Арлен Блюм - От неолита до Главлита
«О материале, дискредитирующем работу цензурных органов: всякого рода сведения (статьи, заметки и т. д.), дискредитирующие работу предварительного и последующего контроля, а также материал, раскрывающий существующие формы и методы цензурной работы, (…) к печати не допускаются».
Время от времени цензурные циркуляры сводились в особые «Перечни сведений, составляющих тайну и не подлежащих распространению в целях охранения политико-экономических интересов СССР». Они регулярно обновлялись и переиздавались под грифом «Сов. секретно»; последний такой перечень появился в годы «гласности и перестройки» — в 1987 году. Вот некоторые параграфы первого «Перечня…», изданного в 1925 году:
«Запрещается публиковать:
Статистические данные о беспризорных и безработных элементах.
Контрреволюционных налётах на правительственные учреждения.
О столкновениях органов власти с крестьянами при проведении налоговых и фискальных мероприятий, а также столкновениях по поводу принуждения граждан к выполнению трудповинности.
Сведения о санитарном состоянии мест заключения.
Сведения о количестве преступлений, о партийном составе обвиняемых и о количестве решений суда с применением высшей меры наказания.
Запрещается печатать сообщения о самоубийствах и случаях умопомешательства на почве безработицы и голода.
Сведения о помощи в районах, охваченных неурожаем.
Сведения о наличии медикаментов в аптеках.
О волнениях, забастовках, беспорядках, манифестациях и т. п.; о политических настроениях в рабоче-крестьянских массах».
К последнему параграфу сделано крайне любопытно примечание: «Сведения о забастовках на частных предприятиях печатать можно»; ясно, что их нужно было скомпрометировать в связи с принятым тогда решением Политбюро о постепенном свёртывании нэпа.
А вот «Перечень…» 1927 года. Примета времени — в тех его пунктах, которые как бы заранее готовят цензоров к начавшимся вскоре, в конце двадцатых — начале тридцатых годов, политическим процессам («Шахтинское дело», «Дело Академического центра», процессы Промпартии и Трудовой крестьянской партии):
«Запрещается публиковать материалы:
О количестве политических преступлений.
О роспуске буржуазных и кулацких Советов и репрессиях, предпринимаемых по отношению к ним.
Об административных высылках социально-опасного элемента, как массовых, так и единоличных».
Бдительно оберегалась тайна концлагерей (они уже тогда так официально назывались) ОГПУ:
«„Секретно“. Циркулярно.
За последнее время в периодической печати появился целый ряд статей и заметок о деятельности Соловецких концлагерей ОГПУ, о жизни заключённых в них, причём материалы эти поступают из разных источников. Главлит предлагает не допускать без разрешения спецотдела ОГПУ помещения в прессе подобных статей, заметок и т. п. Зав. Главлитом Лебедев-Полянский».
Множество циркуляров посвящено обережению «тайн Кремля» и его вождей. Начиная с 1924 года под грифом «Сов. секретно» предписано изымать из местной прессы сведения «о маршрутах из центра, остановках, местах выступления членов Правительства СССР и членов ЦК РКП»; запрещалось «посылать без ведома ОГПУ репортёров и фотографов». Материалы о вождях могли помещаться в газетах лишь в тех случаях, «когда в них не указываются время и место пребывания данного лица» (интересно, как на практике можно было это осуществить?).
Полнейшей тайной должны были быть окружены здания и сооружения, которые могут посещать партийные вожди. «Запрещается публикация сведений о Кремле, кремлёвских стенах, выходах и входах и т. п. как современного, так и исторического характера». Большой театр, который всегда считался «придворным», также вошёл в специальный циркуляр: «Главлит предлагает до полного окончания ремонта в Государственном Большом театре — не допускать в печати заметок, освещающих ход ремонта. По окончании же ремонта допускать в печать подобные заметки лишь по согласовании таковых с комендантом Кремля тов. Петерсом» (1926 год).
Как мы видим, «касаться Оперного театра» в статьях нельзя было не только в «Испании» восемнадцатого века, о чём писал Бомарше, имея в виду, конечно, предреволюционную Францию, но и в России двадцатого.
