А. Фурсов - De Secreto / О Секрете
Маршрут путешествия в изложении Тивадара Шварца был таким: по Транссибирской железной дороге от Хабаровска до Ксеньевской, трудный переход через реку Черный Урюм, поход через сибирскую тайгу, остановка у кочевников-арачонцев (видимо, орочей) и наконец, возвращение к цивилизации на плоту по реке Витим.
Для чего понадобилось уходить от цивилизации, чтобы с такими усилиями к ней возвращаться? И в чём была цель такого путешествия в Европу, к которому по пути примкнули австрийцы Сепи и Дельфи, в пути съевшие своего товарища Ганса?
На германском портале Arcadepub.com история дополняется весьма любопытной деталью: «По пути обратно в Венгрию ему также удалось заехать в Москву, где он содействовал созданию Советской ассоциации эсперанто».
Так что это было — побег, авантюра человека с психопатическими наклонностями, каких в истории эсперантизма много (взять священника Иннокентия Серышева, в годы революции сначала пытавшегося проповедовать на эсперанто, затем написавшего статьи «О признании Красного Китая» и «О Соединённых Штатах человечества», бродившего пешком по Японии, а затем осевшего в Австралии и снова в качестве священника удивлявшего русских эмигрантов предложением купить острова в Полинезии и создать там государство), этнографическая экспедиция или разведывательная операция?
Последний вариант кажется на первый взгляд наименее вероятным: Австро-Венгерская империя пала, Венгерская Советская республика разгромлена, правое правительство молодого Хорти, по идее, никак не должно симпатизировать анархо-интернационалистским языковым экспериментам…
Для бдительных американских республиканцев увлечение отца Сороса эсперанто — одно из доказательств принадлежности всего семейства к коммунистическому лобби. Участие в советском мероприятии 1920 г. — лишняя «улика».
Но тогда возникают вопросы не только к Соросу, но и к Миклошу Хорти. Как он допускает на своей территории явно ультралевое движение интеллектуалов?
В 1922 г. Тивадар Шварц начинает выпуск в Будапеште журнала «Literatura Mondo» — «Мир литературы», который становится центром кристаллизации литературы на эсперанто, форумом, где публикуют свои первые работы писатели-эсперантисты Кальман Калочай и Дьюла Баги.
И никто не мешает самовыражаться ни Соросу, ни Шварцу, ни Калочаю, ни Баги. Другое дело, что венгерские классики эсперанто, мягко говоря, очень далеки от коммунизма. В названиях произведений Калочай — «Секретные сонеты», «Эзопова мудрость», «Двенадцать ночей дьявола» — какие-то идеи явно звучат, но отнюдь не левые. Ещё его перу принадлежит «Свобода и любовь» — но это избранные переводы Петефи.
Дьюла Баги менее склонен к мистике. Он написал три книги о жизни австровенгерских военнопленных в Восточной Сибири, но не авантюрных, а трагических. Он больше прославился гуманистическим романом «Зелёное сердце». В этом есть логика: символ эсперантистов — зелёная пятиконечная звезда. Зато его письмо-обращение к братскому народу удмуртов и стихи, посвящённые родству венгерского и эстонского народов, ни к какому интернационализму отношения не имеют. Эта песня — из другой оперы.
Нельзя сказать, что Баги был единомышленником главы Всемирной ассоциации эсперантистов (CAT) Эжена Ланти: тот проповедовал «безнациональность», а вовсе не венгерско-эстонскую дружбу.
Эжен Ланти с начала 1930-х гг. критикует Сталина. По времени его разочарование в советском руководстве совпадает с опалой Троцкого, который, как и А.В. Луначарский, поддерживал эсперанто, более того, считал его языком мировой революции. Принято считать, что два судебных процесса против советских эсперантистов (1937 и 1938) — результат расхождения руководства CAT с формулой Сталина о построении коммунизма в отдельно взятой стране, и отсюда же — квалификация эсперантистов как троцкистов.
Но всё было сложнее. Первые аресты эсперантистов относятся к 1936 г. Первые две «жертвы произвола» — Оскар Янович Лейланд, периодически путешествующий в буржуазную Эстонию, и бывший торгпред СССР в Германии, уроженец Берлина Герберт Ильич Муравкин.
В том же году руководство Союза эсперантистов советских республик (СЭСР) публично и организационно отмежёвывается от CAT. Тем не менее, в апреле 1937 г. арестовывают как Владимира Варанкина, старейшего эсперантиста и поэта, продолжающего контакты с CAT, так и бывшего комиссара и лояльного председателя СЭСР, латыша из остзейских немцев Людвига Карловича Дрезена. Роковую роль для Дрезена играет донос, инициативно составленный украинским советским писателем Владимиром Саввичем Кузьмичём. Там утверждается, что Дрезен рекомендует организации активизировать контакты с «будапештским центром», в том числе с литераторами Калочаи и Баги.
