Эльга Лындина - Олег Меньшиков
На каторге, в "Записках из Мертвого дома", Достоевский пришел к выводу, что в иных случаях самым точным определением человека является: "Существо, ко всему привыкающее". В "Преступлении и наказании" он повторит: "Ко всему-то человек-подлец привыкает!"
У Меньшикова "Ганька-подлец" к низости еще до конца не привык. Потом, скорее всего, привыкнет, хотя и через острую, невыносимую боль. А может быть, и остановится где-то на полпути в тоске, и минуты размышлений покажутся вечностью. Бедный Ганечка поймет, что верил он в призрак, и этот призрак исказил все его существо, его судьбу... Кто знает? Во всяком случае, в первом акте у Олега Меньшикова Гавриил Ардальонович Иволгин такого будущего не был в принципе лишен.
Второй акт такую вероятность серьезно корректировал. Поначалу актер интересно продлевал душевное состояние Гани после обморока у камина. Он словно все еще спрашивал себя: отчего не сумел, не смог преступить ту черту, за которой как будто уже начинался путь в вымечтанное будущее? Что это? Слабость душевная? Нелепое благородство и чувство чести? Или ничтожность плебея, спасовавшего перед первой же преградой?
В это время его брат Коля читает вслух статью, родившуюся на свет усилиями Лебедева и его окружения, всячески чернящую князя Мышкина. Здесь же и сам князь, но Ганя поначалу как бы в стороне от него. Чуть в стороне. Потом первый испытующий взгляд с короткими торжествующими искрами. Ганя метнет его на Мышкина, когда тот заговорит, что готов удовлетворить претензии Бурдовского. Потом, на первых порах еще сдерживая себя, Ганя поведет речь довольно гладко, давая понять, что ему совсем не в радость участвовать в этом деле. Он играет роль благородного защитника. Но постепенно интонация меняется. Осуждая Бурдовского, он говорит о князе, не очень стесняясь в выражениях: все встало на острие ножа. Иволгин больше не страшится своего недавнего фиаско, опять возвратившись к своей идее, к мысли о самодовлеющей власти и силе денег - как принципе возвышающем и все оправдывающем.
Но почему-то в эти мгновения мне было жаль Ганю, и много больше, чем когда он падал перед огнем. Жаль, потому что Ганя неосознанно признавался в бессилии перед собственными темными страстями, ведущими его к духовной гибели.
Идея-страсть - одна из доминант Достоевского. Она оказалась исключительно близка исканиям молодого Олега Меньшикова. Не раз он будет возвращаться к власти такой идеи-страсти в своих лучших ролях в спектаклях и фильмах.
А пока... Пока роль Гани Иволгина открыла новое для сцены яркое имя. Заканчивается срок армейской службы сержанта О. Е. Меньшикова. Он покидает Центральный театр Советской Армии, но не возвращается в Малый. Меньшиков получил приглашение вступить в труппу Театра имени Ермоловой.
В 1985 году - первом году перестройки - главным режиссером этого театра был назначен Валерий Фокин, фигура весьма заметная в театральном процессе последнего десятилетия. Ему минуло сорок лет. Пятнадцать из них он, выпускник театрального училища имени Щепкина, ставил в основном спектакли в "Современнике", причем многие имели звучный резонанс. Ставил пьесы Вампилова, Рощина, инсценировку по повести Бориса Васильева "Не стреляйте в белых лебедей". Его любимые авторы - Достоевский и Гоголь. Он работает в польских театрах, на телевидении идет спектакль "Иван Федорович Шпонька и его тетушка". В постановках Фокина заняты Марина Неелова, Олег Табаков, Нина Дорошина, Константин Райкин.
Работам его присущи жесткая выразительность, любовь к метафоре, объективная острота взгляда. Он любит определенных артистов и умеет с ними контактировать, проявляя при этом убежденную властность - такова миссия режиссера, его убежденная позиция.
И вот Валерий Фокин приходит в московский театр, живущий тихой, скучноватой текучкой. Удобно расположенный в самом центре Москвы, Театр имени Ермоловой до войны был создан Николаем Хмелевым и Андреем Лобановым. "Реалистичность, одухотворенная поэзией" - так определил путь своего детища Лобанов. Но все это уже оставалось в далеком прошлом. Ермоловцы жили словно на втором плане, в тени театров-колоссов. Не было здесь ни шумных взлетов, ни резких падений. Не было спектаклей, освещенных мужественной правдивостью исканий Анатолия Эфроса или трагической мудростью Георгия Товстоногова.
