Пирс Брендон - Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997
Сам Эйзенхауэр был привычен «шарахаться из стороны в сторону»[2778] не любил делать категорических заявлений. Президент в дальнейшем заявлял, что говорил Идену о «нашем яростном возражении против использования силы»[2779]. Но он не выражал никакой горечи и ожесточенности.
Эйзенхауэр считал, что сила оправдана в качестве последнего средства. Будучи душой клуба «Ротари», он с типичным дружелюбием никогда не угрожал враждебным ответом Америки на британскую агрессию в Египте. Более того, встретившись с ним в сентябре, Макмиллан подтвердил мягкую линию президента. Они были товарищами на Средиземноморском театре военных действий, где Макмиллан научился «своему собственному странному языку»[2780], на котором говорил Эйзенхауэр.
Макмиллан выучил и более важный урок после того, как едва не погиб во время авиакатастрофы в Алжире. Он выбрался из под обломков с усами, «горящими ярким синим пламенем»[2781]. В больнице будущий премьер прочитал «Упадок и разрушение» Гиббона, сделав вывод, что британцы являются греками в новой американской Римской империи. Они должны украдкой направлять своих нахальных и дерзких господ, как «греческие рабы вели дела императора Клавдия»[2782].
Поэтому Макмиллан своевольно и преднамеренно исказил значение слов президента. Он сообщил, что тот «действительно намерен одним или другим способом свергнуть Насера»[2783].
После такого ободрения Идеи содействовал различным попыткам Даллеса найти мирное решение. Происходили встречи и переговоры заинтересованных сторон, были обращения в ООН. Сформировали Ассоциацию пользователей канала, австралийского премьер-министра сэра Роберт Мензиса отправили посланником в Каир. Там он решил, что «эти мошенники — опасная банда отсталых юнцов»[2784].
Из этих усилий ничего не вышло. Насер стоял твердо, ободряемый тем, что невзирая не западные предсказания, египетские лоцманы оказались в состоянии сами ходить по каналу. Поэтому англо-французские военные приготовления продолжались, наталкиваясь на предсказуемые препятствия. Вторжение вначале получило кодовое название «Hamilcar» («Гамилькар»). Но лишь после того, как британские солдаты нарисовали большие буквы «Н» на своих машинах для опознания их с самолетов, они поняли: французы пишут название операции по-другому — «Amilcar», без первой «Н».
Хотя британские силы были оснащены для сражения с партизанами на Кипре, в Малайе и Кении (куда радио Каира передавало пропаганду в пользу «мау-мау» на суахили), они были плохо подготовлены для проведения крупного вторжения с моря. Армии пришлось нанимать гражданские грузовики, например, для перевозки продукции компании «Кока-кола», а также мебельные фургоны «Пикфорд». Их использовали для транспортировки вооружений. Более того, старые ружья, заряжающиеся с казенной части, уступали чешским полуавтоматам египтян.
Королевские ВВС сталкивались с техническими проблемами, им остро не хватало транспортных самолетов. Рядом с французскими самолетами, их собственные выглядели «почти викторианскими»[2785]. Королевскому ВМФ пришлось реквизировать грузовые и пассажирские суда, а заодно вернуть на службу старые десантные корабли времен Второй Мировой войны, которые уже давно списали и использовали в качестве паромов. Один американский адмирал посчитал британскую способность к амфибийной операции «очень жалкой»[2786]. В дни правления Лондон ожидал бы от Индии восполнения каких-то военных недостатков. Внимательные наблюдатели считали, что британцы могут нанять израильтян для выполнения роли сипаев.
Посланник французского премьер-министра Ги Молле предложил тайный англо-французский пакт с Бен-Гурионом во время встречи с Иденом 14 октября 1956 г. Предложение привлекло Идена. Оно позволяло покончить с бесконечными переговорами с Даллесом и сразу же давало Великобритании и Франции повод вторгнуться в Египет. Пока Израиль наносил удар по Синайской пустыне, имея главной целью пробить блокаду Насером залива Акаба и получить постоянный доступ в Красное море, две европейские державы получали оправдание для «защиты» Суэцкого канала, отделяющего сражающихся. Так можно было вытеснить Насера.
