История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 1 - Луи Адольф Тьер
«Солдаты, неприятель, скрыв от нас три марша, завладел Парижем. Надо его выбить из города. Недостойные французы, эмигранты, которых мы имели слабость некогда простить, объединились с врагом и водрузили белое знамя. Трусы! Они получат свою награду за это новое посягательство! Поклянемся победить или погибнуть и отомстить за оскорбление нашей родины и нашего оружия!» – «Клянемся!» – раздался в ответ общий крик. Старые офицеры отвечали с жаром, вдохновленные горячим чувством, и затем разошлись, чтобы зажечь переполнявшим их огнем своих солдат.
По окончании этой сцены Наполеон поднялся по ступеням дворца в сопровождении толпы офицеров, одни из которых были воодушевлены только что вспыхнувшим энтузиазмом, а других переполняли совершенно противоположные чувства. Тотчас вокруг маршалов собралась группа, где в один голос кричали, что безумец принял решение поставить на кон их жизни и само существование Франции и настал час ему помешать и выступить против подобного безрассудства. В этот момент появился Макдональд, не покидавший своего корпуса. Он спускался с лошади, покрытой грязью больших дорог, когда ему вручили письмо от Бернонвиля, который заклинал его, во имя дружбы и любимой им семьи, рисковавшей погибнуть в пламени в столице, покинуть тирана, сделавшегося теперь только мятежником, и перейти на сторону законного правительства Бурбонов, намеренных вернуться во Францию с миром и свободой.
Макдональд сохранил в душе чувства Рейнской армии, он был раздражен тем, что повидал и выстрадал в двух последних кампаниях, и страстно любил своих детей. Ему передавали от них весточку и сообщали, что они в Париже. Это сокрушило его сердце. Маршала окружили, сказали, что он должен присоединиться к другим военачальникам и вместе с ними положить конец опостылевшему и безрассудному режиму. Тот обещал и только попросил дать ему время переодеться в более подходящий костюм.
Так дошли до дверей кабинета Наполеона, разгорячившись до того, что не захотели покидать приемную, дабы проследить за маршалами и защитить их, если вследствие готовившейся сцены император прикажет их арестовать. Некоторые офицеры даже заявляли, что при необходимости следует Наполеона убить. Словом, случился один тех из солдатских бунтов, столь отвратительные примеры которых доставляет нам Римская империя. Следует признать, что военный мятеж явился вполне достойным окончанием столь прискорбно воинственного режима.
Маршалы вошли: то были Лефевр, Удино и Ней. Макдональд должен был подойти с минуты на минуту. Они нашли рядом с Наполеоном Бертье, Маре, Лебрена и нескольких других приближенных. Наполеон только что снял шляпу и саблю и ходил по кабинету, говоря на ходу с необыкновенной горячностью. Маршалы были печальны, смущены и не осмеливались проронить и слова. Догадываясь, что скрывается за их молчанием, и желая заставить их нарушить его, Наполеон стал их расспрашивать. Он спросил, есть ли у них новости из Парижа, на что они отвечали, что получили новости, и весьма досадные. Тогда он спросил у них, что они думают. «Всё случившееся очень мучительно и прискорбно, – сказали они, – и самое печальное в том, что не видно конца этому жестокому положению».
«Конец, – возразил Наполеон, – зависит от нас. Посмотрите на доблестных солдат, которым не надо спасать ни звания, ни награды: они готовы погибнуть ради того, чтобы вырвать Францию из рук врага. Надо идти за ними. Союзники разделены на берегах Сены, главными мостами через которую владеем мы, и рассредоточены в огромном городе. Если с силой атаковать их в таком положении, они погибнут. Парижане готовы возмутиться и не дадут им уйти без преследования, а крестьяне их прикончат. Конечно, потом союзники могут вернуться. Но Евгений ведет из Италии тридцать шесть тысяч человек, у Ожеро есть еще тридцать тысяч, у Сюше – двадцать, у Сульта – сорок. Я подтяну наибольшую часть этих сил, и здесь у меня есть семьдесят тысяч человек. С такой армией я сброшу в Рейн всех, кто выйдет из Парижа и захочет в него вернуться. Мы спасем Францию и отомстим за нашу честь, и тогда я приму умеренный мир. Что для этого нужно? Последнее усилие, которое позволит вам затем насладиться покоем после двадцатипятилетних трудов».
Доводы Наполеона, хотя и убедительные, не пришлись, казалось, по вкусу присутствовавшим. Наполеону возразили, говоря, что желание дать последнее сражение законно, но нельзя давать его в Париже, превращая столицу в новую Москву. Наполеон отвечал, что на него клевещут, рассказывая о его жажде отомстить парижанам и желании превратить Париж в поле битвы, просто он захватит неприятеля там, где его застанет, а на занимаемых союзниками позициях они неизбежно будут разгромлены. Обратившись к Лефевру, Удино и Нею, он спросил, желают ли они жить при Бурбонах. В ответ они разразились пылкими возгласами. Лефевр с горячностью старого якобинца заявил, что ничуть этого не хочет. Ней выразился на этот счет с невероятным жаром и сказал, что его дети при Бурбонах не обретут ни благосостояния, ни даже безопасности, и единственным желанным для них государем является король Римский.
«Что ж, – отвечал Наполеон, – вы думаете, что отречением я обеспечу вам и вашим детям возможность жить при моем сыне? Разве вы не видите всей лживости и коварства мысли о регентстве при короле Римском, выдуманной лишь для того, чтобы оттолкнуть вас от меня и погубить нас, разделив? Мои жена и сын не продержатся и часа, и вы получите анархию, которая за две недели приведет к Бурбонам».
Но если маршалы разразились бурными возгласами протеста, когда Наполеон говорил им о жизни при Бурбонах, то они замолчали, когда он заговорил об отречении и его возможных последствиях, не осмеливаясь сказать, но позволяя догадываться, что именно отречения они и желают. Наполеон понял это, не подав виду.
В эту минуту появился взволнованный и встревоженный Макдональд с письмом Бернонвиля в руке. «Какие новости вы нам принесли?» – спросил Наполеон. «Весьма дурные, – отвечал маршал. – Говорят, что в Париже двести тысяч неприятелей и мы намерены сражаться в самом городе. Это ужасно… Не пора ли закончить?» «Речь не о сражении в Париже, – возразил Наполеон, – а о том, чтобы воспользоваться ошибками неприятеля».
Начался спор, и когда Наполеон спросил, что
