Владимир Карпов - Полководец
Крепко обнимаю Тебя.
Твой Сергей Островой.
Малеевка. 30 марта 1984 года».
И вот такое, на мой взгляд, довольно оригинальное мнение:
«…Вы помните, недавно в Америке шел фильм о Великой Отечественной войне под названием „Неизвестная война“. Так вот, по ассоциации, мне пришла в голову мысль о том, что эта война и для нас является во многом „неизвестной“. Только читая Вашу книгу, я начал понимать, какой должна быть настоящая литература о „настоящей“ Великой Отечественной войне. Большое и нужное дело Вы сделали, спасибо Вам за нее.
С уважением, Дорошенко Николай Никифорович, город Калинин, 24.07.85 г.».
После такой сдержанности и немногословности приведу сокращенный текст письма, автора которого моя книга вдохновила даже на стихи: это поэт опытный, профессиональный, его имя Алексей Марков:
«…Свет Васильевич, спасибо! —Говорит сегодня всяк,Кто не холоден, как рыба,У кого в душе не шлак. —Появился «Полководец»На писательском смотру,Чистой совести колодец,Добрый памятник ДОБРУ!И покуда есть Петровы,Как ни пачкай их в грязи,Не разрушатся основыНашей матери-РУСИ!
8.12.83.
Всегда Ваш, Алексей Марков,
г. Москва».
В одном из деловых писем мне, бывшему тогда главным редактором журнала «Новый мир», поэт Давид Самойлов среди других дел, касающихся его стихов, пишет:
«Пользуюсь случаем поблагодарить Вас за прекрасную работу о генерале Петрове. Это один из самых замечательных полководцев Отечественной войны, не мне Вам это объяснять. Книга написана талантливо, темпераментно, точно, с большим знанием дела и любовью к его героям.
Дошло до меня, что она вызвала некоторую распрю в эмигрантских кругах, будто бы из-за положительной рецензии на нее Виктор Некрасов ушел из «Континента»…»
И как бы опасаясь, что эти добрые слова, высказанные в адрес главного редактора, будут мною восприняты как некоторая похвала ввиду моей должности, Давид Самойлов заканчивает свое письмо так:
«Никак не обижусь, если мои стихи не пригодятся».
Или вот еще тоже, писательское, но уже в своей манере, мнение о моей работе:
«Бывают случаи, когда слово „спасибо“ становится заурядным, чтобы выразить отношение к поступку человека, к чему-то сделанному им, что потребовало от него большого труда, большого времени, больших чувств. Так и сейчас. И все же, опасаясь пышности, которую вдруг могут принести с собой другие слова, а она, учитывая характер героя Вашей книги „Полководец“ – генерала И. Е. Петрова, здесь совершенно неуместна, я пишу простое и точное спасибо за Вашу работу.
Так сложилась моя военная судьба, что я знал Ивана Ефимовича… Его любили. В самые суровые минуты помнили, какой искренней душевностью отличается его натура, как он непоказно любит солдата. А он ставил солдата выше всех, выше себя. И в Вашей книге не просто говорится об этом, это показано…»
Автор этого письма Дмитрий Холендро участвовал во многих операциях в Крыму и при переправе через Керченский пролив, видел в боях Петрова, знал о нем очень много и фактического материала, и фольклор, который ходил о командующем, он мне пишет об этом, но я хочу процитировать один абзац из его письма о том моменте, которого нет в моей книге, когда Петрова незаслуженно отстранили от должности командующего армии. И он покидает ее.
«Случайно, находясь при переправе на Таманский берег, я оказался у причала, когда Иван Ефимович покидал плацдарм. Не дойдя до катера, он повернулся к берегу, несколько минут стоял под ледяным ветром, один на причале, оглядывая вершины приснеженных сопок, у берега они были пустыми. И генерала никто не провожал. (Ну как же, снятый с должности командующий! – В. К.) А может быть, ему и захотелось провести эту минуту в одиночестве. Голова командующего, ставшего в этот день бывшим командующим, тряслась, по щекам скатывались непривычные, для меня тогда непонятные, слезы, потому что я еще ничего не знал. Я попятился, отодвинулся от причала. Потом генерал резко повернулся, тяжело шагнул на борт катера, он отвалил, развернулся, взбурлил воду…
Еще раз, Владимир Васильевич, спасибо за Вашу благородную работу, за разбуженные воспоминания. Поскольку других слов так и не нашлось, крепко жму Вашу руку.
