От земель к великим княжениям. «Примыслы» русских князей второй половины XIII – XV в. - Антон Анатольевич Горский
Однако если Муром вошел непосредственно во владения Василия (см. предыдущий параграф), то с Тарусой все было иначе. Она не названа ни в трех дошедших до нас духовных грамотах Василия I, ни в завещании Василия II: о передаче Тарусы по наследству сказано только в духовной Ивана III (1503 г.)[495]. При этом имеются упоминания «тарусских князей», где они выступают как владетельные.
В договоре Василия I с рязанским князем Федором Ольговичем от 25 ноября 1402 г. говорится: «А со княземъ с Семеном с Романовичем с новосильским и с торускыми князи так же взяти ти (Федору. – А. Г.) любовь по давным грамотамъ, а жити ти с ними без обиды, занеже тѣ всѣ князи со мною (Василием. – А. Г.) один человѣкъ»[496]. Семен Романович Новосильский был правителем Новосильско-Одоевского княжества после своего отца Романа Семеновича, оба признавали верховенство Дмитрия Донского, но оставались владетельными князьями. Тарусские князья, хотя никто из них и не назван по имени, упоминаются в одном ряду с Семеном, т. е. явно выступают как владетельные. Об этом говорит и следующий за цитированным текст, посвященный процедуре разбирательства споров между названными князьями, новосильскими и тарусскими, и рязанским князем: обе возможные стороны конфликта рассматриваются как равностатусные, московскому князю отводится только роль гаранта исполнения решения третейского суда в случае, если виноватая сторона не подчинится этому решению. Среди возможных соглашений рязанского князя с новосильскими и тарусскими названы договоренности «о земли или о водѣ», т. е. касающиеся размежевания владений[497].
Из текста договора 1402 г. видно, что определение «тарусские князья» охватывало всю тарусско-оболенскую ветвь независимо от конкретных мест княжения. Упоминание в договоре 1390 г. и летописном сообщении о ханском пожаловании Василию I именно Тарусы как объекта приобретения говорит, что либо она номинально продолжала оставаться главным центром княжества в то время, как старшие представители ветви избрали своей резиденцией Оболенск, либо к началу 90-х гг. столица княжества вернулась в Тарусу.
В договоре Василия I с Владимиром Андреевичем Серпуховским 1404 г. среди владений московского дома названы и Ржева, и Нижний Новгород, и Муром, и Мещера (где сохранялись местные князьки; см. параграф «Мещера»), и даже «места татарские и мордовские», которые, как свидетельствуют московско-рязанские договоры, реально тогда Москве не принадлежали, московские князья только рассчитывали их вернуть (из-под ордынской власти – см. параграф «Места татарские и мордовские»). Но Таруса не упомянута.
В то же время в этом договоре, а также в одновременной ему духовной грамоте Владимира Андреевича среди владений, переданных Василием двоюродному дяде, названы Лисин и Пересветова купля – районы к западу и юго-западу от Тарусы[498]. В договоре Василия с Владимиром Андреевичем 1390 г. данные территориальные единицы еще не фигурируют, следовательно, они были приобретены московскими князьями между 1390 и 1404 гг. «Пересвета», совершившего «куплю», соблазнительно отождествить с Александром Пересветом – героем Куликовской битвы[499]. Учитывая, что он был, скорее всего, митрополичьим боярином[500], а близ «Пересветовой купли», на противоположном берегу Оки, находился Алексин, купленный у тарусских князей в начале XIV в. митрополитом Петром, между 1390 и началом 1392 г. перешедший во владение Василия I в результате обмена с митрополитом Киприаном[501] и упоминаемый в его договоре с Владимиром Андреевичем 1404 г. перед Лисиным и Пересветовой куплей среди переходящих к серпуховскому князю земель, можно полагать, что после гибели Пересвета в 1380 г. территория его «купли» находилась в распоряжении митрополичьей кафедры и в начале 90-х гг., т. е. незадолго до получения Василием ярлыка на Тарусу, перешла во владение великого князя вместе с Алексином. Волость Лисин, возможно, стала великокняжеской в результате «операции» 1392 г.: Василий таким образом брал в непосредственное владение пограничные с другими верховскими княжествами южные и западные территории Тарусского княжества, а «внутренние» его области оставил местным князьям.