У Театра имени Ермоловой был свой зритель - доброжелательный, ищущий в спектаклях забвения от осточертевших житейских забот и дел, жаждущий встречи с симпатичными, необременительными историями и героями. Несомненная притерпелость к усредненному, мирному существованию - такой была норма жизни ермоловцев дофокинского периода.
Естественно, приход Валерия Фокина сразу взорвал уютную тишину и мирные будни. Во время гастролей в Донбассе новый главный режиссер четко обозначил свою позицию: "Больше всего меня волнует, чтобы мы все жили честно. Меня волнует правда. Она необходима во всех сферах жизни, и нужно не только говорить об этом, но и добиваться правды. Она должна быть маяком, двигателем, без которого невозможно идти вперед"6.
Первый спектакль Валерия Фокина в Театре имени Ермоловой - "Говори", инсценировка по очеркам Валентина Овечкина "Районные будни". Материал оказался на редкость созвучным происходившему в это время в Советском Союзе. Наступили горячечные, сумбурно-экстатические, голосистые времена. Авторы призывали: "Говори! Говори же!" Герои приказывали: "Сражайся!" Спектакль шумно звал в бой за правду, и зрительный зал левого толка восторженно воссоединялся с персонажами пьесы. Публицистика была в моде.
Постановка "Говори!" посвящалась XXVII съезду партии, тем веяниям и настроениям, которые неустранимо крепли в речах демократов, в их наступательности и требовательности.
Ко времени премьеры в Театре имени Ермоловой появились новые лица.
Вспоминает Валерий Владимирович Фокин:
- Я пришел в Театр имени Ермоловой с мыслью пригласить в эту труппу, в общем, уже сформированную и, признаться, не очень сильную, группу актеров-звезд, которые могли бы укрепить ее. Причем я выстроил эту группу звезд возрастно, из нескольких поколений: Зиновий Гердт, Александр Пашутин, Виктор Павлов, молодые - Татьяна Догилева, Олег Меньшиков и Александр Балуев, который пришел к нам чуть-чуть позже остальных, где-то через полгода. Для меня это было одним из решающих факторов относительно будущего нашего театра.
Меньшиков, конечно, не был к тому времени звездой, которой он стал потом, в 90-е годы. Но его тогда знали, и он заметно выделялся среди своих сверстников.
Раньше я видел его в "Идиоте" и в "Покровских воротах". Было абсолютно очевидно, что он - одаренный человек с особой интересной индивидуальностью, еще далеко не раскрытой во всех ее возможностях. Но это вполне естественно для молодого артиста. Не было ни малейших сомнений в том, что Олега надо пригласить на нашу сцену. Что я и сделал.
Мы начали работать. Я почувствовал его огромный потенциал, объем его таланта.
Первая роль на новой сцене у Меньшикова была маленькая. В спектакле "Говори!" он играл помощника секретаря обкома. Роль маленькая, но, на мой взгляд, очень заметная. Этот секретарь - молодой, прилизанный, шустренький, в вельветовой курточке, этот начинающий партократ уже четко знал, где, когда и что надо делать и что сказать.
...Меньшиков действительно играл в "Говори!" всего только эпизод. Его герой - эскиз, легкий набросок пером в чреде других действующих лиц. Он появлялся и исчезал, намечая не столько, быть может, конкретные контуры данного характера, сколько очень определенное будущее этого парня, молодого опытного чиновника, начавшего весьма уверенно путь наверх.
В то время мы почти не знали американского термина "яппи", им в Соединенных Штатах обозначают молодых преуспевающих людей среднего класса, которые направленно организуют собственную карьеру и благосостояние. Они постепенно укрепляют свою власть над ходом событий, для них вообще не существует чужой боли и чужих бед. Они целиком замкнуты на себе, энергичные, разумные, бойкие ребята, способные прекрасно вписаться в любую социальную ситуацию с выигрышем для себя.
Продолжает Валерий Владимирович Фокин:
- Секретарь в "Говори!" - только начало работы Олега в театре. Дальше мы стали репетировать "Спортивные сцены 81 года" по пьесе Радзинского, и мне было очень важно, чтобы герой Меньшикова, Сергей Лукин, выразил в определенном ракурсе свое поколение. Смятенное... Растерянное... Незнающее, как влить себя в новую жизнь, которая их страшит и отталкивает.
Родители Сережи Лукина - крупная советская номенклатура, богатые люди, сызмала отравившие свое чадо этим богатством, властью, цинизмом. Да самим воздухом, которым мальчик дышал, общаясь с ними. В то же время Сережа существо нежное, ищущее любви, которой он обделен. Неврастеник, забитый всем его прошлым и настоящим.