Сибирь в сердце японца - Кюдзо Като
Рассказывая об этом, командир конвоиров, слегка вздохнув, сказал: «Все это произошло в какие-то мгновения… Да, я вспомнил, что у одного из беглецов был скальпель. Наверное, я должен написать об этом докладную записку».
Когда мы уходили от начальника лагеря, кончался длинный летний день, и все кругом было покрыто вечерней мглой. В этот момент мне не хотелось быть человеком.
Вернувшись в лагерь, я встретился с теми, кто спал на нарах радом с беглецами. Они мне рассказали, что капрал Намикава служил на границе в Маньчжурии, а солдат Миано служил в санчасти, оттуда у него и сохранился скальпель.
Мне кажется, что их план побега был слабо продуман. Неужели они надеялись, что им удастся пройти несколько тысяч километров через густую тайгу. Как могли они поверить в это?! Хорошо известен случай, когда на Филиппинах, на острове Гуам лейтенант Онода и капрал Йокои прожили 30 лет в джунглях. Но в суровых сибирских условиях подобное было абсолютно исключено. Намикава и Миано убежали после обеда, но обнаружены они были уже на следующее утро, т. е. с момента их побега не прошло и 24 часов. Вряд ли по тайге можно далеко уйти от погони.
Почему же за столь короткий срок они убили Тайно? — Здесь невольно вспоминается о том, что кочевые народы передвигаются вместе со своими домашними животными. Затем они убивают и едят этих животных. Мы, кстати, тоже с того момента, как стали военнопленными, по приказу советских военных всегда вели с собой несколько коров. После дневного перехода их забивали, чтобы приготовить еду. Для Намикава и Миано Танно был такой коровой или ягненком. Вспомнились слова Намикавы, сказанные незадолго до побега, о том, что уж на месяц он себя питанием обеспечит. Видимо, уже тогда он задумал убить своего однополчанина. На-микава и Миано долго уговаривали Танно пойти с ними. Все это делалось ради того, чтобы убить его и съесть. Танно был убит топором сзади.
О чем же думал в тот роковой момент Танно? Наверное, он мечтал вновь увидеть родные моря и горы, Японию, в которой ждала его семья. Но вместо этого, доверившись Намикава и Миано, он получил от них неожиданный удар сзади. Они разрубили его голову, как дрова. Я поражаюсь этому. Ведь если бы Намикава и Миано остались в живых, они не могли быть уверены друг в друге. Рано или поздно один из них убил бы своего попутчика. В тот момент я думал, что человеческая сущность — это непонятные и непроходимые дебри. Неужели человек может так поступить? У него на плечах есть голова, для чего же она ему дана? Для того, чтобы жить или для того, чтобы использовать своих однополчан в качестве живых консервов? Ведь план убийства зреет тоже в голове. Иногда говорят, что человек находится между Богом и животным. Но разве животное может быть таким жестоким, как человек? Так, может быть, человек хуже зверя? В таком случае животное действительно заслуживает большего сочувствия. Что же такое для человека жизнь? Разве может человек жить, пожирая себе подобных? Бывает, конечно, что люди уничтожают друг друга на войне. Случается, что жизнь убивают еще в утробе. Но ни с чем по жестокости нельзя сравнить людоедство. Мне вдруг вспомнились слова знаменитого русского художника и писателя Николая Рериха:
Мальчик жука умертвил,
Узнать его он хотел.
Мальчик птичку убил,
Чтобы ее рассмотреть.
Мальчик зверя убил,
Только для знанья.
Мальчик спросил: может ли
он для добра и знанья
убить человека?
