Борис Ельцин - Исповедь на заданную тему

Здесь же, в жизни, делалось все, чтобы имя мое с каждым днем все явственнее приобретало ореол мученика. Официальная пресса обо мне молчала, интервью со мной можно было услышать только по западным радиостанциям. Каждый новый шаг, предпринятый против меня, все больше и больше возмущал москвичей. А поскольку таких шагов было множество, в конце концов те, кто боролся против, сделали все, чтобы народ избрал именно Ельцина по Московскому округу.

Многие спрашивали чуть ли не вполне серьезно: а может быть, первый секретарь МГК Л. Зайков - мое доверенное лицо, тайное, одиннадцатое по счету?.. Во всяком случае, мне советовали, когда выборы состоятся и все завершится успешно, обязательно ему позвонить и поблагодарить за огромную "поддержку и помощь", оказанную во время выборов. Абсолютное непонимание законов человеческой реакции, неумение чувствовать людей каждый раз приводило борцов против меня к обратным результатам.

Мне часто западные корреспонденты задают вопрос, есть ли у меня какая-то тактика предвыборной кампании, так сказать, секреты и тайны грядущей, хочется верить, победы. Как бы это ни звучало просто, но тактика была одна - здравый смысл. Не совершать никаких поступков, которые каким-то образом оскорбили бы моего соперника; на встречах, митингах говорить только правду, какой бы неудобной, невыигрышной она ни была; быть предельно откровенным. Ну, и все время надо чувствовать людей. Это самое главное.

Почти каждый день я проводил встречи с огромными коллективами. А в последний месяц даже по две в день. Выматывался, конечно, очень сильно, но после каждой такой встречи я получал внутренний заряд уверенности, что все будет нормально. И даже не в том дело, что я выиграю. Это, так сказать, частная задача. Появлялась уверенность, что с такими людьми, с такой искренней жаждой справедливости, добра мы все-таки обязательно выкарабкаемся из этой пропасти, в которой очутились.

Митинги я меньше люблю. Особенно многотысячные, а были дни, когда в Лужниках собиралось до ста тысяч человек. Здесь не разглядишь лиц, не увидишь глаз. Тут не происходит доверительного контакта с аудиторией. Но тем не менее митинг - это, пожалуй, одна из самых мощных и трудных школ для политического деятеля. Здесь нужно уметь одним словом овладеть вниманием огромной массы людей, одна фраза - и тебя могут скинуть с трибуны.

Мне лично жаль, что Горбачев не принимает участия в митингах. Для него это было бы более чем полезно. Ему, привыкшему к разговору со специально подготовленными, отобранными, доставленными на автобусах людьми, изображающими трудящиеся массы, опыт лужниковских митингов стал бы очень ценным уроком. Может быть, в конце концов это и произойдет...

Еще раз повторю, митинги - это очень опасный инструмент в политической борьбе. Здесь не сдерживают эмоций и не ищут парламентских выражений. И, значит, тем более взвешенным, точным должно быть выступление на нем. Мне трудно сейчас подсчитать, но, наверное, я участвовал более чем в двадцати крупных многотысячных митингах. Сложные чувства возникали, когда огромная масса людей, увидев тебя, начинала скандировать: "Ельцин! Ельцин!.." Мужчины, женщины, молодые, пожилые... Честно скажу, радости и удовольствия при этом не испытываешь. Нужно как можно скорее подняться на трибуну, взять микрофон и начать говорить, чтобы сбить эту волну восторгов, эйфории. Когда люди слушают, все-таки атмосфера уже меняется. Я с какой-то внутренней осторожностью смотрю на этот энтузиазм еще и потому, что все мы отлично знаем, как легко многие могут восторгаться, а потом терять веру. Поэтому здесь лучше в иллюзии не впадать.

После митингов я нередко спорил со своими доверенными лицами, которые считали, что, чем громче скандировали мое имя, тем успешнее прошел митинг. Это все ерунда.

А вообще мои доверенные лица - это какой-то особый людской сплав. За их бескорыстную поддержку, искренность, самоотверженность, преданность буду им благодарен всегда. Мне многие твердили, что я совершаю страшную и непростительную ошибку, взяв себе в доверенные лица непрофессионалов - не политиков, ученых, а простых, умных, человечных людей. Я никого из них до предвыборной кампании не знал, они звонили, приходили ко мне, говорили: хотим быть вашими доверенными лицами; я отвечал: спасибо, но только подумайте, будет очень тяжело. Они говорили: мы знаем, - брали отпуск за свой счет и работали, не преувеличиваю, день и ночь... Возглавил работу доверенных лиц Лев Евгеньевич Суханов, человек самоотверженный, взваливший на себя огромный груз по координации моей предвыборной кампании.

