Лев Колодный - Хождение в Москву
Новая Москва заполнила все пространство: метромост, спортивные арены, лучи проспектов, круглые тарелки вестибюлей станции метро «Университет». Рядом с ними третий круг прочертил купол цирка.
Светлое небо сливается с белыми корпусами университета. Его башни ступенями спускаются к земле. И дома, деревья, крыши постепенно уходят вдаль, сглаживая углы, разрушая ощущение высоты. Ее не чувствуешь, наверное, потому, что все неподвижно. Звезда неколебима. Движение происходит на земном круге. И мы в центре этого круга медленно вращаемся вслед за поездами Окружной железной дороги и матовым солнцем, что катится ярким шаром по дорожке из облаков, нависших над головой.
Не слышно шума городского – скажу словами известного романса. Шум улиц не долетает сюда, перехваченный карнизами этажей. Лишь ветер свободно обвевает золотой стебель и его колосья, нависшие над головой.
– Поднимемся выше, – предложил инженер.
Вновь втискиваемся в трубу, чтобы, пройдя несколько ступенек, оказаться у другого порога. Он повис над головой. Открыть дверцу можно, поддев шапкой. Створки раскрылись – мы выбрались из люка. Створки закрылись – образовался настил площадки. По сторонам ее два нижних луча звезды, сходящиеся над головой.
Но и это не предел. Снова ныряем внутрь. К коллекции лестниц прибавилась стремянка из стальных тонких прутьев. На нее становишься с опаской: не согнется ли? Но лесенка только пружинит и подталкивает через стальные дверцы на палубу звезды.
– Вершина, дальше пути нет, – сказал мой провожатый, первый став ногами на прямой луч.
Выше нас острый конец звезды. Тесно на этой площадке, похожей на палубу подводной лодки. Расставишь ноги – и достаешь борт. За краем – океан воздушный. На поручнях ограды повис красный сигнальный фонарь. Он горит по ночам. Золотом, как начищенные до блеска фанфары, горят трубчатые концы колосьев – венец над звездой… На этих трубах мог играть один ветер, и я снова пожалел, что тихая погода. Даже юго-западный ветер – главный ветер Москвы, знаменитый зюйд-вест, в честь которого наклоняются «розы ветров» на планах московских архитекторов, – даже он притих, может быть, для того, чтобы дать нам, редким гостям, осмотреться в воздушном царстве, необозримом с головокружительной высоты.
Я дотронулся рукой до золотистых колосьев. Осторожно – стекло. Звезда зеркальная. В ее золотистых плоскостях отражается дневное светило, прежде чем показаться над Москвой, а вечером последний раз закатное солнце бросает прощальный взгляд, прячась за горизонт.
С обратной стороны стекла покрыты, как все зеркала, черной краской. На ней оставили след те, кто работал на звезде когда-то. «Здесь были Гондобин и Гаврилов. Марков и Ахметов». Под автографами дата – 1952 год. С тех пор сюда поднимаются в любую погоду лишь хранители звезды.
– Жаль, дочь нельзя поднять сюда. Хорошо! – сказал инженер, когда мы начали обратный путь.
Ветер не сдувал нас с прямых лучей. Солнце светило в зеркала, радуя ярким блеском.
На звездах не ждут в гости. Спустившись вниз, я сразу почувствовал, как холодно наверху зимой. Но не пожалел, что поднимался по винтовым лестницам, маршам, трапам и стремянкам. Потому что увидел еще раз всю Москву и ее самую большую звезду.
Вид на Москву с храма Христа. Слова о том, что якобы в старой Москве существовал запрет ничего не строить выше колокольни Ивана Великого, относится к мифам. Выше кремлевского великана поднялась колокольня Андроникова монастыря, выше возвели колокольню Симонова монастыря. «Его высокая колокольня около 90 метров, построенная в 1835—1839 годы по проекту николаевского любимца Тона, видна издалека», – читаю в изданной в 1924 году Брокгаузом и Ефроном книжке «Старая Москва». Сломали колокольни в лихие сталинские годы, когда взорвали сотни храмов. Теперь, надеюсь, и эти две исчезнувшие доминанты возвысятся над Москвой, как вознеслись золотые купола самого высокого собора Русской Православной Церкви.
Купола горят ярким огнем в ясную погоду, оправдывая давний эпитет – Москва златоглавая. Трижды повторяются в строчках гимна города слова: «Дорогая моя столица, золотая моя Москва».
Спешу успокоить ревнителей народной копейки: золота на воссозданных куполах храма сравнительно мало, двенадцать килограммов. В прошлом веке на позолоту храма пошло свыше 400 килограммов высокопробного золота, точнее, 25 пудов 31 фунт и 47 золотников. Этот золотой дождь сыпался на медную кровлю громадных луковиц. Как пишет советский историк П. Лопатин, «рабочие стояли у горнов, ворочая листы меди и растирая по ним золотистую амальгаму для купола храма». Им приходилось дышать парами ртути, процесс был вредный для здоровья.
