Антон Горский - Русское Средневековье
Итак, с «отрицательными» факторами, не давшими возможности никакой из южных и западных русских земель стать центром объединения, более или менее ясно. Каковы же были факторы «положительного» порядка, способствовавшие тому, что такой центр появился в Северо-Восточной Руси?
Один из них уже назван выше: именно главные князья Суздальской земли — великие князья владимирские были признаны монгольскими ханами, присвоившими себе верховную власть над Русью, «старейшими» на всей Руси. Этому могло способствовать то, что в Северо-Восточной Руси во время нашествия Батыя монгольские войска встретили наиболее упорное сопротивление, включая два открытых сражения (у Коломны и на реке Сить). В Южной Руси ничего похожего не было: ее князья вплоть до 1240 года, до похода Батыя на Киев, продолжали междоусобную войну, и сопротивление свелось исключительно к обороне городов (при этом сильнейшие южнорусские князья — Михаил Всеволодич Черниговский и Даниил Романович Волынский — бежали до подхода монгольских войск к их владениям). Возможно, сыграл своеобразную роль и династический фактор.
Ярослав Всеволодич, получивший в 1243 году от Батыя «старейшинство» на Руси, по родовому счету был старшим в роду Рюриковичей. Только он (и его младшие братья) принадлежал к X колену от легендарного основателя династии (к примеру, упомянутые Михаил Всеволодич и Даниил Романович относились соответственно к XI и XII коленам). На Руси этот фактор давно не играл роли: Рюриковичи уже к XII столетию распались на ряд ветвей и «старейшинством» считались только внутри них. Но у монгольских ханов, потомков Чингисхана, династия была на три века моложе, чем Рюриковичи. У них родовое старейшинство было важным фактором. К 1243 году «старейшим» («акой») среди Чингизидов стал Батый. Возможно, общерусское «старейшинство» Ярослава сыграло роль в его выборе, кого признать главным князем на всей Руси.
Признание в Орде владимирских князей «старейшими» на Руси, разумеется, было далеко не единственной и не главной причиной выдвижения Суздальской земли на первую роль. Можно указать целый ряд факторов, способствовавших этому.
Во-первых, фактор чисто экономический: Суздальская земля, в отличие от остальных, была относительно «молодой», ее территория была заселена славянами только в X–XI вв., и здесь сохранялись большие возможности как для внутренней, так и для внешней (в северо-восточном направлении, в Заволжье) колонизации.
Во-вторых, правители Северо-Восточной Руси почти не участвовали в разорительной междоусобной войне, шедшей в Южной Руси в 30-е годы XIII века и серьезно ослабившей черниговских, смоленских и волынских князей.
В-третьих, к середине XIII века князьям суздальской ветви удалось установить контроль над новгородским княжением. Новгород оказывался более выгодным из «общерусских» (не закрепленных в домонгольскую эпоху за какой-либо княжеской ветвью) столов, чем Галич, лежавший на пограничье со степью, занятой теперь татарами, и тем более чем потерявший свое значение Киев[45].
В-четвертых, следует сказать о литовском факторе. Возникшее в середине XIII века Литовское государство в течение полутора веков осуществляло натиск на соседние русские земли и включило в свой состав многие из них: Полоцкую, Пинскую (к началу XIV столетия), Волынскую (в середине XIV века), Киевскую, Черниговскую, Переяславскую (в третьей четверти XIV века), Смоленскую (в начале XV века). Но Северо-Восточная Русь, в отличие от Волыни, непосредственно граничившей с Литвой, и Смоленской и Черниговской земель, к границам которой литовские владения вышли после подчинения к началу XIV века Полоцкой земли, в силу своего географического положения до второй половины XIV столетия (когда уже укрепилось Московское княжество) непосредственно литовского натиска не испытывала; а вплоть до начала XV века между ней и Великим княжеством Литовским сохранялся своеобразный «буфер» в виде Смоленского княжества. Таким образом, «литовский фактор» воздействовал на Суздальскую землю слабее, чем на другие крупнейшие русские земли.
Наконец, в-пятых, важным фактором стало перенесение в конце XIII века в Северо-Восточную Русь места постоянного пребывания митрополита. Будучи само по себе следствием усиления Суздальской земли, пребывание здесь главы русской церкви еще более увеличивало ее престиж и делало оправданным претензии на то, чтобы именно в Северо-Восточной Руси находился и носитель высшей светской власти всех русских земель.
