Лев Остерман - Римская история в лицах
«Мальчики подрастают, — думает он, — надо пригласить для них хороших учителей. Его собственное детство после смерти отца и второго замужества матери тоже протекало под опекой деда — муниципального советника в провинциальных Велитрах. Хорошего образования он там получить не смог. Из Рима его увезли совсем крошкой, а вернулся он туда, уже надев тогу взрослого. За неимением более близких юных родственников, великий Цезарь пригласил Октавиана сопровождать его в триумфе после Африканской войны. Ему едва исполнилось восемнадцать лет, когда, преодолев болезнь и все опасности путешествия, он последовал за дядей в Испанию и там сумел завоевать его симпатию и доверие. Он помнит, как Цезарь говорил ему о грядущем возрождении величия Рима, о своих планах организации государства. Что он мог понять тогда — мальчишка, неуч? Ему не случалось, как другим юношам из знатных семей, посещать школу риторики и заканчивать свое образование в Афинах. Всю жизнь он учился сам, по книгам. Начал еще в Аполлонии, во время подготовки парфянского похода. Потом все оборвалось со смертью Цезаря...
...Его первые шаги в Риме, первая унизительная встреча с Антонием. Потом война с ним. Какой он был тогда еще дикарь! Как им владели страсти: ревность, страх, обида! Потом этот злополучный союз с Антонием и Лепидом... Нет, сегодня он не хочет вспоминать те мрачные годы. Как о них тогда сказал Тит Ливий? «Люди забудут, если твое правление воскресит славу и доблесть Рима». Да, похоже, что забыли. Прах Антония давно истлел в египетской земле. Вот, наконец, умер и Лепид. Он мог бы давно отобрать у него сан великого понтифика, на который имел все права как преемник Цезаря. Но сначала ждал, что Лепид вот-вот умрет. Потом понял, что не следует, если только возможно, прибегать к насилию. Он многое понял за эти годы. Много прочитал. Прав Цицерон: бесчисленные образы достойнейших мужей, созданные для подражания, оставили нам греческие и латинские писатели. Честь, доблесть и личное достоинство гражданина — вот главный завет предков, нерушимый залог бессмертного величия и могущества Рима.
...Я тоже немало сделал для воскрешения этих добродетелей, униженных несчастьями гражданских войн. Но надо сделать больше. Скорее закончить форум, галерею славы при нем и храм... Мой авторитет велик, личный пример убедителен для сограждан. Теперь, в сане великого понтифика, на возрождение древних традиций я направлю усилия всех жреческих коллегий...»
...На трибуне появляется консул. Площадь затихает. Он объявляет торжественно (двое глашатаев через рупоры доносят его слова до самых дальних уголков площади): «Все трибы римского народа единогласно избрали великим понтификом Императора Цезаря Августа, сына божественного!» Как ударившая о скалу волна бушующего моря, взмывает над толпой крик всеобщего ликования. Как его неутолимые валы, вновь и вновь возникает и прокатывается из конца в конец площади громогласное: «Слава императору! Слава великому понтифику! Слава, слава!..»
...Розовый отблеск на кровлях, колоннах портика и белоснежной тоге Августа вдруг погас. Солнце исчезло, не дойдя до края горизонта. Поглотив его, по небу с запада поднималась иссиня-черная грозовая туча...
Интерлюдия первая
Вергилий
Эта короткая вставная глава начинает серию ей подобных, названных интерлюдиями. История Рима в них не продвигается. Зато читатель получает представление о некоторых дошедших до нас памятниках культуры той поры: сочинениях поэтов, эпистолярном наследии выдающихся людей Рима. Включение этого материала в очередные главы прерывало бы последовательное изложение хода исторических событий. К тому же эти, увы, немногочисленные памятники заслуживают того, чтобы быть выделенными особо. Что, кстати, облегчит читателю возможность к ним возвратиться, если у него возникнет такое желание. (Или наоборот — без ущерба пропустить те интерлюдии, которые его не заинтересуют). Сейчас мы начнем знакомство — поневоле беглое — с творчеством великого поэта эпохи Августа, Вергилия.
Но прежде надо сказать несколько слов о человеке, имя которого известно массе людей в наши дни, пожалуй, лучше, чем имена римских поэтов. Действительно, трудно найти в Истории еще одно личное имя, которое бы стало нарицательным во всех без исключений европейских языках, включая и столь отдаленные от латыни, как финский и шведский. Я полагаю, что многие уже догадались: это имя — Меценат.
