Политбюро и Секретариат ЦК в 1945-1985 гг.: люди и власть - Евгений Юрьевич Спицын
Наконец, попытка многих современных авторов (Р. Г. Пихоя, А. В. Пыжиков, А. А. Данилов, Г. В. Костырченко, А. И. Вдовин[107]) вслед за Р. Конквестом «слепить» на базе ленинградского землячества мифическую «ленинградскую группировку» трудно согласуется с тем обстоятельством, что один из самых видных выходцев из Ленинграда, кандидат в члены, а затем и полноправный член Политбюро ЦК и заместитель председателя Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин сохранял твердые позиции в высших эшелонах власти почти 30 лет и не стал жертвой «Ленинградского дела». Более того, как явствует из публичной покаянной речи П. С. Попкова, сам А. А. Кузнецов очень высокомерно относился к своему «земляку» и в одном из разговоров со своим сменщиком на посту главы Ленинграда и Ленобласти дословно сказал ему: «Плевать я хотел с высокого дерева на Косыгина»[108]. То же самое касается и ряда других «ленинградцев», которые, по уверению А. Н. Волынца, оказались в Москве по протекции А. А. Жданова: заместителя военного министра и главкома ПВО маршала Советского Союза Леонида Александровича Говорова и начальника ГлавПУРа генерал-полковника Иосифа Васильевича Шикина, который уже в марте 1950 года перешел на работу инспектором ЦК в Отдел партийных, профсоюзных и комсомольских органов. Не выдерживает критики и попытка ряда авторов, в частности того же В. Д. Кузнечевского, представить жертвой «ленинградской трагедии» Первого секретаря МК и МГК ВКП(б) и секретаря ЦК Георгия Михайловича Попова, которого он чохом причислил к «русской партии». Дело в том, что, потеряв эти высокие посты в декабре 1949 года, он тем не менее остался в номенклатурной обойме и вплоть до самого конца декабря 1951 года поочередно занимал посты министров городского строительства и сельскохозяйственного машиностроения СССР.
Между тем, пересмотрев свои прежние позиции, новый взгляд на данную проблему (правда, под очень необычным ракурсом) демонстрирует известный российский историк профессор А. В. Пыжиков, автор известной монографии «Корни сталинского большевизма», который прямо говорит об абсурдности традиционного взгляда на «ленинградскую группировку» как на некую «русскую партию» внутри ВКП(б)[109]. По его весьма оригинальному взгляду, схватка между «ленинградцами» и «маленковцами» носила чисто «конфессиональный характер», поскольку костяк первой группировки составляла не пролетарская, а главным образом «церковно-интеллигентская» по своему происхождению «никонианская партия» А. А. Жданова, Н. А. Вознесенского, А. А. Кузнецова, П. С. Попкова, М. И. Родионова и других номенклатурных персон, а костяк другой, сугубо «пролетарской» (по своим истокам) группировки составляла «староверческая партия» во главе с Г. М. Маленковым, в состав которой тогда входили легендарные «сталинские наркомы»: А. П. Завенягин, М. Г. Первухин, А. Г. Зверев, В. А. Малышев, Д. Ф. Устинов, И. А. Бенедиктов, И. Г. Кабанов и ряд других советских управленцев высшего совминовского звена. Причем давнее противоборство двух ветвей русского православия в условиях существования советской власти, естественно, уже воспроизводилось вне традиционного религиозного контекста и в иной, сугубо идеологической проекции.
Вместе с тем, как утверждает профессор О. В. Хлевнюк, анализ архивных документов не подтверждает наличие «принципиальных и программных разногласий между ближайшими сталинскими соратниками». По его мнению, все члены высшего руководства страны в равной степени боролись за влияние на И. В. Сталина, за личную благосклонность «хозяина» и старались скорее очернить друг друга в его глазах, чем отстоять свои принципиальные позиции, решения или инициативы. В этой подковерной борьбе всегда существовали строго определенные «правила игры»: конкуренты имели право направлять вождю любой компромат друг на друга, но все решения об использовании этих материалов, о прощении и наказании, а также о возможной мере наказания мог принимать только сам вождь. Это касалось и содержания самого компромата: его ближайшие соратники могли спокойно обвинять друг друга в превышении должностных полномочий, в преступной халатности, в служебном подлоге и прочих тяжких грехах. Однако все политические оценки, в том числе самые грозные обвинения во «вредительстве», в «шпионаже» и иных преступных деяниях, могли исходить только от самого «хозяина»[110]. Но подобные оценки, столь распространенные в современной либеральной историографии и публицистике, грешат пустым фантазерством, озлобленным антисоветизмом и совершенно справедливо отвергаются многими их оппонентами.
Понятно, что жаркие страсти вокруг «Ленинградского дела» еще долго не улягутся, что зримо видно из анализа многочисленных работ, прежде всего видных представителей ленинградской исторической школы: Т. В. Лешуковой, В. А. Кутузова, А. З. Ваксера и других, — где представлена богатая историография по данной проблематике[111]. Между тем надо понимать и то обстоятельство, что само «Ленинградское дело» выросло не только из двух вышеупомянутых «ленинградских историй», но и из подзабытого «Дела Госплана», который после войны, по сути, превратился в аналог «малого» Совета Министров СССР. Как считают целый ряд историков (Ю. Н. Жуков, О. В. Хлевнюк, Й. Горлицкий, В. Д. Кузнечевский[112]), «Дело Госплана» стало постепенно раскручиваться с известной «Записки» заместителя председателя Госснаба СССР Михаила Трофимовича Помазнева, который, адресуя ее лично И. В. Сталину, прямо указал, что руководство Госплана СССР проигнорировало указание вождя о корректировке плановых показателей на первый и второй кварталы 1949 года и, по сути, обмануло его. По мнению О. В. Хлевнюка и Й. Горлицкого, нельзя исключить того, что эта инициатива М. Т. Помазнева была составной частью решительной атаки Л. П. Берии (главным образом его), а также Г. М. Маленкова на Н. А. Вознесенского. Во всяком случае, вскоре автор этой «Записки» был назначен на влиятельный пост Управляющего делами Совета Министров СССР, с которого слетел сразу после ареста (или ликвидации) Л. П. Берии в июне 1953 года.
Когда И. В. Сталин узнал об этом вопиющем факте, а также о том, что именно в Госплане СССР еще в годы войны была налажена целая сеть по продаже за рубеж особо важных и секретных документов, он дал прямое указание создать Комиссию во главе с Уполномоченным ЦК по кадрам в самом Госплане СССР Евгением Ермиловичем Андреевым для проверки этой информации. В конце августа 1949 года по результатам своей работы «Комиссия» Е. Е. Андреева, который, кстати, до этого возглавлял ключевой Административный отдел ЦК, направила на имя двух секретарей ЦК — Г. М. Маленкова и
