Александр Доманин - Крестовые походы. Под сенью креста
Следует упомянуть и еще об одной живописной фигуре, сопровождавшей со своим отрядом армию графа Тулузского. Это Адемар де Пюи, епископ Монтейльс-кий — номинальный глава похода, назначенный на этот пост самим Урбаном II. Он принадлежал к боковой ветви знаменитого рода графов Валентинуа, рода, восходящего чуть ли не к Карлу Великому. Несмотря на СВОЙ духовный сан, он был отличным воином и, по словам хрониста, «ловок в седле». Как священнослужитель он не имел права проливать кровь, а потому в бою обычно пользовался окованной дубиной, владел которой пре-иосходно. Поскольку численность его собственного вой-ска была ничтожна, епископ Адемар и не претендовал на военное руководство, но дипломатические способности и неплохой ораторский дар часто делали его посредником в многочисленных спорах горячих крестоносных вождей. Как духовный глава похода, епископ Монтейльский оказался на высоте.
Теперь остается, наконец, кинуть взгляд на Южную Италию, где под руководством Боэмунда Тарентского формировалась последняя, самая малочисленная из крестоносных армий. Боэмунд, князь маленького княжества Тарентского, был, пожалуй, самым ярким персонажем действа, именуемого Первым крестовым походом. К моменту похода князю Тарентскому было уже около сорока лет, за его плечами были многолетние войны с Византией; десятки походов и сражений. Но казалось, >то никак не отразилось на его облике. Он был строен и гибок, как юноша, несмотря на огромный рост; лицо дышало здоровьем и силой. Анна Комнина, дочь византийского императора, оставила нам замечательный по сиоей выразительности портрет этого старинного врага Империи: «Не было подобного Боэмунду варвара или мишна во всей ромейской земле — вид его вызывал иосхищение, а слухи о нем — ужас. ...Он был такого большого роста, что почти на локоть возвышался над самыми высокими людьми, живот подтянут, бока и плечи широкие, грудь обширная, руки сильные. Его тело не <>ыло тощим, но и не имело лишней плоти, а обладало совершенными пропорциями... У него были могучие руки, пи'рдая походка, крепкая шея и спина. По всему телу его кожа была молочно-белой, но на лице белизна окрашивалась румянцем. Волосы у него были светлые и не ниспадали, как у других варваров, на спину — его голова не поросла буйно волосами, а была острижена до ушей. Была его борода рыжей или другого цвета, я сказать не могу, ибо бритва прошлась по подбородку Боэмунда лучше любой извести. ...Его голубые глаза выражали волю и достоинство. ...В этом муже было что-то приятное, но оно перебивалось общим впечатлением чего-то страшного. Весь облик Боэмунда был суров и звероподобен — таким он казался благодаря своей величине и взору, и, думается мне, его смех был для других рычанием зверя. Таковы были душа и тело Боэмунда: гнев и любовь поднимались в его сердце, и обе страсти влекли его к битве. У него был изворотливый и коварный ум, прибегающий ко всевозможным уловкам. Речь Боэмунда была точной, а ответы он давал совершенно неоспоримые. Обладая такими качествами, этот человек лишь одному императору уступал по своей судьбе, красноречию и другим дарам природы».
Боэмунд Тарентский действительно резко выделялся на фоне других крестоносных вождей. Он был старшим сыном от первого брака знаменитого норманнского вождя Роберта Гвискара, завоевателя Южной Италии и основателя норманнского государства на итальянской земле. Боэмунд сопутствовал отцу в его завоевательных походах, долгое время сам командовал войсками, сражающимися против Византии в горах Эпира и Македонии. Однако Роберт Гвискар, поддавшись на уговоры своей второй жены — принцессы из знатного итальянского рода — оставил почти все свои владения младшему сыну Роджеру, вместе с герцогским титулом. Боэмунду достался лишь город Тарент с окрестностями и громкий, но не подкрепленный богатствами титул князя. Обделенный наследник смирился с волей отца, но с этих пор ничего не желал так сильно, как добыть для себя земельные владения, власть и доходы не меньшие, чем у его удачливого сводного брата.
Многолетние войны с Византией явились для Бо>мупда отличной школой. Он стал великолепным зна-гоком военного дела, не стесняясь учиться этому у ■ ионх врагов — наследников славы победоносного Рима. А хорошее знакомство с изощренными хитросплетениями византийской политики, помноженное на его собственные таланты, резко выделяло его из сре-цы сиропейских феодальных властителей того времени -~ как правило, необразованных и обладающих несьма узким кругозором. Даже внешне он больше походил на византийца, чем на католического воина — он брился и стригся, сильно отличаясь этим от боро-п.ггмх и длинноволосых крестоносных вождей. Ясное понимание политической ситуации и всех трудностей похода, четкое осознание своих собственных целей гякже возвышали его над соратниками. Блестящий полководец, умный, хитрый и коварный политик, он, ПО словам Анны Комниной, «хитростью и отвагой... превышал всех прочих латинских князей настолько же, насколько уступал им богатством и численностью СВОИХ ВОЙСК».