Нет сегодня на куполах ни медных листов, ни пудов золота, потому что в конце XX века есть высокие технологии, позволяющие вызвать золотое сияние без горнов, медных листов, ртути и амальгамы. Патриарху Алексию II перед началом строительства храма показали золотистые листы, предложенные уральским военным заводом. В тот же день шеф банка «Столичный» Александр Смоленский передал святейшему слитки золота для храма. Оно пошло на его украшение.
Но не на золочение пяти куполов, потому что выбор сделан в пользу новейшей технологии. Не только потому, что экономится масса драгоценного металла. Золотые листы способны сиять в небе полвека, в то время как купола, покрытые сусальным золотом, выдерживают меньший срок. Через пятнадцать лет в лучшем случае их снова требуется оклеивать тончайшими золотыми листочками.
Я провел рукой по тонкому (0,5 миллиметра) стальному гибкому листу такого цвета, как обручальное кольцо. На уральском заводе раскатанный металл покрыли нитридом титана, потом на «молекулярном уровне» нанесли, распылив, золотой слой, превративший купола храма Христа в пять солнц в московском небе.
Куда теперь ни пойдешь, видишь неожиданно храм, и каждому можно убедиться, насколько несправедливы были оценки, выставлявшиеся этому зданию в XIX веке, после того как закончилось строительство собора, длившееся три царствования. Критики зачислили храм в разряд таких сооружений, какими Москва при «социалистической реконструкции» могла пренебречь. Им и пренебрегли. Взорвали.
Автор книжки «Старая Москва» В. Никольский писал: «Ярким образцом тоновского стиля служит московский храм Спасителя (1839—1881). Это русифицированный Исаакиевский собор, гораздо более холодный и мертвый, чем его петербургский образец. Ни Византии, ни Древней Руси здесь нет и следов».
В книге, представлявшейся «Бедеккером по Москве», выпущенной солидным издательством Сабашниковых в 1917 году под редакцией либерального профессора Николая Гейнике и трех его коллег, утверждается, что Константин Тон не выказал достаточного таланта. По их словам, здание не поражает ни величественностью, ни стройностью линий, более того, холодом веет от его высоких, преднамеренно гладких стен.
Поэт и художник Тарас Шевченко, воспитанник Петербургской академии художеств, также метнул стрелу в голову нового кафедрального собора:
«Храм Спаса вообще, а главное купол в особенности, безобразен. Крайне неудачное громадное произведение. Точно толстая купчиха в золотом повойнике остановилась напоказ посреди белокаменной».
Для чего привожу давние мнения? Чтобы показать, как ошибались многие искусствоведы, поспособствовавшие разбойникам с большой политической дороги, тем, кто подписал смертный приговор храму в 1931 году. На нем стоят автографы Сталина, Молотова, Орджоникидзе, Кагановича, Булганина…
Почему так расходится реальность с ее отражением в зеркале, присвоившим себе право называться «общественным мнением»? Что это за кривое зеркало, долговечнее каменных храмов, почему не разбивается оно вдребезги ни в эпоху царизма, когда храмы строили, ни при тоталитаризме, когда их взрывали, ни во время демократии, когда храмы заново собирают по кирпичу?
Отчего Константин Тон заслужил столь суровые приговоры? Он построил не только храм. Его Большой Кремлевский дворец, а в нем Георгиевский и другие парадные залы – произведения истинного искусства. Кто их видел, со мной согласится.
Сравнивать храм надо не с купчихой, а со строем богатырей в золоченых шлемах или с крепостью из пяти башен. Это и делали любившие Москву писатели, такие, как Петр Боборыкин.
«Храм Спаса занял теперь особое положение в панораме Москвы… Едва ли есть в Западной Европе хоть один храм, который бы стоял на столь близком расстоянии так выгодно и красиво, как храм Христа».
В наши дни появились знатоки, с ним солидарные. Один из них – Евгения Кириченко. Она выпустила замечательную книгу «Храм Христа Спасителя в Москве» до того, как правительство Москвы решило его воскресить.
Другой знаток дал такой отзыв после окончания строительства: «Похоже, что восстановление храма Христа Спасителя против всяких ожиданий может стать градостроительной удачей. Когда идешь по Театральной площади или даже по Бородинскому мосту, вдалеке возникает купол собора, и чувствуешь, как он притягивает к себе город, неизбежно становится его символом. Мысль о продолжительности истории, о преемственности времен все в большей степени начинает управлять центром Москвы…»
