Борис Бродский - Вслед за героями книг
„Фонари “
За площадью начинался широкий и прямой проспект. По обе стороны его тянулись одинаковые каменные домики, окрашенные в жёлтый и белый цвет. Словно солдаты, выстроились они вдоль улицы, по два домика в каждом дворе. Дворы, тоже одинаковые, принадлежали ямщикам, и поэтому улица называлась Тверской«Ямской. В одном доме жили хозяева, в другом – останавливались пассажиры.
На покосившихся и подгнивших деревянных столбах вдоль улицы раскачивались квадратные фонари. Вечером в них «замечательно тускло» горели светильники с конопляным маслом. Долгие годы старички-фонарщики из отставных солдат воровали масло и съедали его с кашей. Поэтому в пушкинское время в масло для фонарей начали подмешивать скипидар.
„Будки “
Улица внезапно переходила в площадь настолько грязную, что в дождь и оттепель перебраться с одной её стороны на другую можно было только на извозчике.
В XVII веке здесь проходила граница Москвы. В честь полтавской победы при въезде в город была поставлена деревянная триумфальная арка.
В конце XVIII века Москва разрослась. Ставший ненужным земляной вал срыли, а ветхую арку разобрали. Однако площадь по- прежнему называлась Триумфальной. Теперь это площадь Маяковского.
Посреди Триумфальной площади был невысокий, выложенный камнем бассейн. К нему всегда тянулась длинная вереница саней.
Здесь извозчики поили коней. За время, которое приходилось простаивать в очереди, извозчик успевал, не слезая с воза, постричься у бродячего цирюльника или подбить сапоги у бродячего сапожника.
На углу Триумфальной площади стояло небольшое здание, окрашенное полосами белого и чёрного цвета. Это была будка – жилище будочника. Такие будки стояли на многих московских перекрёстках.
Будочник – блюститель порядка в пушкинской Москве. Для устрашения населения он был вооружён средневековой алебардой, пригодной разве что для рубки капусты. Грязные, небритые, мрачные будочники были посмешищем москвичей. Их неряшливость, нерадивость и пристрастие к «физическому порицанию», как тогда вежливо называли мордобой, были притчей во языцех.
„Мужики“
Под словом «мужик» разумели не только крестьян и дворовую челядь, но и сапожников, каретников, разносчиков рыбы, мясников с деревянными лотками на голове и огромными ножами у пояса.
Многие из них были крепостные, которых помещики отпускали в город на оброк. В городе они занимались каким-либо ремеслом, но, оставаясь собственностью барина, должны были высылать ему большую часть своего заработка.
Помещик мог в любой момент отозвать мастера из Москвы в деревню и заставить его возить навоз, чистить конюшни или работать на скотном дворе.
„Возок несётся по Тверской" …
За Триумфальной площадью начиналась Тверская улица. Она была уже не такая широкая и не такая прямая, как Тверская-Ямская. Один дом выбегал на несколько шагов вперёд будто для того, чтобы посмотреть, что делается на улице; другой, точно смущаясь своей неприглядности, отодвинулся назад.
Между двумя богатыми каменными домами неожиданно приютился ветхий деревянный домишко. Он давно бы развалился, не поддержи его соседи с обеих сторон. Рядом с великолепным дворцом – грязная харчевня. Тут же церковь, а около неё бойкая торговля брагой.
«Нестись» по Тверской было не так-то просто. Возы со всякой всячиной подъезжали к многочисленным лавкам и становились не вдоль, а поперёк улицы. «Спрашивается: на чём основано право возов становиться поперёк улицы и загораживать её, когда улица есть земля городская, и пользование ею принадлежит всем обывателям города, а не тому или другому лицу, хотя бы он был извозчик или лавочник?» – патетически вопрошал современник.
Не только проехать, но даже и пройти по Тверской было не всегда легко. Пешеход рисковал наткнуться на вёдра, кадки, мешки, корыта с овсом для лошадей, которые стояли прямо на тротуарах.
„Сани“
Любых размеров и фасонов сани попадались на Тверской улице на каждом шагу. На одних, лёгких и изящных, запряжённых огневым рысаком, спешил с визитом богатый щёголь. В других ямщик с павлиньим пером на шапке везёт на тройке важного чиновника из Петербурга. В третьих – ломовой извозчик перевозит сверкающий брус льда, который аккуратно выпилили на Москве-реке. А навстречу тащились сани с огромной липовой кадкой. В ней развозили воду по московским домам.