С середины двадцатых годов начинается пора тотального засекречивания всего и вся, доведённая до полнейшего абсурда. Речь идёт не о «военных секретах», хотя и здесь можно найти массу анекдотов. В разряд так называемых «экономических секретов» попадали самые неожиданные вещи. Запрещалось, например, публиковать сведения о «видах на урожай», «ходе сельскохозяйственных работ», особенно — экспорте пшеницы. Цензор газеты «Псковский набат» в 1928 году получил даже выговор за пропуск в ней заметки «Богатые перспективы», в которой был указан план экспорта груздей из Псковской области, а также сообщения о ходе льнозаготовок, заготовок кожсырья и пушнины. Запрещалась также публикация сведений о крушениях поездов, эпидемиях и даже стихийных бедствиях (ураганах, наводнениях и прочем), каковым при социализме быть не полагалось.
В августе 1930 года по всем «районным органам ЛИТа» была разослана «Краткая инструкция. Перечень по охране государственных тайн в печати»:
«1. Политические вопросы. Не разрешается оглашать в печати сведения:
1) О борьбе с преступностью, о секретных методах борьбы с преступным элементом и налётах. Сообщения о бандитских и контрреволюционных налётах на правительственные учреждения и нападениях на должностных лиц можно опубликовать в печати лишь с разрешения органов ОГПУ.
2. Освещая в печати отдельные факты кулацких выступлений, нельзя давать следующих сведений:
1) Данные о кулацких выступлениях против Советской Власти и Партии, если таковые где-либо имели место.
2) Сводные данные о террористических актах кулачества (число убийств, поджогов и т. д.). Отдельные факты публиковать можно.
3) Опубликовывая те или иные отдельные акты кулачества, нужно одновременно с этим тут же указывать на те мероприятия по советской и общественной линии, которые проводятся одновременно с кулацкими выступлениями (арест кулаков-террористов, предание суду и т. п.).
4) Отдельные сведения об убийстве кулаками общественных работников, крестьян-колхозников должны сопровождаться классовым разъяснением убийства (убийство произведено в разгар классовой борьбы с кулаками, подкулачниками и т. п.).
5) Все данные об убийствах кулаками партийных и советских работников, мобилизованных на работу в деревню из центра, нужно согласовывать с вышестоящими органами ЛИТа (Обл., Крайлит).
В печать пропускать можно: все рисунки и фотоснимки, изображающие использование колхозом бывших кулацких средств производства для целей колхозного строительства (например: бывший дом кулака, в котором открыта школа, или бывший кулацкий инвентарь, ныне используемый колхозом, и т. д.).
В печать пропускать нельзя: рисунки и фотографии, изображающие самый процесс раскулачивания (например: кулак с детьми выходит из отобранного дома, или кулака под конвоем отправляют из села, и т. п.).
Не разрешается оглашать в печати сведения и сообщения, касающиеся вредительства в той или иной области. Необходимо в каждом отдельном случае согласовывать вопрос с органами ОГПУ, дабы ни в коем случае не помешать оперативной работе последнего.
Нельзя печатать сведения об административных высылках социально-опасного элемента, как массовых, так и единичных, а также о порядке конвоирования заключённых, охране мест заключения и государственного имущества, отрицательные сведения о состоянии мест заключения, сведения о деятельности концлагерей ОГПУ и о жизни заключённых в них можно опубликовывать только с разрешения ОГПУ.
Не помещать никаких сведений, касающихся структуры и деятельности органов ОГПУ без согласования с последним.
Не разрешать к печати сведений, заранее указывающих маршруты, остановки, места выступлений (съезды, конференции, митинги), места лечения, пути обратного следования и т. д. в отношении членов Правительства СССР и членов ЦК и ЦКК ВКП(б).
Не разрешать опубликования в печати сведений о случаях самоубийства и умопомешательства на почве безработицы и голода, а также о случаях самоубийства партийных и советских работников без согласования с партийными комитетами.
В газетах нельзя опубликовывать данные, которые были почерпнуты из документов (книг, брошюр, докладов и т. п.), на которых имеются надписи: „Секретно“, „Только для членов партии“».
Постепенно охрана военных, экономических и прочих секретов (очень часто — секретов Полишинеля) стала доминирующей в практике Главлита, оттесняя на второй план политическую и идеологическую цензуру, тем более что исполнение её всё больше и больше брали на себя редакторы и сами авторы.