Прекрасные люди. И - спасибо им...

"Какие у Вас были недостатки в работе на посту первого секретаря МГК? Относится ли к ним авторитаризм?"

"Правда ли, что уже на первой встрече с москвичами Вы получали письма от партийных мафиози и их жен, обещавших "порвать хилые паруса перестройки"?"

(Из записок москвичей во время встреч, митингов, собраний)

Проработал я секретарем ЦК несколько месяцев, и вдруг 22 декабря 1985 года меня вызывают на заседание Политбюро. О чем пойдет разговор, я не знал, но когда увидел, что в кабинете нет секретарей ЦК, а присутствуют только члены Политбюро, понял, что речь будет идти, видимо, обо мне. Горбачев начал примерно так: Политбюро посоветовалось и решило поручить вам возглавить Московскую городскую партийную организацию - почти миллион двести тысяч коммунистов, с населением города - девять миллионов человек... Для меня это было абсолютно неожиданно. Я встал и начал говорить о нецелесообразности такого решения. Во-первых, я - инженер-строитель, имею большой производственный стаж. Наметились мысли и какие-то заделы по выходу отрасли из тупика. Я был бы полезнее, работая секретарем ЦК. К тому же в Москве я не знаю кадры, мне будет очень трудно работать.

Горбачев и другие члены Политбюро начали убеждать, что это крайне необходимо, что надо освобождать Гришина, что партийная организация Москвы дряхлеет, что стиль и методы ее работы таковы, что она не только не является примером, но и вообще плетется в хвосте партийных организаций страны. Что Гришин не думал о людях, об их неотложных нуждах, завалил работу, его заботила только парадность проведения громких мероприятий шумных, отлаженных, заорганизованных, когда все всё читают по бумажкам. В общем, Московскую партийную организацию надо спасать.

Разговор на Политбюро получился непростой. Опять мне сказали, что есть партийная дисциплина, что мы знаем: вы там будете полезнее для партии... В общем, опять, ломая себя, понимая, что Московскую партийную организацию в таком состоянии оставлять нельзя, я согласился.

Потом я нередко размышлял над тем, почему Горбачев остановился на моей кандидатуре. Он, видимо, учел и мой почти десятилетний опыт руководства одной из крупнейших партийных организаций страны, и производственный стаж... К тому же знал мой характер, был уверен, что я смогу разгребать старые нагромождения, бороться с мафией, имея определенный характер и мужество, смогу капитально поменять кадры, - все это было предугадано. В тот момент действительно я оказался наиболее удачной, что ли, кандидатурой для реализации тех целей, которые он ставил. Соглашался я на тот пост с трудом. И не потому, что боялся трудностей, - я отлично понимал, что меня используют, чтобы свалить команду Гришина.

Гришин, конечно, человек невысокого интеллекта, без какого-то нравственного чувства, порядочности - нет, этого у него не было. Тшла напыщенность, было очень сильно развито угодничество. Он знал в любой час, что нужно сделать, чтобы угодить руководству. С большим самомнением. Он готовился стать Генеральным секретарем, пытался сделать всё, чтобы захватить власть в свои руки, но, слава богу, не дали.

Многих он развратил, не всю, конечно, Московскую партийную организацию, но руководство МГК - да. В аппарате сложился авторитарный стиль руководства. Авторитарность, да еще без достаточного ума, - это страшно. Сказывалось это все на социальных делах, на уровне жизни людей, на внешнем облике Москвы. Столица стала жить хуже, чем несколько десятилетий назад. Грязная, с вечными очередями, с толпами людей...

24 декабря состоялся Пленум Московского горкома партии, на котором выступил Горбачев. Освободили Гришина,- как всегда, по собственному желанию, в связи с уходом на пенсию, - это классический вариант отправки неугодных в отставку. Он предложил мою кандидатуру, что не вызвало, по-моему, ни у кого ни удивления, ни вопросов. Я буквально одной фразой высказал благодарность за доверие, сказал, что обещаю всем тяжелую, трудную работу... Пленум прошел спокойно.

А на февраль была назначена отчетно-выборная партийная конференция столицы - я предполагал, там будет главный бой. Старая гвардия Гришина попробует повернуть события вспять, и не только в Москве.

Нужно было сосредоточиться на подготовке к конференции.