С Мельгунов - Гражданская Война в освещении П Н Милюкова
Пресловутая идея "буферных государств", родившаяся в рядах {80} сибирского комитета партии с. - р., была тем обманчивым миражем, который увлекал некоторые антибольшевицкие силы. И не всегда общественный явления на Дальнем Востоке могут быть расценены с точки зрения только демократизма и реакционности, ибо в психологии "демократии" подчас отсутствовали подлинно демократические начала. Вот яркий пример. "Меркуловское" народное собрание во Владивостоке 4 anpeля 1921 г. большинством 45 голосов постановило довести до сведения конференции в Генуе:
1) "что советское правительство не может быть представителем России и русского народа,
2) что договоры большевицкого правительства от имени России не могут быть обязательны для русского народа,
3) что восстановление России невозможно при существовании правительства Советов и при отсутствии в России демократического порядка".
По словам ген. Болдырева, демократический союз воздержался от голосования, "не желая подталкивать торгующиеся в Генуе стороны на большие требования к России". Не участвовали в голосовании "горячо возражавшие против протеста кадет Кроль и фракция левых крестьян". Кроля не стал бы поддерживать в данном случае, и творец так называемой "новой" демократической тактики в эмиграции: П. Н. Милюков долгое время горячо ратовал против какого либо признания советской власти и следовательно должен был бы примкнуть к большинству владивостокского собрания.
Я не касаюсь тех многочисленных "неточностей", который имеются в книге П. Н. Милюкова в силу недостаточности материала, имевшегося в распоряжении исследователя в период написания работы. Напр., более внимательное рассмотрение соответствующих страниц, посвященных событиям на северном фронте в связи с изучением архивного материала и литературы, появившейся уже в 1927 г. (напр., воспоминания ген. Марушевского об Архангельске в "Белом Деле"), обнаруживает много ошибок у автора, но я говорю {81} лишь о том, что автор мог почерпнуть в литературе, существовавшей уже к моменту появления его книги.
Стоит только проследить "неточности", имеющиеся в первом томе исследования П. Н. Милюкова на страницах, которые повествуют о революции до октябрьского переворота, как вырастает еще более цифра отмеченных "неточностей". И здесь, как мы отчасти видели, П. Н. Милюков новой литературы не знает.
Приведу лишь один пример. П. Н. Милюков верит (I, стр. 77-78) "заявлениям, данным большевицкими вождями в связи с следствием над ними, что они употребляли все усилия, чтобы предупредить уличное выступление 3 июля" (1917 г.). Это совершенно не соответствует действительности, как определенно явствует из материалов, ныне опубликованных самими большевиками. Эти материалы целиком подтверждают слова А. Ф. Керенского ("Из воспоминаний", "Совр. Зап.", XXXVII): ..."игра большевиков в невинность имела своею целью прикрыть отступление на случай неудачи восстания".
И "на самом деле, вся организация вооруженного восстания на 3-е июля была подготовлена в главной квартире большевицкого Центрального Комитета" (В показаниях Керенского по делу Корнилова имеется свидетельство даже о том, что о готовящемся выступлении большевиков в сущности знал германский военный штаб. Характерно, что в "Истории революции" сам П. Н. Милюков июльские дни называет "восстанием" - "первой пробой" большевиков.). Если верить заявлениям большевиков перед выступлением, то и в октябрьские дни они ничего не подготавливали. Так, в Петербурге 24 октября появилось оповещение В. Р. К-та о том, что "вопреки всякого рода слухам и толкам" Воен.-Рев. Комитет "существует отнюдь не для того, чтобы подготовлять и осуществлять захват власти, но исключительно для защиты интересов петроградского гарнизона и демократии от контрреволюционных {82} посягательств". После, вероятно, много раз большевики посмеивались над тем, как они пытались морочить головы наивным обывателям.
VI. К ИСТОРИИ ЭМИГРАЦИИ.
Последняя часть исследования П. Н. Милюкова посвящена "белому движению за границей" - русской эмиграции. Эту часть работы все критики (за исключением г. Неманова в "Последних Новостях") признали тенденциозной здесь политик сегодняшнего дня совершенно заслонил собой историка. Умолчание на этих страницах подчас совершенно коверкает историческую перспективу - не достаточно ли указать на то, что в исследовании П. Н. Милюкова вы не найдете даже отметки тех взглядов левого сектора русской общественности за границей, которые выразились в форме так называемых нинистов ("ни Ленин, ни Колчак" и т. д.) Между тем в истории гражданской войны нинисты сыграли весьма отрицательную роль в смысле ослабления антибольшевицкой позиции западноевропейской демократии.