Гай Цильний Меценат родился где-то около 70-го года до Р.Х. (точно неизвестно), а умер в 8-м году от Р.Х. Он принадлежал к всадническому роду и был очень богат. Мы уже встречались с ним как с другом, советником и доверенным лицом Августа. Меценат никогда не занимал официального поста, но неоднократно выполнял ответственные, в частности дипломатические, поручения императора. Это был высокообразованный человек. Он и сам писал публицистическую прозу и стихи (до нас не дошедшие). Но наиболее ценной для истории мировой культуры оказалась его редкая у людей пишущих способность рано распознать большой талант в ком-то другом и без тени ревности его пестовать и поддерживать. В том числе материально. Под эгидой Мецената образовался кружок выдающихся поэтов, художников и ученых.
Публий Вергилий Марон родился в 70-м году до Р.Х. близ провинциального города Мантуя в Северной Италии. Отец его был зажиточным землевладельцем. С пятнадцати лет мальчик учился в Риме, в привилегированной школе. Военную и адвокатскую карьеру он отверг сразу и целиком посвятил себя поэзии. Пристрастие к ней Вергилий питал еще со школьной скамьи. В двадцать пять лет он на деньги отца купил небольшое поместье близ Неаполя, чтобы быть поближе к своему кумиру — философу Сирону вокруг которого собиралась просвещенная молодежь.
В 39-м году произошло временное примирение Октавиана, Антония и Секста Помпея. Римляне устали от десяти лет кровавых междоусобиц и хаоса. Жажда мира и порядка владела большинством умов. Как всегда в таких случаях, с романтической грустью вспоминали былые идиллически-мирные времена, труд земледельца или пастуха на лоне природы. Этому настроению отвечало написанное в те годы первое крупное поэтическое произведение Вергилия «Буколики» (bucolicus — пастушеский), принесшее ему сразу общеиталийскую славу. Десять диалогов и элегий («эклог») содержат то поэтические жалобы влюбленных пастухов, то их песенные состязания, то бытовые сценки на фоне мирных полей, лугов и рощ. Идиллическая, «буколическая» поэзия и музыка стали популярны в эпоху позднего средневековья и вплоть до XIX века (вспомните дуэт Лизы и Полины из «Пиковой дамы» Чайковского). А во времена Вергилия это было как бы воскрешение давно забытых радостей, иного смысла жизни, чем ненависть и месть, глоток чистого воздуха после долгого угара братоубийственных войн.
«Буколики» привлекли внимание Мецената. По-видимому, по его совету Вергилий в 37-м году начинает работу над большой — в четырех книгах — поэмой «Георгики» (georgicus — земледельческий). Она даже написана в форме обращения к Меценату. Своеобразие этого произведения в том, что оно содержит массу практических рекомендаций по земледелию, садоводству, скотоводству и пчеловодству. Автор не только делится собственным опытом, но и сведениями, почерпнутыми из уже существовавших в то время трудов по сельскому хозяйству. «Георгики» — идеализация и горячая похвала уже не буколической, а реальной сельской жизни, ее противопоставление суетному существованию горожан. Например:
«Трижды блаженны — когда бы они счастье свое сознавали!
— Жители сел. Сама, вдалеке от военных усобиц,
Им справедливо земля доставляет нетрудную пищу.
Пусть из кичливых сеней высокого дома не хлынет
К ним в покои волна желателей доброго утра,
И не дивятся они дверям в черепаховых вставках,
Золотом тканных одежд, эфирейской бронзы не жаждут;
Пусть их белая шерсть ассирийским не крашена ядом,
Пусть не портят они оливковых масел корицей, —
Верен зато их покой, их жизнь проста и надежна.
Всем-то богата она! У них и досуг и приволье,
Гроты, озер полнота и прохлада Темпейской долины, —
В поле мычанье коров, под деревьями сладкая дрема, —
Все это есть. Там и рощи в горах, и логи со зверем;
Трудолюбивая там молодежь, довольная малым;
Вера в богов и к отцам уваженье. Меж них Справедливость
Прочь с земли уходя, оставила след свой последний».
(Вергилий. Георгики. Кн. 2, 458-474, пер. С. Шервинского)
Это написано как раз вскоре после массового увольнения ветеранов и наделения их землей. В 29-м году Вергилий читал недавно оконченную поэму самому Октавиану. Утверждение знаменитым и почитаемым поэтом престижности сельского труда, так же как и практические советы новым земледельцам, были как нельзя кстати. Вергилий был приближен и обласкан императором. Не желая остаться в долгу, он в нескольких лирических отступлениях от основной темы воздает хвалу Октавиану — впрочем, по тем временам не чрезмерную.
