Константин Писаренко - Тайны дворцовых переворотов
А никакой высочайшей немилости в действительности не было. И Долгоруковы с Остерманом втайне надменному сановнику опалу не готовили. Правда, Василий Лукич Долгоруков, не желая тащиться в провинциальный Киев, да Гавриил Иванович Головкин, возмущенный изгнанием Ягужинского, попробовали сколотить антименшиковскую коалицию, чтобы провозгласить императора совершеннолетним и под каким-нибудь предлогом избавиться от тирана. Только дальше слов дело не двигалось. Канцлер имел неосторожность поведать о своих планах Остерману, и тот не преминул 21 или 22 августа через Амадея Рабутина предупредить мнительного союзника о происках группы недовольных. Однако посол не увиделся с Данилычем. 28 августа австриец скоропостижно умер, и предупреждение, похоже, не дошло до Меншикова, который 3 сентября пострадал вовсе не по вине тайных злопыхателей, а потому, что в сентябре на работу вышел Александр Кайсаров. По-видимому, два обер-камердинера дежурили во дворце по очереди через каждый месяц. В июле за сохранность имущества и денежной казны отвечал Кайсаров, в августе – Кобыляков. В сентябре вновь наступил черед Кайсарова. Напомню, ему Светлейший велел без собственноручного письменного разрешения никому денег не отпускать. По окончании конфликта князя с царем из-за самоуправства Кобылякова приказ фактически утратил силу. Правда, отдыхавшего напарника никто не позаботился о том уведомить. И вот, когда 1 или 2 сентября император запросил через посредника у обер-камердинера энную сумму, тот, сославшись на известное постановление, развернул гонца на сто восемьдесят градусов. Реакция монарха вполне естественна. Как? Меншиков опять взялся за старое?! Историю с Кобыляковым позабыл! Ну, я его проучу!!!
Демонстративная обструкция генералиссимуса 3 сентября шокировала и переполошила многих. Неужели пробил час падения Голиафа?! Ни в коем случае! Царь просто намекнул князю, что с ним шутки плохи, и тем удовлетворился. В седьмом часу пополудни 4 сентября Петр минут пятнадцать общался с встревоженным Александром Даниловичем. Оба быстро осознали: в основе новой стычки – недоразумение. Помирившись, сразу же расстались, не подозревая, что прощаются навсегда. Из царских апартаментов Меншиков «изволил иттить (в тех же палатах) в свои покои и забавлялся в шахматы». Потом поужинал и лег спать.
Утром 5 сентября – в день тезоименитства Елизаветы Петровны – Светлейший проснулся в седьмом часу. Побеседовал с Алексеем Яковлевичем Волковым, обер-гофмейстером цесаревны Семеном Григорьевичем Нарышкиным, гофмаршалом Дмитрием Андреевичем Шепелевым и шталмейстером Родионом Михайловичем Кошелевым. Затем на полчаса уединился в кабинете с верным Волковым. Примерно в десятом часу к отцу царской невесты пожаловал Остерман. Спустя час вице-канцлер покинул комнаты князя. Именно в эти шестьдесят минут и навлек на себя печальную участь любимец Петра Великого. Он не затаил обиды на подростка. Но воспитателю, который не удосужился вывести императора из заблуждения, по чьей вине праздник в Ораниенбауме обернулся для организатора позором, пожелал высказать все с абсолютной откровенностью. Кстати, Андрей Иванович посетил Александра Даниловича с той же целью. Предстоял серьезный мужской разговор, по завершении которого генералиссимус и вице-канцлер либо по-дружески пожмут друг другу руки, либо разойдутся смертельными врагами.
Предоставим слово современникам. Отрывок из депеши А. Мардефельда от 12 (23) сентября: «Я только недавно узнал весьма секретным и достоверным образом, что именно больше всего способствовало его [Меншикова] падению. А именно. Из зависти болыцаго расположения императора к барону фон Остерману князь намеревался низвергнуть последняго. Так как он не мог найти ничего, за что придраться к Остерману, то… и обвинял его в том, что он препятствует императору в частом посещении церкви, что нация этим недовольна, ибо она не привыкла к такому образу жизни своего монарха, что Остерман старается воспитывать императора в лютеранском вероисповедании или оставить его без всякой религии, так как он сам ни во что не верит. Хотя Остерман и назначен был воспитателем великого князя, но с тех пор, как последний стал императором, он уже не может больше занимать этой должности. Наконец, князь намеревался в этом деле привлечь на свою сторону духовенство. Когда же Остерман в Петергофе хотел объясниться с князем Меншиковым и ему представил все вышесказанное, князь разгорячился и думал его испугать своею властью. Он ему повторил опять то же обвинение, обругал его атеистом и спросил его, знает ли он, что он (Меншиков) его сейчас может погубить и сослать в Сибирь. Тут не воздержался барон фон Остерман и наговорил ему много суроваго и, между прочим, сказал ему, что князь ошибается, полагая, что он в силе сослать его в Сибирь. Он же барон в состоянии заставить четвертовать князя, ибо он и вполне заслуживает того».