Вторая волна арестов — результат допросов бухгалтера СЭСР А.Т. Самойленко, экспедитора Г.А. Степанова и заместителя главы московского клуба эсперантистов В.И. Горожеева. Экспедитор, безразличный к «делу эсперантизма», механически перечисляет имена, встречавшиеся ему по переписке. Горожеев, имя которого назвал Степанов, старается обелить себя (он будет выведен В.Т. Шаламовым в рассказе «Эсперанто» под фамилией Скоросеев, в том же ИТЛ пребывает зэк «Нарынский» (Миримский?), обвинённый в шпионаже в пользу Венгрии и этим гордящийся). Однако логика вынесенных приговоров свидетельствует о том, что НКВД руководствовался прежде всего показаниями Самойленко. Бухгалтер, ранее работавший в Наркомвнешторге, рассказал, что в 1925 г. познакомился в Берлине с членами Союза советских студентов Гербертом Муравкиным и Владимиром Маркузе. Последний, по его словам, завербовал его для работы на германскую разведку, а затем, после отъезда в СССР, поручил передавать сведения Муравкину.
«С приездом из Германии в СССР БАТА Иосифа — Венгрия, а потом — МУРАВКИНА (1933 г.), к-p. шпионская деятельность значительно оживилась и приняла широкие размеры по всему СССР. На воинских предприятиях организовывались эсперантские ячейки бюро межрабсвязи. Из числа их вербовали людей для шпионской работы и через них получали необходимые шпионские сведения, которые шли, главным образом, в Германию для немецкой разведки», — написал Самойленко.
Венгр Йожеф Бата, до 1932 г. состоявший одновременно в компартиях Германии и Венгрии, в 1933 г. приехал в Москву. Именно этот человек, через запятую названный в инициативном доносе Кузьмича, интересовал НКВД. И не просто в связи с «будапештским центром», а потому что в период второго судебного процесса над Матьяшем Ракоши, участником венгерского восстания 1919 г., тайно отправленным в Венгрию в 1924 г., выяснилось, что этого коммуниста-сталинца сдал полиции Хорти именно Бата.
Матьяш Ракоши в 1935 г. на повторном суде был приговорен к пожизненному заключению; через пять лет Москва его обменяет на трофейные венгерские знамёна. А НКВД занялось Батой и его контактами в СССР. В числе контактов помимо попавшего под раздачу Дрезена оказались сотрудники не только Наркомвнешторга, но и Наркомсвязи, один из них — бывший заместитель наркома Николай Моденов, а также сотрудник Союзвзрывпрома Григорий Демидюк. Показания на Бату, кроме его супруги, дали ещё двое эмигрантов из Венгрии. При этом речь шла о его работе на венгерскую, а не германскую разведку. Ещё одним подозреваемым (и расстрелянным) оказался Федор Павлович (Ференц) Робичек — сын заместителя министра почты Венгерской Советской Республики. Ещё одним — Михаил (Миклош) Аронович Розенфельд, на момент ареста — заместитель главы НКВД Таджикистана.
На кого на тот период работали Герберт Ильич Муравкин и Владимир Максимович Маркузе, о которых сегодняшние составители мартирологов почему-то не плачут?
Название «Союзный центр», которые составители мартирологов позиционируют как типичную для сталинских палачей следовательскую фикцию, упоминал на допросах только А.Т. Самойленко. «В основном для германской разведки», — писал он. А ещё для какой? А «Будапештский центр» — тоже вымысел? Тогда что такое «центр кристаллизации эсперантистов», о котором сейчас пишут немецкие историки? И если московские эсперантисты ни к какой антигосударственной деятельности причастны не были, то как объяснить их концентрацию в государственных ведомствах связи и на предприятиях, связанных с радиоприборами и взрывотехникой?
(Примечательно, что высшая мера досталась немногим. Её избежал один из самых активных «международников» П.Д. Мостепанов; её избежал, несмотря на ответственную должность, Н.Д. Моденов. И даже П.Н. Шумилов, на первом допросе в 1937 г. показавший, что намеревался «взорвать Красную площадь», был осуждён всего на 5 лет ИТЛ, поскольку год спустя от своих показаний отказался. Двое подозреваемых проходили судебно-психиатрическую экспертизу в НИИ Сербского, из них один сразу признан невменяемым, другому 8-летний срок был сокращён до 3 лет, после чего он воевал в звании старшины и заслужил Орден Красной Звезды. И это в тот период, который считался самым брутальным…)
