Гитлер: мировоззрение революционера - Райнер Цительманн
К этим объективным трудностям добавилась субъективная неспособность Гитлера эффективно претворять свои идеи в жизнь. Эта неспособность связана с одной странной чертой Гитлера, которую мы также можем наблюдать во внешней политике и в ведении военных действий. Гитлер часто видел только «крупные линии» и «мельчайшие детали». Например, в ведении военных действий он, с одной стороны, обладал хорошим чутьем в отношении стратегических соображений, а с другой стороны, он обстоятельным образом занимался такими деталями, как расположение зарядов взрывчатого вещества на акведуках[1862]. Однако ему часто не хватало понимания промежуточных звеньев, передающих представление о целом. Во внешней политике он, правда, например, установил свои крупные цели и определил двух желаемых союзников (Англию/Италию), но промежуточные шаги, именно которые обеспечили бы реализацию «великой идеи», в свое планирование он никогда не включал. Поэтому ему часто приходилось прибегать к импровизации, с которой он иногда справлялся мастерски, но подчас, однако, и в высшей степени по-дилетантски. Это относится и к сфере социальной политики. Гитлер, как мы показали, ставил большие цели, вполне логично обосновывал их в рамках своего мировоззрения, но вот способности к по-настоящему систематической реализации этих замыслов в жизнь ему в значительной степени недоставало. И здесь тоже Гитлера опять же интересовали только долгосрочные цели и их мировоззренческое обоснование, с одной стороны, и самые мелкие детали — с другой. Если размещение экипажа круизного парохода, который он посетил, казалось ему антисоциальным или если до его слуха доходила информация о недостатках помещений для размещения работников имперских автобанов[1863], он старался исправить положение. Такого рода проблемы могли интенсивно занимать его внимание и даже годы спустя во время застольных бесед. Однако это имело мало общего с разработкой систематической концепции реализации его идей. В этом отношении Ганс Моммзен прав, когда он говорит — имея в виду внешнюю политику, — что Гитлер был «человеком импровизации, экспериментирования и внезапно возникающих замыслов»[1864]. С другой стороны, Гитлер выработал сложившееся, внутреннее непротиворечивое мировоззрение, он был «разработчиком программ» с аксиоматически фиксированными представлениями о целях. Как мы показали в настоящей работе, это относится не только к внешней и расовой политике Гитлера, но и к его представлениям о социальной, экономической и внутренней политике.
В начале этого исследования мы пояснили, почему мы сочли необходимым обратить внимание на те аспекты мировоззрения Гитлера, которые до сих пор лишь мало изучались. Мы аргументировали это тем, что если о внешнеполитических и расовых взглядах Гитлера уже точно известно, то его цели в социальной, экономической и внутренней политике до сих пор почти не исследованы. Каким бы важным ни был анализ внешнеполитической программы Гитлера и его расовой идеологии, он, как неоднократно подчеркивает Эберхард Йекель в своем исследовании «Мировоззрение Гитлера» («Hitlers Weltanschauung»), мало способствует прояснению важнейшего вопроса о том, как этот человек смог повести за собой значительную часть, а в конечном итоге и подавляющее большинство немецкого народа.
Мы тоже, и это следует признать, исследовали и отобразили в нашей работе только одну часть, хотя и очень важную, на наш взгляд, мировоззрения Гитлера. Однако при этом нам пришлось включить в анализ и внешнеполитические представления Гитлера. Подтвердилось то, что Тревор-Ропер впервые убедительно доказал в своей статье «Цели войны Гитлера» («Hitlers Kriegsziele»), опубликованной в 1960 г., а именно что завоевание жизненного пространства на Востоке входило в число констант программатики Гитлера. Однако до сих пор в исследованиях недостаточно учитывалось, в какой степени эта цель определялась экономическими соображениями Гитлера. Гитлер выводил свое требование о том, что немецкий народ должен завоевать себе новое жизненное пространство в России, исходя из чисто экономических соображений. Политика «мирного экономического завоевания мира» с помощью экспортоориентированной экономической политики иллюзорна, поскольку, как показала Первая мировая война, она тоже в конечном счете должна была привести к войне. Кроме того, практическая возможность такой политики так или иначе исчезает в связи с индустриализацией пока еще слаборазвитых стран, обусловленной экспортом капитала из старых капиталистических стран, и вытекающего в связи с этим свертывания рынков сбыта. Кроме того, стратегия экономической экспансии приводит также к возникновению диспропорции между сельским хозяйством и промышленностью. Экономическая стратегия, ориентированная в первую очередь на экспорт, может «разрешить» реальное противоречие между численностью населения и продовольственной базой лишь мнимо или временно. Реальное решение заключается в расширении жизненного пространства, которое, конечно, может быть достигнуто только путем применения силы. В этом пункте мы видим, насколько тесно связаны экономические и внешнеполитические аргументы Гитлера.
Каким образом представления Гитлера по социальной, экономической и внутренней политике, рассмотренные в нашей работе, соотносятся с его внешней политикой? Распространенное толкование гласит: социальная и экономическая политика была чисто функционально ориентирована на предстоящую войну и была призвана сделать Германию настолько сильной, способной и сплоченной, чтобы потом можно было направить войну вовне. Эта точка зрения не совсем неверна, поскольку на самом деле сам Гитлер видел тесную взаимосвязь внутренней, социальной, экономической и внешней политики или политики войны. Как и на все его поколение, на него наложил отпечаток опыт Первой мировой войны, например ситуация блокады, и он пришел к выводу о том, что без решения основных экономических и социально-политических проблем невозможно и успешное ведение военных действий.
С другой же стороны, общепринятая интерпретация взаимосвязи внутренней и внешней политики слишком узка, поскольку неверно истолковывает войну как цель более высокого уровня или как аксиому политики Гитлера и односторонне исходит из примата внешней политики в его мышлении. Возможно, этот несколько однобокий и урезанный образ Гитлера связан с тем фактом, что в 1933–1939 гг. он очень сильно концентрировался на внешней политике, а в годы войны его внимание было в нарастающих масштабах поглощено теми событиями, которые происходили в военной сфере, так что он все больше превращался из политика в «военачальника».
Это, а также вполне оправданная послевоенная концентрация исследовательского интереса на анализе той политики, которая в конечном счете привела к самой масштабной и разрушительной войне в истории человечества, а также к «окончательному решению еврейского вопроса», т. е. к неизвестному ранее феномену системных массовых убийств, организованных с «немецкой основательностью», вылились в тенденцию истолковывать те области, которые оказались в поле зрения значительно позже, такие, например, как социальная и экономическая политика, исключительно в их функциональной связи с войной и «окончательным решением». Такой подход присущ, например,