Если ты умертвил жука, птицу и зверя,
почему бы тебе людей
не убить?[23]
Интересно, во имя чего же Намикава и Миано убили и съели Танно? Хочется думать, что среди множества людей Намикава и Миано были ужасными исключениями. Ведь в лагере было 200 с лишним человек, и никто больше до такого не додумался. И то, что совершили эти двое, никому не было понятно. Среди военнопленных встречались и такие, кто ради других мог принести себя в жертву. Даже страшно подумать, что Намикава и Миано так долго уговаривали Танно лишь затем, чтобы убить и съесть его. Хочется громко кричать об этом на весь мир. Пусть меня лучше убьют на этом месте, чем я сам пойду на убийство! И пусть никогда не повторится такое! Это ужасное событие! Когда я думаю об этих убийцах, мне просто не хочется быть человеком. И тем не менее, я все-таки живу. Как хочется выкинуть из памяти все, что связано с этим событием, но воспоминания вновь и вновь возвращаются ко мне. До сих пор перед глазами возникают три трупа на тенте под соснами, грустные глаза моих однополчан, взиравших на эту картину. Я думаю, что все мы испытывали тогда одинаковые чувства. Случай, о котором я рассказал, поражает своей жестокостью. И от этого наш мир кажется очень неуютным. Из моей памяти никогда не исчезнет это печальное событие. Но все же, размышляя о нем, следует помнить, что добрых людей на свете больше, чем злых.
* * *
В 1947 году я встретился с майором Яниным, который являлся начальником одного из отделов Управления строительством БАМа. Он был офицером, сапером, был в плену, после войны был освобожден и послан на строительство БАМа. В то время в Сибири было много офицеров с аналогичной судьбой, и мы общались с ними. Как-то в начале мая во второй половине дня майор Янин появился у нас с динамитом и детонаторами. Он хотел добыть рыбу в каком-нибудь из многочисленных окрестных озер. Начальник лагеря Постников, зная, что я тоже сапер, попросил помочь Янину. В то время я весьма неплохо умел обращаться со взрывчаткой. Я досконально изучил эту науку в школе саперов. Несмотря на то что стояла середина мая, северный день был длинным и в 7 часов вечера еще было светло. Мы обошли несколько небольших озер, но никак не могли поймать ни одной щуки, за которой мы, собственно говоря, и охотились. Возможно, не хватало взрывной силы зарядов — наверх всплывали, сверкая белым брюхом, лишь караси. Стало темнеть, и мы решили вернуться назад. До лагеря было подать рукой. Нам предстояло переплыть на лодке реку Вихоревку, приток Ангары. В то время активно таял снег, и вода неслась бешеным потоком. Плавсредством нам служила самодельная лодка из сосновых досок. Сделал ее японский солдат, плотник, но не специалист по строительству лодок, поэтому полагаться на безопасность этого судна не следовало, но мы все же рискнули. Едва лодка отошла от берега, она перевернулась, и мы очутились в холодной, как лед, воде. Вначале я так испугался, что нахлебался воды. Я умел плавать и, помогая себе ивовой веткой, смог добраться до ближнего берега — противоположного тому, на котором стоял лагерь. Янин же совсем не умел плавать и вцепился в перевернутую лодку, которую уносило течением в надвигавшуюся темноту. Он стал кричать: «Спасите! Помогите!» Эти крики услышали охранники в лагере и выстрелом вверх дали знать о случившейся беде. Подоспевшие на помощь люди выловили Янина ниже по течению, на повороте реки.
В бараке.
Я, продрогший до мозга костей, оказался один на противоположном от лагеря берегу. От холода я даже потерял сознание. Спасли меня конвоиры. Чтобы привести меня в сознание, они дергали меня за волосы и били по щекам. В конце концов на той же лодке они переправили меня в лагерь.
Товарищи, поджидая меня, не гасили печь. Я переоделся, и поскольку у меня зуб на зуб не попадал, был готов обнять эту печь. В течение получаса я никак не мог избавиться от дрожи. Выручил десятник, лейтенант Л у панд ин, который принес мне прикрытый сверху листом бумаги стакан водки. «Выпей это залпом, — сказал он, — иначе заработаешь воспаление легких». Я сделал так, как он сказал, и неожиданно почувствовал, что у меня в животе разгорается пожар. Дрожь мою как рукой сняло.
