Из истории раннегреческого общества - Ксения Михайловна Колобова
Я не могу не остановиться в заключение еще на одном крайне интересном рисунке, представленном на коринфском арибалле VI в. до н. э. (рис. 23).[198]
При изображении деревянного коня художник отклоняется от обычной версии взятия Трои посредством хитрости: ахейцы оставляют сделанного коня у стен осажденного города, а сами создают картину снятия осады и отъезда на кораблях. Лишь ночью, когда Троя погрузилась в сон, вышедшие из коня греки открыли ворота подошедшему ахейскому войску. В нашем случае, как отметил уже издатель сосуда Френер, обстоит иначе: битва начинается в тот момент, когда еще не все ахейцы успели покинуть свое убежище. Поэтому бой происходит и у коня, и на коне, и под конем. Создается впечатление, что разыгрывается битва за коня, свидетелями которой являются птица (гусь?) и львица таких же огромных размеров, как конь.
Рис. 23. Троянский конь на коринфском арибале.
Возможно, что столь сложная композиция (более 44 фигур) не выдумана художником, но заимствована им из какого-либо другого более древнего памятника. Однако значение и смысл самой сцены были уже в значительной мере утрачены, и поэтому наряду с конем огромных размеров художник вводит два звериных персонажа, распространенные в ориентализирующих памятниках того времени. Он уравнивает их по величине с конем, наподобие звериного, хотя здесь и совершенно неуместного, фриза.
Это — и дань художника своему времени и, с другой стороны, — свидетельство своеобразного и примитивного освоения древней легенды.
Однако самый рисунок боя у деревянного коня проливает некоторый свет на другие версии мифа о падении Трои, которые сохранились лишь в устной и живописной традиции, но стерлись и забылись в традиции литературной.
Глава II
Архаический Родос
1. Родосское трехградие
В древнейшем письменном источнике «Илиаде» о. Родос представлен населенным дружинами Тлеполема, —
Кои в родосской земле, разделенные на три колена,
Линд и Ялис и Камир белокаменный вкруг населяли...[199]
Все три города объединены властью Тлеполема, который, по-видимому, был и архагетом и ойкистом городов (в пользу этого говорит пассивный оборот, относящийся к заселению городов — ωκηθεν, κοιμηθένεζ). Эта версия подтверждается также наличием на острове культа архагета Тлеполема[200] и архагетов Гераклидов.[201] Родос в тот период являлся уже богатым островом:
Зевс им богатства несметные свыше излил, Олимпиец.[202]
Это представление о Родосе вряд ли старше VII в. до н.э. Период X—VIII вв. остается неосвещенным.
Три родосских центра — Линд, Камир и Ялис — возникли, несомненно, еще в минойский период жизни острова. Однако нельзя предполагать, что традиционное в истории трехчленное разделение острова создалось сразу и что кроме этих городов на Родосе существовали лишь многочисленные поселки. И действительно, в схолиях к VII олимпийской оде Пиндара назван и четвертый родосский город — Ахея: «Дидим говорит, что есть и четвертый город, называемый теперь Ахеей».[203]
Помимо этой заметки схолиаста, мы находим несомненное подтверждение существования Ахеи в надписи, относящейся к древнему святилищу Алектроны, а затем у Диодора и у Афинея со ссылкой на Эргия.
Афиней приводит рассказ родосских историков Полизела и Эргиада о поселении в ялисской области финикийцев, предводительствуемых Фалантом. При вторжении греков во главе с Ификлом на Родос, финикийцы укрылись в Ахее, укрепленном городе в Ялисе.[204]
Диодор, по-видимому, заимствует свой рассказ у родосского историка Зенона:[205] не участвовавшие в убийстве Тенага, сыновья Гелиоса Охим и Керкаф остались на Родосе и «поселились в Ялисии, основав город Ахею».[206] Это произошло, по версии Диодора, еще до возникновения Линда, Камира и Ялиса, которые были основаны лишь сыновьями Керкафа после того, как сильное наводнение опустошило Кирбу.
Надпись Алектроны представляет сакральное постановление ялисцев о священном участке и храме Алектроны.[207] Одна стела с этим постановлением должна быть выставлена при входе в святилище, находящееся вне города, по дороге, ведущей, может быть,[208] из нижнего города; вторая стела выставляется, по-видимому, в центре этого города на агоре и, наконец, третья — при спуске из города Ахеи.[209]
Еще Меурсий высказывал предположение, что ’Αχαϊα πολίς наших источников и ’Οχύρωμα Страбона обозначают одно и то же — акрополь Ялиса на вершине горы Филерма.[210]
Это положение оставалось общепризнанным до выступления Виламовица: сославшись на заметку схолиаста к Пиндару, Виламовиц замечает, что мнение о тождестве Ахея с акрополем Ялиса — «неприемлемо».[211]
Мнение Виламовица было категорически отвергнуто С. Селивановым. Вместо предложенного Гиллером чтения εν τε ’Ιαλυσία (у Афинея: εν τε ’Ιαλυσω), Селиванов считает возможным избежать конъектуры, понимая πόλις ίσχυροτάτη в смысле ακρό πολις;[212] в этом случае самый термин πόλις ίσχυροτάτη как нельзя более согласуется со страбоновским ’Οχύρωμα.
Надпись Алектроны также свидетельствует о том, что самое святилище находилось на склоне горы, примерно посередине подъема, между городом (πόλις), расположенным у подошвы Филерма, и Ахеей — акрополем на вершине горы.
Что же касается заметки схолиаста, то, с нашей точки зрения, С. Селиванов правильно отмечает, что в ней есть «что-то недосказанное и перепутанное». Прежде всего смущает словечко «νυν». Если оно относится ко времени Дидима или самого схолиаста, то на острове в это время было уже не три и не четыре, а гораздо больше городов.
Вполне возможно, что Дидим отождествил Αχαια πόλις (= ακρό πολις) с особым городом, тем более, что вплоть до первых десятилетий IV в. до н. э. слово «полис» часто употреблялось в значении «акрополь».
Очень убедительные возражения С. Селиванова, с нашей точки зрения, не решают, однако, одного важного вопроса. С. Селиванов склонен считать Ахею очень древним городом (более древним, чем Ялис), что, с его точки зрения, подтверждается и самим положением Ахеи на вершине горы Филерма. Как же тогда объяснить, что наименование Ахеи было поглощено позднее возникшим Ялисом? По примеру минойских городов Крита, Ялис возник не на вершине холма, а на его
