Благочестивые размышления. (Об аде и рае, бесах и ангелах, грешниках и праведниках, и о путях ко спасению). - Иван Иванович Скворцов-Степанов
III
Очень легко бы раскрыть то, что на военном языке называется диспозицией, размещением бесовских войск, и основные направления их наступления. Путаться с обыкновенными людьми, с мирянами, бесам нисколько неинтересно. Громадному большинству мирян и так суждено сделаться «жертвою ада», они все равно, без каких бы то ни было усилий и соблазнов со стороны дьявола, не минуют его коварных сетей, — они, сами того не замечая, постоянно барахтаются в этих сетях.
С белым духовенством они тоже не особенно связываются: не стоит марать руки. Сребролюбие, чревоугодие, пьянство, зависть, жадность и т.д., — надо ли бесу добавлять что-нибудь к этим свойствам, которыми по народным воззрениям и без того отличается эта среда.
С обыкновенными монахами дело тоже не хитрое. Сюда можно отправить каких-нибудь мелких дьяволят. Этого будет достаточно. Они шутя, легко справятся со своим поручением и, пройдя здесь первоначальную выучку, подготовятся к более серьезным делам.
Архимандриты, епископы, архиереи, митрополиты, - здесь дело уже куда интереснее. Это, ведь, офицеры, генералы и главнокомандующие христова воинства. И великое злорадство нечистому доставляет, когда здесь окажутся многочисленные перебежчики.
Поэтому бесы особенно усердно осаждают святителей церкви. Иногда миряне замечают, что здесь что-то неладно: бесы, особенно в образе прелестниц, кишат здесь целыми стаями.
Ещё больше бесов в таких монастырях, как напр., древний Киево-Печерский или Афинский, куда шли люди, которые хотели сделаться духовными подвижниками. Для нечистого очень лестно вырвать их из-под божьей власти и подчинить своей собственной. В самих монастырях, в самых кельях бесов так много, что некоторые спасающиеся — и впоследствии спасшиеся — чувствовали, что они ползают по ним, как «маленькие человечки», как клопы или блохи. Да, пожалуй, особенно на Афоне бесы действительно нередко принимают вид клопов, блох и вшей: не могут же настоящие животные так быстро плодиться. И здесь же, в этих монастырях и кельях, происходят постоянные отчаянные сражения между доблестными христовыми воинами и полчищами дьяволов, которые то являются с мешками золота, то с самыми соблазнительными яствами, то предстают во образе обнаженных прелестниц и схватывают изнемогающих от борьбы мучеников в свои пламенные объятия. И много доблестных воинов пало в жестокой борьбе, — но из многих сотен тысяч, старавшихся спастись таким способом, несколько десятков все-таки попали в святцы.
Однако главные силы бесовского воинства направлены в те самые пустыни, куда уходят спасающиеся отшельники. Около всякого пещерника, анахорета, столпника всегда кружат несметные рои бесов, во главе которых стоят их офицеры и генералы, а часто и сам веельзевул, князь и главнокомандующий бесовский. Вдумавшись в жития таких подвижников, придется признать, что, убегая в пустыни от бесовских соблазнов, пустынники как раз здесь и подвергались главному натиску бесов.
Всю жизнь они жили для себя — и ни для кого больше. И весь подвиг их жизни заключался единственно в том, что они боролись с самими собой - со своими помыслами, желаниями, естественными потребностями.
Однако не у всех подвижников жизнь была в одинаковой мере переполнена своей собственной личностью, борьбой со своими собственными влечениями, принимавшими для них вид бесовых сил. Так было главным образом в странах, где отшельники могли вести совершенно праздную жизнь, потому что природа — а впоследствии почитатели — без всякого труда с их стороны доставляли им то немногое, что требовалось для их существования. Они могли круглыми сутками стоять на коленях с молитвенно сложенными руками, могли годами скитаться без всякой одежды, могли целиком отдаваться праздно созерцательной жизни, грезам и самолюбованию.
Самолюбование — нередкая вещь среди подвижников. Так, напр., рассказ о Марии Египетской начинает я с того, что святой Зосима подумал о себе: «есть ли на земле инок, могущий меня наставить и показать пример такого постничества, какого я еще не прошел? Найдется ли в пустыне человек, превзошедший меня?». Точно так же про Антония Великого (Египетского) однако из величайших пустынников, рассказывается, что «ему пришло однажды на мысль, что нет еще другого инока, который был бы так совершен, как он, нет никого, кто поселился бы раньше его в пустыне и избрал столь уединенную жизнь» (Житие Павла Фивейского, «Жития», январь, стр. 484). И ни в том, ни в другом случае, несмотря на заповедь христианского смирении, эти помыслы не считаются греховными.
В России от средней Оки и до Белого моря со времени ее колонизации славянами, с тринадцатого до шестнадцатого века, отчасти и позже, было много отшельников, которые сделались потом основателями многочисленных монастырей. Эти отшельники выходили не из бездельных, паразитических слоев, живших нищенством или доходами от тунеядческой эксплуатации рабов, как было на Востоке, Северно-русские подвижники, это были или крестьяне, бежавшие от чего угодно, но только не от работы, или выходцы из мелкого дворянства, которое еще было вынуждено налаживать хозяйственную жизнь в своих усадьбах.
Суровая природа, все условия расселения, безлюдность лесных и степных пространств в свою очередь не позволяли отшельникам отдаваться бездельно-сознательной жизни. Им самим приходилось рубить лес, обтесывать бревна, строить избу, заготовлять и носить дрова и воду, корчевать и выжигать пни, сеять и жать: иначе они умерли бы с голода.
Прославившись и сделавшись игуменом братии, подвижник, может быть, еще больше охватывался хозяйственными заботами. Надо было наладить варку соли, гонку смолы и дегтя, установить постоянные связи с купцами, наладить сплав товаров. Еще больше хлопот доставляли окружающие крестьяне; они, не страшась диавола, то производили порубку леса, который монастырь объявил своей собственностью, то захватывали монастырские запашки и вообще всегда опасливо смотрели на своих святых соседей. Затем для игумена начинались постоянные хлопоты о получении денег на постройку новой церкви, о даровании монастырю «угодьишек» и «людишек бобылишек», — т.е. о захвате окружающих свободных крестьян вместе с их землями в монастырскую собственность. В то же время монастырь все шире развертывал