В описи Посольского приказа 1626 г. упомянут «список з докончальные грамоты князя Дмитрея Семеновича торуского, на одном листу, с великим князем Васильем Дмитреевичем, году не написано»[502]. Дмитрий – несомненно сын Семена Константиновича «Оболенского»; в родословцах также есть упоминание о его докончании с Василием I[503]. Докончание Дмитрия с Василием, вероятно, определяло их отношения в условиях, сложившихся после получения московским князем ярлыка за Тарусу. Вряд ли это было в 1392 г., так как тогда еще, вероятно, старшим среди тарусских князей был либо отец Дмитрия Семен, либо дядя Иван Константинович (поскольку второй из пяти сыновей последнего – Василий – действовал до 70-х гг. XV в.[504], в конце XIV в. Иван, скорее всего, еще был в живых). По-видимому, договор с Дмитрием Семеновичем был заключен после того, как он остался старшим в тарусской династии, и необходимо было обновить докончание, имевшее место с его предшественником в 1392 г.
В 1434 г. в договоре занимавшего тогда великокняжеский престол Юрия Дмитриевича с рязанским князем Иваном Федоровичем имеется упоминание тарусских князей, сходное с текстом московско-рязанского докончания 1402 г.: «А с торусским князем взяти ми любовь, а жити ми с ним без обиды, занеж тѣ князи с тобою, с великим князем Юрием Дмитриевичем, один человѣкъ»[505]. Упоминание среди тарусских князей собственно «тарусского», в единственном числе, князя говорит о том, что главный центр княжества оставался во владении местной династии.
Договор Василия II с тем же Иваном Федоровичем, заключенный 20 июля 1447 г., в основном повторяет норму докончания 1434 г. (с той разницей, что о тарусских князьях теперь опять, как в договоре 1402 г., сказано только во множественном числе)[506].
В договоре Василия II с Казимиром IV, великим князем литовским и польским королем, от 1 августа 1449 г. о тарусских князьях говорится: «А князь Василеи Ивановичъ торускыи, и з братьею, и з братаничы служать мне, великому князю Василью. А тобе, королю и великому князю Казимиру, в них не въступатися»[507]. Тарусские князья, с одной стороны, выступают как служебные князья Василия, с другой – как явно владетельные: Казимир берет на себя обязательство не «вступаться» в принадлежащие им земли. В отличие от московско-рязанских докончаний, назван по имени «главный» из тарусских князей – Василий Иванович. В тарусско-оболенской княжеской ветви в это время был только один князь с таким именем – сын Ивана Константиновича[508]. Он упоминается в качестве воеводы Василия II под 1443, 1445, 1450 гг., в роли послуха как боярин Василия II и Ивана III; в летописных известиях Василий Иванович именуется с определением «Оболенский», так же определяются и его братья, Семен и Глеб[509]. Очевидно, во время тарусского княжения Дмитрия Семеновича сыновья Ивана Константиновича правили в «Оболенской части» княжества, и определение «Оболенские» осталось за ними и тогда, когда Василий получил права на тарусский стол.
В 1473 г. Иван III пожаловал Тарусу своему младшему брату Андрею Вологодскому. Это было сделано в ответ на претензии последнего, связанные с тем, что он не получил доли от владений умершего годом ранее брата – Юрия Васильевича[510]. Однако в своем завещании (ок. 1479 г.) Андрей упоминает «села в Тарусе», но не делает распоряжения относительно самого города и тянувшей к нему территории (как это он сделал в отношении Вологды)[511]. Очевидно, Таруса передавалась Андрею Иваном III без права распоряжения, на условии, что после его смерти она отойдет к великому князю.
В докончании, заключенном Иваном III с рязанским князем Иваном Васильевичем 9 июня 1483 г., в отличие от предшествующих московско-рязанских договоров, тарусские князья не упоминались. Нет упоминания владетельных тарусских князей и в договоре Ивана III с великим князем литовским Александром Казимировичем 1494 г. (хотя названы как владетельные другие верховские князья – «новосилскии и одоевскии, и воротинскии, и перемишльскии, и белевскии»). Таруса и Оболенск здесь отнесены к владениям московского князя: «Тако же и мнѣ (Александру. – А. Г.) не вступатися… и в Торусу, и в Оболенескъ, и во всѣ то, што к тѣм местам потягло»[512].
Из приведенных данных ясно, что молчание о Тарусе в духовных грамотах Василия I и Василия II не может быть объяснено допущением, что она скрыта в упоминании о «великом княжении»[513], так как в договорных грамотах Таруса в лице «торусских князей» называется отдельно от «великого княжения».
Ясно, что тарусские князья и после 1392 г. сохраняли свои родовые владения[514]. При этом они «служили» (термин из московско-литовского договора 1449 г.) московским князьям[515]. Очевидно, перед нами ситуация, аналогичная тем, что имели место во второй половине XIV в. в отношениях московских князей с князьями ростовскими, стародубскими, фоминскими, березуйскими и (с 1392 г.) суздальско-нижегородскими: переход на великокняжескую службу с сохранением части своих владений на ограниченных правах. Если ранее тарусские князья имели свои отношения с Ордой (как рудимент этого периода позже сохранялся особый побор
