Дэвид Гланц - Колосс поверженный. Красная Армия в 1941 году

Избежав со своим корпусом окружения, а потом и окружения под Киевом с 37-й армией, которой он тогда командовал, Власов в качестве командующего 20-й армией принял участие в обороне Москвы. За выдающиеся достижения Ставка произвела его в генерал-лейтенанты, и в марте 1942 года Власова направили под Ленинград помочь восстановить успехи недавно окруженной 2-й ударной армии. В последующей катастрофе, постигшей Советы, Власов и армия, которую его послали спасти, были уничтожены — а Власов сдался в плен немцам, где и основал Русскую Освободительную Армию[89]. Хотя мало кто из других последовал по пути Власова, все же верно, что и он сам, и его действия тоже были, по крайней мере частично, продуктом чисток.

Таким образом, накануне войны компетентные и некомпетентные командиры служили бок о бок, чистки и те, кто организовывал их, никуда не делись — и все, как опытные, так и неопытные, вместе с частично реформированной Красной Армией, столкнулись с суровым испытанием войны.

Таблица 2.1

Командный опыт (длительность) командиров Красной армии в июне 1941 года

Источник: Н. Раманичев, Красная армия в 1940–1941 гг., со ссылкой на: ЦАМО, ф. 32, оп. 15823, д. 547, л. 444. См. также: Ф.Б. Комал. Военные кадры накануне войны // ВИЖ 1990, № 2: 27–28.

Глава 3

Советский солдат

В большинстве боевых донесений Второй мировой войны на советско-германском фронте человеческий фактор в основном отсутствовал в куда большей степени, чем в любой другой предыдущей или последующей войне. Это выглядит особенно парадоксальным, учитывая беспрецедентную жестокость данной войны и катастрофические человеческие страдания с обеих сторон. Для немецкой стороны это верно в меньшей степени, в отношении же советского солдата такое явление проявлялось особенно сильно.

Массовые страдания охватывали одинаково генералов, офицеров, солдат и гражданских лиц; дань погибшими, ранеными и психологически искалеченными исчислялась десятками миллионов. Так что отсутствию у этой войны человеческого лица не следует особенно удивляться — потребовалось свыше сорока лет для того, чтобы в России вообще в хоть какой-то степени обратились к вопросу о потерях. Для возможности постановки вопроса о потерях в качестве законной темы для дискуссий понадобился крах Советского Союза. И даже сейчас эта дискуссия вращается вокруг полных чисел, которые, хотя и находятся едва ли не за пределами человеческого разумения, по-прежнему являются предметом жарких споров. И эта дискуссия даже отдаленно не касается более чем тяжкой судьбы советского солдата. У него или у нее по-прежнему нет ни человеческого лица, ни личности[90].

Эта неприятная действительность отражает самую природу того государства, которому служил советский солдат. Идеологически тоталитарный Советский Союз рассматривал человека вообще как винтик в системе, важность которой намного превышала ценность людей как индивидов. Индивид страдал и приносился в жертву ради высшего блага общества, в данном случае социалистического коллектива, а коллектив, соответственно, отвечал принесенным в жертву официально санкционированной эпитафией, которая, в свою очередь, прославляла погибших и искалеченных скрывая их боль под сияющей завесой славной службы родине и партии. При доведении данной тенденции до крайности страдания отдельного индивида терялись среди бесчисленных рассказов о солдатах, бросающихся закрыть своими телами пулеметные амбразуры дотов и встать на пути у неизменно черных, со свастикой на броне, немецких танков. Почти на кальвинистский лад этот солдат оправдывал себя через свои деяния — в данном случае своим личным самопожертвованием ради партии и государства.

Конечно, в действительности политика играла намного более зловещую и циничную роль. Тоталитаризм требовал безоговорочного повиновения и идеального исполнения на всех уровнях и очень болезненно относился к неудачам. Постоянно имея на заднем плане чистки, Сталин и партия требовали жертвовать всем — от общего до частного. Вполне понятно, что при такой системе генералы и офицеры, страдая сами, стремились перекладывать всеподавляющую тяжесть этой жертвы на ряды нижестоящих. Значительное большинство генералов, как недавно заметил один русский наблюдатель:

«…были составной частью сталинской тоталитарной системы, которая рассматривала людей как всего лишь „винтики“. Они сражались, как поется в популярной песне, по принципу „мы за ценой не постоим“. Генерал армии Н.Г. Лащенко позже писал: „В действительности, несмотря на все оправдания, смертей на войне было много. Мы встречали много военных руководителей и командиров, которые стремились достичь успеха, совершенно не считаясь с потерями.“»[91]

Бывший советский генерал П.Г. Григоренко отразил эти взгляды в своих воспоминаниях. Григоренко стал офицером Красной Армии в начале 1930-х годов, провоевал с отличием во Второй мировой войне, а после смерти Сталина в 1953 году в конечном итоге пополнил собой ряды антисоветских критиков. В 1964 году его за эту откровенную критику и призывы к реформам лишили звания, посадили в тюрьму и упрятали в психиатрическую лечебницу. Преследуемый наряду с более знаменитым диссидентом Андреем Сахаровым, лауреатом Нобелевской премии мира, Григоренко в конце концов эмигрировал в Соединенные Штаты, где и написал воспоминания, нарисовавшие откровенную картину жизни в довоенной Красной Армии[92].

Нарисованная Григоренко картина включала в себя уничтожающий анализ советского выступления в сражении на Халхин-Голе, где в августе-сентябре 1939 года советские войска под руководством Жукова разгромили японские силы, оккупировавшие спорную территорию Монголии. Хотя официальные советские отчеты о тех боях как тогда, так и сейчас хвалят Жукова и действия Красной Армии, Григоренко внес серьезные коррективы в подобный анализ, вскрыв присущие Красной Армии врожденные изъяны и показав черствое отношение командования к судьбе простого солдата:

«Но потери мы понесли огромные — прежде всего из-за неквалифицированности командования. Кроме того, сказывался характер Георгия Константиновича, который людей жалеть не умел… Человек он жестокий и мстительный, поэтому в войну я серьезно опасался попасть под его начало»[93].

Подводя итог, Григоренко добавлял:

«Бои на Халхин-Голе были описаны довольно серьезно. Работал над этим большой коллектив офицеров, операторов из штаба фронтовой группы и Первой армейской группы [которой командовал Жуков]. Труд был исключительно деловой. В нем хорошо раскрыты недостатки в подготовке войск и офицерских кадров. Детально описаны и разобраны боевые действия. Показано использование родов войск, тыла, недостатки командования. В нем нет прямых нападок на Жукова и похвал Штерну [начальнику Жукова], но каждый прочитавший поймет, кто чего стоит»[94].

Хотя, по словам Григоренко, доклад этот получил и «горячо одобрил» Генштаб, Жуков, после того как стал начальником Генштаба, «прочел его и отправил в архив»[95]. Григоренко добавил более сильно: