Уильям Ширер - Взлет и падение третьего рейха. Том I
Зная обо всем этом, Гитлер утром 25 августа направил послание Муссолини и весь день с нарастающим нетерпением ждал ответа. Накануне, сразу после полуночи, Риббентроп, который весь вечер рассказывал фюреру о своем триумфе в Москве, позвонил Чиано, чтобы предупредить его «по настоянию фюрера» о «необычайно сложном положении из–за польских провокаций»[210]. Из записи Вайцзекера ясно, что звонок был сделан с целью «не дать итальянцам возможности говорить о непредвиденных событиях».
К тому моменту, когда посол Макензен передал письмо Гитлера дуче — в 15.20 25 августа в Палаццо Венеция в Риме, — дуче уже знал, что до нападения Германии на Польшу осталось совсем немного, В отличие от Гитлера Муссолини был уверен, что Англия и Франция немедленно вступят в войну, что приведет к катастрофическим для Италии последствиям, поскольку ее ВМС заметно уступали английскому Средиземноморскому флоту, а итальянская армия по численности уступала французской[211]. Согласно донесению Макензена, отправленному в Берлин в 22.25, в котором он описывал свою встречу с Муссолини, дуче дважды внимательно прочитал послание в его присутствии, потом сказал, что «полностью согласен» с оценкой Гитлером германо–советского пакта и с тем, что «вооруженный конфликт с Польшей неизбежен». В конце встречи, как писал Макензен, Муссолини заявил, что он безоговорочно рядом с нами.
Но в письме Гитлеру, содержание которого не было известно послу, Муссолини писал совсем другое. Текст письма срочно продиктовал Аттолико, к тому времени уже вернувшемуся в Берлин, Чиано. Около шести часов вечера Аттолико прибыл в канцелярию, чтобы лично вручить это письмо Адольфу Гитлеру. Шмидт, при этом присутствовавший, вспоминает, что письмо произвело на Гитлера эффект разорвавшейся бомбы. После выражения «полного одобрения» германо–советского пакта и понимания причин конфликта с Польшей Муссолини переходил к главному: Что касается практического отношения Италии (слово это было выделено самим Муссолини) к возможным военным действиям, то, на мой взгляд, его можно сформулировать так: если Германия совершит нападение на Польшу и конфликт останется локальным, то Италия предоставит Германии любую политическую и экономическую помощь, которая от нее потребуется.
Если Германия нападет на Польшу[212] и союзники последней нападут на Германию, то должен предупредить Вас заранее, что для меня это будет невыгодный момент, чтобы проявить военную инициативу, учитывая состояние военных приготовлений Италии, о которых мы заблаговременно неоднократно информировали Вас, фюрер, и герра фон Риббентропа.
Тем не менее наше вмешательство может произойти незамедлительно, если Германия обеспечит нас военными и сырьевыми поставками, которые позволят нам сдерживать удары Англии и Франции, направленные главным образом против нас.
На наших встречах мы планировали начало войны на 1942 год. К тому времени в соответствии с разработанными планами я был бы готов к войне на суше, на море и в воздухе.
Я придерживаюсь мнения, что чисто военные меры, которые уже приняты, и меры, которые будут приняты позднее, смогут сдерживать — в Европе и в Африке — значительные французские и английские силы.
Как Ваш верный друг, я считаю своим святым долгом сказать Вам всю правду и предупредить заранее о реальном положении вещей. Если я этого не сделаю, то это может привести к печальным для всех нас последствиям. Такова моя точка зрения. Поскольку в ближайшем будущем мне предстоит созвать высшие правительственные органы, то мне хотелось бы знать и Вашу точку зрения.
Муссолини[213]Итак, хотя Россия стала теперь дружественной и нейтральной и не надо было опасаться, что с ней придется воевать, союзница Германии по Стальному пакту пыталась из него выйти — и это в тот самый день, когда Англия, кажется, бесповоротно связала себя, подписав договор с Польшей о взаимопомощи на случай нападения Германии. Гитлер прочитал письмо дуче и холодно сказал Аттолико, что ответит на него немедленно.
«Итальянцы ведут себя так же, как в 1914 году» — такие слова услышал от Гитлера Шмидт после того, как Аттолико удалился. В тот вечер в канцелярии недобро поговаривали о «неверности партнера по оси». Но слов было недостаточно. Через десять часов — в 18.30 25 августа немецкой армии предстояло обрушиться на Польшу, а на 4.30 утра 26 августа было назначено вторжение. Немецкому диктатору предстояло принять решение: то ли твердо идти вперед, то ли после получения новостей из Лондона и Рима отложить агрессию, то ли вообще отменить ее.