Бывший майор Дмитрий Холендро.
27 марта 1984 г.».
Мне очень хочется привести еще одно писательское письмо, его написал Александр Борщаговский, на мой взгляд, принципиальное письмо, отвечающее и на тот вопрос, что писатели еще до начала перестройки поднимали свой голос о необходимости ее. То, что они писали честные и правдивые произведения и откладывались эти произведения до поры в письменный стол, теперь всем хорошо известно. Но вот это письмо, которое я хочу процитировать, говорит о том, что писатели довольно смело высказывали свои суждения и мысли и проводили опасные для того времени сравнения. Несколько таких слов очень могли повредить карьере Александра Борщаговского, если бы они стали широко известны, но он не побоялся, мне об этом написал.
«Дорогой Владимир, прочитал „Полководца“ и не могу не написать о своем добром и благодарном чувстве. Удивительная работа! Она исподволь, в силу особых свойств правды, исторической истины решает разом очень много задач. Даже мы, прошедшие войну, как-то скользили памятью, исторической мыслью мимо Кавказа; он был, отмечался в сознании, но не обретал той грозной реальности, неотвратимости и гордого ощущения истинной трагедии и выдающейся победы, не уступающей другим победам – под Москвой, под Сталинградом или Курском.
Пожалуй, что чрезмерный крик, поднятый вокруг «Малой земли» – славного достойнейшего эпизода войны, только смазал всю эпическую картину битвы за Кавказ, спутал масштабы (вот эту фразу я бы хотел подчеркнуть и напомнить читателям, что она написана еще при жизни автора «Малой земли» и в то время, когда все газеты и журналы были полны превозносительных рецензий об этом творении).
Теперь вся почти немыслимая панорама от Полярного до подступов к Баку сложилась, и представление мое о военном театре стало полным. И сделал ты это точно, отлично, с опорой на действующих лиц «драмы» без паясничанья в адрес Гитлера и его генералов, без того фельдфебельского уничижения, которое оборачивалось и умалением исторического подвига нашей армии.
Как-то тебе удался тон – спокойный, доказательный, без «посвиста», тон – во всем, что касается Сталина, Ворошилова, трудных тем и т. д. И многое оказалось возможным из того, что казалось невозможным. И разгадка тут, я думаю, не только в самом спокойном тоне. Все сложности ложатся на судьбу и характер Петрова, а он так привлекателен и значителен в своей человеческой и гражданской сущности, что с ним не может быть связано никакой нечистоты. Тут правда, только правда, а ее надо выслушать.
Вся публикация – внутри, в ее капиллярах и сосудах – проникнута духом братства, интернационализма. Запад – благожелательный к нам в годы войны, конечно, писал в газетных шапках: «Русские нанесли удар», «Русские наступают», «Русские побеждают» и т. д. И мы тоже привыкли к этой формуле, к тому, что русские здесь синоним Советского Союза, советского народа. Но как важно рассказать о том, что дрались мы одной семьей, все вместе, и кровь пролили все народы страны. (Я сам понял это вполне однажды в Таджикистане, в горном кишлаке, увидев гранитную плиту с десятками имен павших.) Кавказ позволил тебе вполне выразить эту важную тему, и сделал ты это сильно, от души.
Много, много добра в этой твоей документальной прозе, а в сущности – в исповеди и в признании любви к Петрову, которого полюбили и мы. Сила документальной прозы велика. В уходящем году мы убедились в этом, читая Крона, тебя и Юрия Казакова, такого неожиданного и прекрасного в его любви к Вылко.
От души желаю тебе доброго славного года впереди, а за ним долгой череды лет, душевной крепости и славной работы за столом.
Обнимаю, твой Саша Борщаговский.
27.12.1983 года».
Наверное, читатели уже подумали о том, что автору пора бы привести и обещанные критические замечания в адрес «Полководца». Я не забыл это обещание. Их было немало. Были даже не только критика, но, я бы сказал, и злопыхательство, вроде того:
«…жаль, что ты, Карпов, не погиб в лагере, тогда бы не появилась эта книга».
Не всем правда, написанная в «Полководце», пришлась по нутру. Я отношу подобные пожелания в адрес тех, кто, наверное, стоял на вышках лагерного ограждения или же «обслуживал» меня в тюремных камерах, когда я числился «врагом народа». Я не могу их письма отнести к критике. А вот серьезные критические замечания человека, разбирающегося в литературе, компетентного как в делах исторических, так и военных, я ниже привожу.