Армия Боэмунда действительно была невелика — и количественном отношении она в четыре-пять раз уступала ополчениям Раймунда Тулузского или Готф-рида Бульонского. Но по своим боевым качествам Отряды тарентского князя, безусловно, были лучшими I крестоносном воинстве. Это было, в том числе, и i.u-лугой самого Боэмунда, отказавшегося брать с собой многочисленные толпы плохо вооруженной бедноты, Также рвущейся в поход. Соотношение рыцарской Конницы и пехоты в армии Боэмунда Тарентского не м|н'нышало один к трем, что выгодно отличало ее от /фугнх католических армий, перенасыщенных неповоротливой, недисциплинированной и небоеспособной пехотой. Очень важно было и то, что большинство его рЙЦарёй были норманнами (правильнее, конечно, «нор-м.щдцами», но пусть останется устоявшийся термин), ю сеть прирожденными воинами, к тому же имевшими многолетнюю практику войны с Византийской империей. Потомки викингов, державших в страхе всю Европу! потомки тех бойцов, что совсем недавно завоевали Англию и Италию, они, вместе со своим талантливым предводителем, по существу, составили ядро крестоносного войска и, несмотря на свою малочисленность, сыграли огромную роль в успехе Первого крестового похода.
Таковы были вожди и таковы были армии, которые осенью 1096 года двинулись по дорогам Европы, с тем, чтобы соединиться в Константинополе и начать свой великий поход за освобождение Гроба Господня.
Глава 7. Крестоносцы в Византийской империи
Раньше всех крестоносных вождей в «путь по стезе Господней» двинулся герцог Нижней Лотарингии Готфрид Бульонский, имевший под своим началом около десяти тысяч конных воинов — рыцарей и оруженос-1ЦЧ1 — и до восьмидесяти тысяч пехоты. Ополчения его собирались близ берегов Рейна, и потому выбор пути п.ли Готфрида был ясен: он остановился на сухопутном варианте, кровавом и печальном пути похода бедноты. Но лотарингский герцог оказался вполне на высоте положения; он учел грустный опыт своих предшественников и перед вступлением в Венгрию заключил с венгерским королем Коломаном договор о взаимном ненападении, благодаря чему почти без потерь прошел м Венгрию, и Болгарию. Лишь во Фракии, уже в преддверии византийской столицы, он разрешил своей армии грабежи — либо вследствие того, что у войска кончались припасы, либо для того, чтобы показать Алексею I Комнину свою силу. Позднейшая легенда о том, что своим приказом грабить Готфрид мстил императору за арест и заключение Гуго де Вермандуа, едва ли имеет под собой реальную почву. Брат французского короля был принят Алексеем весьма торжественно, был обласкан и одарен, ведь на графа Вермандуа хитроумный Комнин возлагал немалые надежды.
II здесь надо четко представить себе то положение, и котором оказался властелин некогда могучей, а ныне только-только начавшей восстанавливать свои силы Византийской державы. Когда 23 декабря 1096 года Алек-I'ii I со стен своей столицы смотрел на подходящие к великому Константинову граду полчища лотарингцев, то уже очень хорошо знал, что это только начало. Ведь еще осенью император получил донесения о том, что «весь Запад, все варварские народы, живущие от Адриатического моря до Геркулесовых Столпов»* двинулись на Восток. А это представляло для империи огромную проблему.
В самом деле, когда послы византийского базилевса на соборе в Пьяченце просили папу римского о помощи против сельджуков, едва ли Алексей I мог представить себе, какую людскую лавину сорвет со своих мест обращение Урбана II. Поистине, по словам современника, «Запад опрокинулся на Восток». Рассчитывая получить от католической Европы небольшую вспомогательную армию в десять-двадцать, от силы в пятьдесят тысяч человек, Комнин уже в лице лотарингского ополчения столкнулся с военной силой, которая, если не своей боеспособностью, то хотя бы числом, могла сравниться со всей византийской армией. Что же будет, когда к Константинополю подойдут все крестоносные отряды? Не отступит ли далекая неясная цель — Иерусалим — перед возможностью захватить богатейший из городов Европы? Алчность франков была Алексею хорошо известна; уже первые действия крестоносцев, начиная с похода бедноты, вполне ее доказывали.