Шмидт, провожавший Аттолико из кабинета Гитлера, столкнулся с генералом Кейтелем, который спешил к фюреру. Через несколько минут Кейтель выбежал из кабинета, крикнув своему адъютанту:
«Приказ о выступлении нужно снова задержать!»
Гитлер, загнанный в угол Муссолини и Чемберленом, быстро принял решение. «Фюрер испытал сильное потрясение», — отметил Гальдер в своем дневнике. Далее идет такая запись:
«19.30 — ратифицирован договор между Польшей и Англией. Военные действия не начинаются. Передвижения войск прекратить пусть даже на границе, если не найдется другого выхода.
20.35 — Кейтель сообщает о том, что приказ выполнен. Кана–рис: ограничение телефонной связи с Англией и Францией. Подтверждение развития событий».
Немецкий морской журнал дает более развернутое объяснение задержки с указанием причин:
«25 августа. Операция «Вайс», уже начавшаяся, должна быть приостановлена в 20.30 из–за изменений политической ситуации. (Англо–польский договор о взаимопомощи, подписанный в полдень 25 августа, информация от дуче о том, что он будет верен своему слову, но вынужден просить о поставках сырья в большом количестве.)»
Трое из числа главных обвиняемых на Нюрнбергском процессе представили каждый свою версию. Риббентроп заявил, что после того, как «услышал» об англо–польском договоре и узнал о ведущихся военных приготовлениях для нападения на Польшу (как будто он не знал об этом раньше!), он «немедленно» пошел к Гитлеру и потребовал отменить нападение, с чем «Гитлер сразу согласился». Это, разумеется, неправда.
Показания Кейтеля и Геринга представляются более правдивыми. «Неожиданно я был вызван в канцелярию к Гитлеру, — вспоминал Кейтель во время допроса в Нюрнберге, — и он сказал мне:
«Немедленно все прекратите. Срочно свяжитесь с Браухичем. Мне нужно время для переговоров».
То, что Гитлер до последнего момента верил, будто путем переговоров ему удастся найти выход из создавшегося положения, подтверждается в показаниях Геринга, данных во время предварительного следствия в Нюрнберге: «В тот день, когда Англия официально дала гарантии Польше, фюрер позвонил мне по телефону и сказал, что остановил запланированное нападение на Польшу. Я спросил, сделал ли он это на время или вообще отменил нападение. Он сказал: «Нет, я попытаюсь выяснить, сможем ли мы избежать вмешательства Англии».
Предательство Муссолини в последний момент было тяжелым ударом для Гитлера, но из свидетельства, приведенного выше, явствует, что именно подписание Англией договора о взаимопомощи с Польшей так сильно подействовало на немецкого фюрера, что он отложил срок нападения на последнюю. И все–таки странно, что после того, как посол Гендерсон в тот же день еще раз предупредил его, что Англия будет воевать, если Германия нападет на Польшу, и что британское правительство торжественно подкрепило свое слово письменным договором, Гитлер все еще был уверен, по словам Геринга, будто сможет «избежать вмешательства Англии». Вероятно, опыт его встреч с Чемберленом в Мюнхене позволял ему думать, что премьер–министр опять сдастся, если подбросить ему выход из положения. Опять–таки странно, что человек, который ранее так хорошо ориентировался в международной политике, не знал о переменах, произошедших во взглядах Чемберлена и английского правительства. В конце концов, Гитлер сам спровоцировал их на это.
Для того чтобы остановить немецкую армию вечером 25 августа, потребовались усилия, поскольку часть соединений уже находилась на марше. В первый корпус генерала Петцеля, дислоцированный в Восточной Пруссии, приказ пришел в 9.37 вечера, и только отчаянные усилия нескольких офицеров штаба, которые срочно отбыли в передовые части, помогли остановить войска. Моторизованные колонны корпуса генерала Клейста, в темноте подходившие к польской границе, были остановлены только на границе штабным офицером, который прилетел туда на легком разведывательном самолете. Некоторые подразделения получили приказ уже после того, как началась перестрелка. Но поскольку немцы постоянно провоцировали стычки на границе, польский главный штаб, вероятно, не подозревал, что происходит в действительности. В его сводке от 26 августа говорится, что «немецкие банды» перешли границу и атаковали блокгаузы и таможенные посты автоматным огнем и ручными гранатами и что в одном случае это «было регулярное армейское подразделение».