Последние страницы характеристики "политической эмиграции" (излюбленный П. Н. Милюковым термин, могущий вызвать оспаривание) особенно характерны для приемов исторического исследования П. Н. Милюкова. Они написаны специально ad maiorem gloriam "милюковщины" - благозвучный термин, пущенный в оборот в работе, претендующей на научный характер, самим автором в отношении своих политических противников. У него имеются специальные подзаголовки: "пешехоновщина" и "мельгуновщина". Таким образом, как бы узаконена авторитетом исследователя новая научная терминология. В свое время не раз я протестовал печатно против терминов "керенщина", "деникинщина", "колчаковщина" в исторических работах, протестовал против как бы излишней персонификации исторических явлений. Под {83} пером П. Н. Милюкова выросла еще и "мельгуновщина", представленная в весьма своеобразном виде "мельгуновщина", препарированная по своему вкусу пристрастным политиком Милюковым. Я не буду исправлять тех "неточностей", которые имеются у П. Н. Милюкова в изложении так называемой "мельгуновщины" - это будет уже скорее политическим спором. П. Н. Милюков мог бы оспаривать все мои положения, мог бы их осмеивать, если у него была на то охота, и пр., и пр., но он должен был прежде всего изложить мои тезисы в соответствии с подлинником, а не редактировать их по своему усмотрению. Получилось нечто, в значительной степени измышленное лидером "республиканско-демократического объединения" в эмиграции.
Bcе эти страницы исследования П. Н. Милюкова столь однобоки, что почти на каждую строчку можно возражать - со стороны фактической. Они сводятся, как было указано, в значительной степени к апофеозу того течения, которое возглавляет сам П. Н. Милюков - немецкое издание и заканчивалось утверждением, что этому течению предстоит играть руководящую роль в будущей России. Сравнивая немецкое и русское издание, я все-таки чувствую маленькое "авторское" удовлетворение. К последним страницам русского издания П. Н. Милюков счел нужным сделать специальное примечание по поводу моей рецензии его труда на немецком языке: "я прочел эту рецензию только в конце напечатания этой книги и поэтому лишен возможности воспользоваться его (т. е. Мельгунова) указаниями - с большей частью которых, впрочем, я и не мог бы согласиться". Но в действительности как раз в ту схему деления политической эмиграции, против которой я возражал, внесены существенные коррективы и устранено то, что являлось крайним пределом политической скорее какой то сектантской тенденциозности: все прежние политические единомышленники П. Н. Милюкова, вся партия народной свободы, "вождем" которой он {84} так долго состоял, за исключением той "республиканско-демократической" группы, которая выделилась в 1921 г. под главенством П. Н. Милюкова и в связи с провозглашенной им "новой тактикой", отнесена была к правому сектору эмиграции наряду с кирилловскими легитимистскими организациями. Этого нет уже в русском издании.
В немецком издании П. Н. Милюков в своей довольно произвольной классификации вводил наряду с признаком партийным и признак бытовых и профессиональных группировок. Так имелась у него особая группа "Die republikanisch demokratischen Berufsgruppen (?): Kosaken, Studenten, Offiziersverbande u dgl.". В правом секторе числились у него тоже: "Zahlreiche Berufsorganisationen die einen verschleierten monarchistischen Charakter tragen" и т. д. Получалось совершенно недопустимое даже при элементарно-научной классификации. И это устранено П. Н. Милюковым в русском издании. Давая список существующих политических группировок, он уже оговаривается: "не введены также и многочисленные профессиональные организации, принявшие более или менее отчетливый (обыкновенно правый) политический оттенок, и организации казачеств, студенчества и офицерства, распределяющиеся частью между группами правого, частью между группами центрального сектора".
Таким образом, казаки, студенты не зачислены целиком в группы республиканско-демократические, а отнесены даже частью в правый сектор. Надо думать, что П. Н. Милюков не будет отрицать того факта, что из этих "профессиональных" группировок вербуются и члены левых политических групп. Если выделяются "студенты", то надлежало бы исследователю упомянуть и "рабочих". Бытовые группы казаков никак нельзя ставить в один ряд со студентами и прочими профессиональными группировками. Куда, напр., автор отнесет в своей классификации, идущей "от крайне левого крыла к крайне правому", самостийные течения в казацкой среде?