Идеи встал на фатальный курс. Его подгоняла и подстрекала «Суэцкая группа», он отчаянно хотел утвердиться политически, показав свое мужество. Премьер уверился, что империя исчезнет, если только не будет стоять твердо. Поэтому он сметал с пути все препятствия, отмахивался от политических и военных сомнений.
Иден добился постановления от пытающегося услужить лорда-канцлера о том, что конфискация Насером «Всеобщей компании Суэцкого канала» была незаконной, а «нарушение международных владений эквивалентно нападению на национальную собственность, и дает право на самооборону»[2787]. Премьер-министр преодолел некоторые сомнения и колебания своего министра иностранных дел Селвина Ллойда, которого один английский дипломат назвал «мальчиком на побегушках» у Идена[2788], а американский дипломат — «бесчестным уэльским юристом»[2789]. Отдавая должное его лоску и гибкости, Черчилль называть этого человека «мистер Целлулоид»[2790].
Ллойда тайно отправили на виллу в Севр под Парижем. Ему был дан приказ продвинуться в решении вопроса с Молле и Бен-Гурионом. Министр иностранных дел не любил иностранцев (есть предположение, будто Черчилль сказал ему, что это — явное преимущество в такой работе). Более того, в дальнейшем Ллойд писал, что Франция и Израиль были «двумя странами мира, которым я не доверяю больше всего»[2791].
Он ясно продемонстрировал свои чувства после открытия тайного совещания шуткой, которая прозвучала неуместно. Ллойд заявил, что ему следовало прилепить фальшивые усы. По словам генерала Моше Даяна, британский министр создавал впечатление «торгующегося с купцами-вымогателями» и демонстрировал свою неприязнь к месту, компании и теме[2792].
Однако наблюдался прогресс, на следующей встрече произошла ратификация. Французы были циничны и забавлялись, израильтяне злились из-за того, что больше всего Министерство иностранных дел волновал один вопрос: о вероломстве Альбиона никто никогда не должен узнать. Наверняка это больше всего беспокоило Идена, о чем свидетельствуют его усилия по уничтожению письменных протоколов. Он ничего не сообщал официальным лицам (или сообщал, но очень мало). О Севрских протоколах премьер информировал лишь нескольких министров, просто заставив кабинет принять как факт: «В случае израильской атаки Великобритания присоединится к Франции, чтобы разделить воюющих»[2793]. Он ввел в заблуждение Парламент и прессу, хотя доверился джентльменам из «Тайме», правильно думая, что они считают осторожность лучшей частью журналистики.
Премьер держал Эйзенхауэра в неведении. Иден даже не доверился верховному командованию. Генерал сэр Хью Стоквелл, командующий наземным экспедиционным корпусом, узнал от французов всего за три дня до события, что Израиль атакует Египет. Британский флот вторжения не мог отплыть с Мальты до окончания англо-французского ультиматума, который требовал ухода Насера из зоны канала. Если вкратце, то все предприятие оказалось испорченным лицемерием.
Поэтому военная операция Великобритании, в отличие от операций ее союзников, была изначально подпорчена (имела подрезанные крылья). В конечном счете, возникла необходимость скрывать истинные цели. Израильтяне штурмовали Синайский полуостров 29 октября и после нескольких яростных сражений вскоре заставили египтян отступать, чтобы охранять сам канал. Франция не стала ждать окончания ультиматума, требующего ухода обеих сторон. Она едва ли пыталась скрыть тот факт, что сражается на стороне Израиля (к сильному смущению Идена). Но Королевские ВВС, которые находились на перегруженной базе в Акротири на Кипре, колебались и не отправляли «Канберры» и «Валианты» против египетских военных целей, что заставило Бен-Гуриона оспорить добродетель Британии: «Старая шлюха!»[2794]
Более того, британская армада из 130 военных кораблей отплыла из глубоководной гавани Валетты на Мальте со скоростью самого тихоходного десантного катера. Она смогла добраться до Порт-Саида только 6 ноября. В ту неделю военным мешали противоречивые и непродуманные приказы их политических хозяев, которые хотели, чтобы они выиграли войну, одновременно притворяясь, что сохраняют мир. Тем временем для оппозиции дома и за границей оказалось достаточно времени для объединения.
Все началось в рядах самих «тори». Энтони Наттинг подал в отставку, не желая раскрывать свои мотивы в то время. Он не смог переварить то, что в дальнейшем назвал «этим грязным примером коллизии»[2795].