Саксонец И. Лефорт в реляции от 9 (20) сентября более лаконичен: «Чтобы погубить Остермана, Меншиков выговаривал ему, что это он наущает царя принять иностранную веру, за что он велел бы его колесовать. Нетрудно было оправдаться. Остерман отвечал, что за его поступки его нельзя колесовать, но он знает, кого следовало бы этому подвергнуть»{43}.
Итак, мнимые соперники не помирились, а вконец разбранились, сдобрив оскорбления угрозами ссылки и четвертования. Значит, теперь Петру Алексеевичу придется выбирать между педагогом и тестем. Безусловно, вице-канцлер из покоя Меншикова немедленно зашагал к царю, посетовал мальчику на скверный, взбалмошный нрав Светлейшего, поведал свою версию скандальной перепалки и предложил юному арбитру избавиться от одного из них, ибо отныне двум медведям – русскому и немецкому – в государевой берлоге не ужиться. Петр II предпочел сохранить рядом барона. Тотчас в Петербург помчался курьер с предписанием в кратчайшие сроки перевезти вещи императора из дворца Меншикова в Летний дворец, где жила Елизавета Петровна.
Александр Данилович в отличие от Остермана словесной дуэли большого значения не придал и о мщении, по крайней мере в тот момент, не помышлял. Незадолго до полудня Меншиков, отобедав у себя, заглянул на половину монарха, желая откланяться ему перед отъездом в Петербург. К сожалению, августейший отрок уже ускакал со свитой на охоту. Мария Александровна навестила Наталью Алексеевну, не обнаружив великой княжны на месте. Тогда Меншиков спустился вниз, сел в карету и поехал со всей семьей в столицу, вовсе не предчувствуя беды.
Спасти князя попытался единственный человек – Наталья Алексеевна. Дважды она обращалась к Петру с призывом не рубить сплеча, встретиться и выслушать точку зрения противника Остермана. Добрая девушка не понимала, что брат не мог так поступить, даже если бы захотел. Вице-канцлер очертил ситуацию честно и точно. Судя по майско-июньским расправам с оппонентами, Светлейший, рассорившись с вестфальцем, не угомонится, пока не уничтожит воспитателя. И царю лучше тут же поддержать князя или в зародыше пресечь его вероятную атаку на барона. Что делать? Император генералиссимуса недолюбливает. Мария ему не нравится. Зато Андрея Ивановича мальчик очень уважает. А кроме того, Петр без ума от прелестной тетушки. Разве способен Меншиков парировать эти доводы какими-либо более весомыми аргументами? Нет. Следовательно, аудиенция с ним бессмысленна, а отставка и ссылка сановника неминуемы.
В пятом часу пополудни экипаж генералиссимуса добрался до дворца на Васильевском острове. А вскоре владельцу особняка сообщили, что из Петергофа примчался нарочный с распоряжением срочно перенести царские уборы и утварь в Летний дворец. Лишь в то мгновение Светлейшему открылась истина: с легкой руки Остермана он в опале и, похоже, дела совсем плохи. Утром 6 сентября под надзором вызванного из Петергофа Александра Кайсарова слуги забрали из дворца казенную мебель. Генерал-лейтенант Семен Салтыков поторапливал их. Кто-то в эту среду проинформировал отверженного о заступничестве великой княжны. Отец, не мешкая, велел Марии сесть за стол, и дочь написала Наталье Алексеевне: «Милостивейшая государыня великая княжна… вчерашняго числа ходила я к вашему высочеству простится, но не получила за отъездом Ваше Высочество видеть… Не могла я того оставить, чтоб Вашему Высочеству не донести, что государь мой дражайший родитель зело печалится: 1. Что Его Величество вчерашняго числа не получил видеть. 2. Что по прибытии сюда услышел, якобы Его Величество и на дворе Его Светлости стоять не изволит. И ныне прибыл сюда генерал-лейтенант господин Салтыков и объявил, что Его Величество веема переездом из дому Его Светлости поспешать приказал. Напротиву же того, Его Светлости неизреченную приносит радость милостивое Вашего Высочества предстателство, что изволили Его Величество о свидании з батюшком вчерашняго числа дважды просить. Того ради… прошу, изволите Его Императорское Величество просить, чтоб по прибытии сюда изволил прибыть в дом Его Светлости дражайшаго родителя моего и с ним видется, дабы, как внутренние Его Императорского Величества и Вашего Высочества и Его Светлости неприятели, так и пограничные соседи, видя такие отмены, не порадовались».