В результате именно на Северо-Востоке Руси в XIV столетии начинается процесс объединения русских земель в единое государство. В историографии распространено суждение, будто Северо-Восточная Русь была центром объединения еще в домонгольскую эпоху, в качестве князей, ведших якобы политику «централизации», называются Андрей Боголюбский и Всеволод Большое Гнездо. Для этого нет, однако, ни малейших оснований. Ни тот ни другой никаких русских «земель» к Суздальской не присоединяли и не пытались этого сделать. Когда мы говорим о постоянных междоусобных войнах в эпоху «раздробленности», это не значит, что целью их было захватывать что ни попадя. За единичными исключениями (имевшими конкретные причины), князья домонгольского периода не посягали на столицы «чужих» земель, в которых правили иные княжеские ветви[46], более того — не стремились захватить и более мелкие столы в пределах таких земель — центры «волостей». Войны шли, во-первых, за «общерусские», не принадлежащие определенной ветви столы (Киев, Новгород, Галич); во-вторых, за перераспределение волостей внутри земель (т. е. между князьями одной ветви); в-третьих, за пограничные между землями территории (не затрагивая при этом стольных городов). Система «земель» в домонгольский период была относительно стабильной. Территориальный передел начался позже, в ордынскую эпоху; о нем речь пойдет в главе 13.
Кратко вывод из сказанного выше может звучать так.
Перенос номинальной столицы всей Руси с Юга, из Киева, на Северо-Восток, во Владимир, имел место, но не в ту эпоху, к которой его обычно относят: не в середине — второй половине XII века, при Юрии Долгоруком, Андрее Боголюбском и Всеволоде Большое Гнездо, а в середине — второй половине XIII столетия, при Александре Невском и его преемниках. В домонгольский период Суздальская земля была не более чем одной из четырех сильнейших на Руси — наряду с Черниговской, Смоленской и Волынской.
Источники: Полное собрание русских летописей. Т. 1. М., 1997 (Лаврентьевская летопись);
Т. 2. М., 2001 (Ипатьевская летопись);
Т. 21. Ч. 1. СПб., 1908 (Степенная книга);
Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М. — Л., 1950.
Литература: Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. 2–3. М., 1991;
Соловьев С.М. Соч. Кн. 1. М., 1988;
Ключевский В.О. Соч. Т. 1. М., 1987;
Феннелл Дж. Кризис средневековой Руси. 1200–1304. М., 1989;
Древняя Русь: город, замок, село. М., 1985;
Горский А.А. Русь: От славянского Расселения до Московского царства. М., 2004. Часть 3, очерк 2.
Глава 7. Спор о «Слове о полку Игореве»
В конце XVIII века российское образованное общество узнало, что в собрании книг и рукописей графа А.И. Мусина-Пушкина, одного из виднейших сановников эпохи Екатерины И, большого любителя древностей, имеется рукопись древнерусского поэтического произведения, посвященного неудачному походу на половцев в 1185 г. новгород-северского князя Игоря Святославича, — «Слова о полку Игореве». В 1800 г. этот памятник был опубликован и произвел огромное впечатление своими художественными достоинствами. В 1812 г., во время пребывания в Москве войск Наполеона Бонапарта, рукописный сборник со «Словом» погиб — в московском пожаре сгорел дом Мусина-Пушкина на Разгуляе вместе с его рукописным собранием. В отсутствие рукописи вскоре зазвучали голоса, подозревавшие, что «Слово о полку Игореве» — не подлинное древнерусское произведение, а подделка под древность.
Основания для таких суждений в первой половине XIX столетия имелись. Незадолго до находки «Слова» в Европе получили широкую известность произведения Оссиана — якобы древнего шотландского барда. Но затем выяснилось, что автором «поэм Оссиана» был поэт XVIII века Дж. Макферсон. Вскоре после издания «Слова о полку Игореве» в Чехии был обнародован памятник раннего Средневековья — «Краледворская рукопись». Немного времени спустя оказалось, что она написана чешским поэтом В. Ганкой… Помимо этого «фона», своего рода европейской моды на подделки под отечественную старину, действовал еще один фактор. Сомнения в отношении «Слова» порождались очень высоким художественным уровнем произведения. Люди просвещенного XIX века задавались вопросом — как можно было в Средневековье (которое тогда представлялось «темными веками», царством невежества) создать такой шедевр? «Слово о полку Игореве» казалось слишком уникальным для Древней Руси произведением. Показательна в этом смысле позиция А.С. Пушкина. Гениальный поэт был убежденным сторонником подлинности «Слова», публично спорил с теми, кто в этом сомневался. Он, в частности сделал наблюдение, сохраняющее силу до сих пор, — что никто из литераторов конца XVIII века не обладал достаточным уровнем поэтического таланта, чтобы создать такую поэму. Но при этом Пушкин писал, что «старинной словесности у нас не существует. За нами голая степь и на ней возвышается единственный памятник: „Песнь о полку Игореве“».
