет несколько лошадей или целая свита воинов, так как их престиж был не так высок, как у рыцарей. Рассказывая о событиях египетской кампании, Жуанвиль упоминает только имена рыцарей и за некоторыми исключениями, он никогда бы не подумал заинтересовать читателя судьбой оруженосцев, а тем более простых воинов.
Наряду с рыцарями и оруженосцами существовала третья категория вооруженных всадников. Это были простые hommes d'armes (люди при оружии), которые не являлись ни рыцарями, ни оруженосцами. Но кем они были и откуда брались? Сказать очень трудно. Некоторые из них, должно быть, происходили из среды мелкого дворянства, из которого они вышли через несколько поколений. Другие происходили из сельской местности или городов и, должно быть, были отмечены за свои физические качества или умение ездить верхом. В обычные времена крупному сеньору обязательно требовалось несколько человек в свите или для охраны замка или поместья. Когда ему приходилось отправиться в крестовый поход, именно этих людей он мог призвать для комплектации своего штата.
Конные арбалетчики и пехотинцы
Король и принцы нанимали и других воинов. В дополнение к своим рыцарям граф Пуатье нанял конных арбалетчиков. Сикард Аламан, один из его главных советников, получил очень точные инструкции по этому вопросу. Каждый арбалетчик должен был быть обеспечен лошадью и ее снаряжением, получать 5 турских су жалования в день, которые должны были использоваться для оплаты его питания и других необходимых расходов. Для него и его лошади должно было быть зарезервировано место на корабле, а норма возмещения стоимости потерянных лошадей должна была соответствовать норме, установленной королем Франции для его собственных конных сержантов. Хроники говорят нам только о корпусе "арбалетчиков двора", безусловно, более многочисленном, чем двадцать пять арбалетчиков, которые обычно были нормой для крупного барона. Создается впечатление, что несколько сотен человек составляли эту элиту крестоносной пехоты. Роль арбалетчиков могла быть важной, так во время высадки у Дамиетты, в 1249 году, именно они прикрывали своим огнем рыцарей высаживающихся на берег. Среди пехотинцев были также каталонцы и провансальцы, которые участвовали в стычке со своими французскими коллегами в Эг-Морт, за несколько дней до отправки. Вполне вероятно, что сенешали Бокера и Каркассона получили от короля задание набрать контингенты пехотинцев для подготовки к будущему крестовому походу, даже за пределами границ королевства — в графстве Прованс территории империи, и Каталонии — части королевства Арагон. Возможно, даже, что агенты короля не слишком следили за качеством набранных солдат. По прибытии в Тунис генуэзские моряки также были задействованы в боевых операциях и именно они, например, взяли Карфаген, что стало первым подвигом в кампании[96].
Другие контингенты
Помимо французских рыцарей, основной контингент был представлен генуэзскими моряками. В Annales de Gênes (Анналах Генуи), почти официальном источнике, упоминается цифра в 10.000 генуэзцев, служивших на 55 крупных кораблях и множестве других мелких судов. 10.000 — это, скоре всего, и слишком много, но генуэзцев было, бесспорно, много. Как и другие жители морских республик, генуэзцы привыкли жить вдали от дома и самостоятельно организовывать свою жизнь. Во время тунисской кампании были избраны два консула, которые отправляли правосудие от имени генуэзской коммуны и в начале сентября генуэзские власти отправили в Тунис некоего Франческо де Камила, которому было поручено взять под свою власть генуэзцев в армии крестоносцев.
Граф Шампанский также является королем Наварры и трубадур Гийон Анелье восхваляет доблесть наваррских рыцарей в армии крестоносцев, которые с боевым кличем Navarre! (Наварра!) отражали нападение сарацин. Хроника монаха Менко столь же категорична в отношении присутствия контингента из Фрисландии, но фризы должны были прибыть только летом или ранней осенью. После завершения крестового похода в Тунисе, 500 фризов покинули Сицилию и добрались Акко следующей весной. Также небольшая группа рыцарей сопровождала английского принца Эдуарда, его брата Эдмунда Ланкастера и их кузена Генриха Алеманского, но англичане настолько отстали от графика, что прибыли в Тунис только после окончания военных действий. Во время кампании в Тунисе упоминаются рыцари-госпитальеры, то есть члены военного Орден Святого Иоанна Иерусалимского. И если госпитальеры участвовали в походе, то мы можем быть уверены, что их великие соперники, рыцари-тамплиеры, тоже там были[97].
Цифры
Сколько воинов возглавлял Людовик в двух своих крестовых походах? Для крестового похода в Египет в 1248–1250 годах Жуанвиль оценивает количество рыцарей в 2.500 или 2.800 человек. В письме, отправленном Жаном де Бомоном, камергером Франции, Жоффруа де Ла Шапелю, хлебодару Франции, вскоре после высадки в Египте в июне 1249 года, говорится, что в армии было 1.800 рыцарей из королевства Франции, к которым следует добавить еще 700 рыцарей, прибывших из Сирии, Кипра и Мореи или принадлежавших к контингентам тамплиеров и госпитальеров, и еще 500 рыцарей, что в сумме дает 3.000 рыцарей. В среднем на одного рыцаря приходилось два всадника (конные оруженосцы или сержанты), то есть 5.000 — 6.000 сержантов, и три-четыре пехотинца на одного рыцаря, то есть 10.000 — 12.000 пеших сержантов. Поэтому можно предположить, что армия, высадившаяся в Египте, насчитывала от 17.000 до 20.000 человек. Тунисский крестовый поход должен был мобилизовать такое же количество людей. Во время переговоров о предоставлении своего флота Венеция предложила пятнадцать больших судов, на которых могли разместиться 18.000 человек или 4.000 лошадей и 10.000 воинов.
Хроники того времени мало помогают в оценке количества человек в армии. Они часто приводят завышенные цифры, довольствуясь лишь восхвалением численности армии, как это делает Примат, по словам которого крестоносцев было так много, "что не было никого, кто мог бы их сосчитать". В хронике Святой Земли говорится о 19.000 всадников и очень большом количестве пехотинцев (gens de pied), к которым следует добавить 16.000 генуэзцев. В Хронике мэров Лондона упоминаются 1.800 рыцарей, 400 из которых погибли во время экспедиции. Возможно, наиболее правдоподобным свидетельством является хроника Пьера Кораля, в которой говорится, что во время экспедиции погибло 340 баронов, имевших право распускать знамя. В целом, кажется несомненным, что две армии Людовика, в 1248 и 1270 годах, были достаточно многочисленными, особенно если соотнести их численность с логистическими возможностями того времени. Более того, ни одна хроника не объясняет неудачу экспедиции недостаточным количеством воинов. В 1270 году, как и в 1248 году, значительная часть рыцарства королевства и его окраин согласилась следовать за Людовик, ценой больших потерь[98].
Опыт войны
Если Людовик привлек тамплиеров и госпитальеров в свою армию, то не только для того, чтобы увеличить ее численность, но и потому, что члены из этих военных Орденов были профессиональными воинами и специалистами по войне с мусульманами. Двое из них сыграли важную роль в экспедиции: Амори де Ла Рош и Филипп д'Эгли. Оба были сановниками своих Орденов, и оба были связаны как с Людовиком, так и с Карлом Анжуйским. Филипп д'Эгли был приором госпитальеров во Франции, а Амори де Ла Рош — прецептором тамплиеров, то есть они отвечали за братьев своего Ордена в королевстве Франция. Оба также воевали на Святой Земле. В 1266 году Карл Анжуйский попросил Папу перевести их к нему: несомненно, он думал о том, что они помогут ему в умиротворении только что завоеванного им Сицилийского королевства и будут надзирать за тамошними членами военных Орденов, некоторые из которых, несомненно, были связаны с его предшественником, королем Манфредом. В то время как Амори де Ла Рош оставался в Святой Земле, Филипп д'Эгли играл важную роль на службе Карла Анжуйского, особенно на острове Сицилия, о чем упоминает хронист Бартоломео де Неокастро[99].