„Львы на воротах“
На Тверской улице расположились дворцы русской знати. Среди богатых московских усадеб выделялся своим великолепием дворец графа Разумовского.
Вместе с парком, каретными сараями, кухнями и погребами дворец занимал больше места, чем целая городская площадь.
Десятки дворников, поваров, кучеров, конюхов, горничных, лакеев обслуживали графа. Всё это была крепостная дворня – крестьяне из многочисленных сёл и деревень, принадлежавших Разумовским.
Во дворце всё делалось руками крепостных. Крепостные столяры изготовляли удивительную по красоте и прочности мебель. Крепостные мастера-драпировщики украшали великолепными занавесями окна. Картины и портреты писали крепостные живописцы. Во время балов играл оркестр крепостных музыкантов.
С Тверской улицы во двор усадьбы Разумовского вели двое ворот. На них застыли изваяния животных, похожих на львов.
Двор усадьбы имел форму подковы. Кареты вереницей въезжали в одни ворота, останавливались у подъезда, а затем, описав плавный полукруг, выезжали через вторые.
Дворец Разумовского и львы на его воротах сохранились. Теперь в этом здании помещается Музей Революции.
„И стаи галок на крестах“
На каждой московской площади, улице, даже в глухом переулке блестели позолоченные кресты церквей. Кресты высились и на маленьких маковках покосившихся церквушек, и на гигантских золотых луковицах соборных куполов, и над многочисленными московскими монастырями.
Мало кто в нашей стране не знает знаменитого памятника Пушкину в Москве. Прославленная статуя воздвигнута посреди одной из самых красивых столичных площадей, носящей имя поэта. Во времена Онегина большую часть этой площади занимали постройки Страстного монастыря, огороженные глухой стеной красного кирпича.
Из-за стены поднималось величественное здание старинного собора с пятью куполами лазоревого цвета. Кирпичные стены собора покрывало тонкое кружево из резного белого камня. Позолоченные кресты сияли в лучах скупого зимнего солнца. Эти кресты стали излюбленным «клубом» для множества галок. Галки водились в Москве даже не стаями, а целыми тучами.
Хотя среди других московских монастырей Страстной и считался небогатым, его обширное хозяйство давало немалые доходы. Благочестивые сёстры-монахини не. только молились. Они содержали мельницы, торговали строевым лесом и сдавали собственные дома в наём.
„Бульвары “
В конце XVI века вокруг Москвы был построен Белый город – кольцо каменных стен. Через сто лет эти укрепления оказались посреди разросшегося города, а в XVIII веке их снесли. На месте снесённых укреплений разбили первые в Москве бульвары.
Один из бульваров – Тверской – находился против Страстного монастыря. Сначала вдоль аллей росли берёзки, но в 1812 году часть из них сгорела, а другая была вырублена французами.
После пожара Москвы Тверской бульвар был засажен молодыми липами. Он стал любимым местом прогулок дворянской молодёжи. Посреди бульвара стоял деревянный павильон причудливой архитектуры – «Арбатская кондитерская», а у входа зиму и лето висела надпись: «По траве не ходить, собак не водить, цветов не рвать». Впрочем, цветов здесь годами не сажали, траву вытаптывали, а бездомные собаки свободно разгуливали по Тверскому бульвару.
К Харитоньевскому переулку Татьяна ехала к тётке в Харитоньевский переулок. От Тверского бульвара к Харитоньевскому переулку, что находился близ Московского почтамта, современный москвич поехал бы по бульварному кольцу. Но Татьяна, вероятно, ехала иным путём.
В те времена от почтамта, который и поныне стоит на прежнем месте, каждый день в Петербург отходила многоместная карета – «мальпост».
К Тверской заставе мальпост направлялся через центр города. Это был кружной путь, но, по-видимому, более удобный. Бульварное кольцо изобиловало крутыми спусками и грязными рыночными площадями.
Можно думать, что и возок Татьяны мчался по той же дороге, по которой ездил тряский мальпост.
