Истинная правда. Языки средневекового правосудия - Ольга Игоревна Тогоева
Что же касается самих Флорана и Марион, думается, что их истории позволили нам до некоторой степени проникнуть в мир чувств реально существовавших людей прошлого, узнать – пусть даже в несколько искаженном виде – как они понимали любовь и как могли рассказать о ней.
Глава 3
«Ведьма» и ее адвокат
Читатель, возможно, уже обратил внимание на одно любопытное обстоятельство: все заключенные Шатле, чьи дела собрал и сохранил для нас Алом Кашмаре, защищали себя в суде сами. Оказавшись в тюрьме по обвинению в уголовном преступлении, они могли рассчитывать только на себя – на свою смелость, выносливость и, не в последнюю очередь, на свое красноречие. Их процессы роднило полное отсутствие профессиональной защиты[171]. Данная ситуация объяснялась прежде всего тем, что сам институт адвокатуры во Франции конца XIV в. еще только складывался. Адвокатов было немного, а в провинциальных судах они и вовсе отсутствовали. Естественно, что их услуги стоили дорого и мало кто из заключенных Шатле был в состоянии их оплатить[172]. А те, кто имел такую возможность, предпочитали прибегать к давно известным и проверенным способам: заступничеству высокопоставленных друзей, королевским письмам о помиловании.
И все-таки исключения случались. Об одном из них я и хочу теперь рассказать.
* * *Дело Маргарет Сабиа, а именно так звали мою новую героиню, – самый ранний из известных мне ведовских процессов, имевших место в Северной Франции, где речь шла не о «бытовом» колдовстве, но о настоящем «заговоре» ведьм, о существовании их особой «секты»[173]. Это было единственное подобное дело, переданное в XIV в. из ведения местного суда в Парижский парламент. Единственное, в рассмотрении которого принял участие адвокат. И единственное, по которому был вынесен оправдательный приговор.
Кем была эта женщина, сумевшая обратить на себя внимание столичных чиновников? Что она предприняла, чтобы добиться перевода своего дела в Париж? Как вела себя в суде, чтобы выиграть уголовный процесс, который почти невозможно было выиграть? Вот что прежде всего заинтересовало меня в этой истории.
* * *Приговор по уголовному делу Маргарет Сабиа датирован 9 апреля 1354 г. Трудно сказать, сколько ей было лет в то время, поскольку возраст обвиняемых в протоколах Парижского парламента не указывался. Однако, учитывая, что она успела овдоветь и вырастить двух сыновей, я склонна предположить, что ей было около 40–45 лет[174].
Судя по материалам дела, Маргарет являлась весьма состоятельной особой. Проживала она в Монферране, в собственном доме[175], оставшемся ей после кончины мужа, Гийома Сабиа. У нее имелась служанка Алиса, супруга некоего Жана по прозвищу Голова. Интересно, что в регистре парламента Алиса была названа родной сестрой (soror) Маргарет, хотя и не объяснялось, почему одна сестра находилась в услужении у другой. Мне представляется, что речь могла идти о так называемых спутниках семейной пары, т. е. о достаточно распространенной в XIV–XV вв. форме совместного проживания, когда состоятельные семьи брали к себе в дом бедных или немощных родственников в обмен на определенные услуги или имущество[176].
Из материалов дела мы знаем, что у нашей героини было два сына: старший Гийом (названный так, очевидно, в честь отца) и младший Жан. Жили они оба, по всей видимости, отдельно от матери. Из близких Маргарет людей следует назвать также двух ее подруг – Маргарет де Дё Винь и Гийомет Гергуа – поскольку обе они имели непосредственное отношение к ее истории, а также местного священника, члена ордена миноритов, брата Пьера Манассери, с которым, судя по всему, Маргарет поддерживала самые тесные отношения.
А еще у Маргарет Сабиа имелся брат – Гийом Мазцери де Без, также житель Монферрана и отец трех дочерей. В интересующее нас время все они уже были замужем, причем их мужья также находились друг с другом в близких родственных отношениях. Это были родные братья Жан и Жак де Рошфор и их кузен Оливье Мальнери, который являлся «важным и могущественным судьей» и побывал на службе у «многих магнатов, баронов и [прочих] знатных лиц»[177]. Именно это обстоятельство, как мне представляется, и сыграло решающую роль в судьбе Маргарет Сабиа.
* * *История бедствий нашей героини началась со смертью Гийома Мазцери, оставившего сестре часть своего имущества. Мы не знаем, что именно получила Маргарет (были ли это деньги, дом или, к примеру, посуда и постельное белье), но ее «племянникам» (как они сами себя называли) Жану, Жаку и Оливье такой поворот дела решительно не понравился. Неизвестно, сколько времени прошло с момента оглашения последней воли покойного, но добиваться справедливости братья решили через суд.
Однако – и это первое, что вызывает удивление, – они подали иск не в гражданский суд (где должны были решаться споры о наследстве), а в уголовный (такими вопросами вроде бы не занимавшийся). Ради чего был сделан такой выбор? Почему братья сразу отказались от гражданского процесса? И по какой причине уголовный суд принял их иск к рассмотрению?
Если верить довольно туманным и часто противоречивым французским кутюмам, оспорить волю умершего его наследники могли в следующих случаях. Во-первых, если отсутствовало завещание, а пожелание о разделе имущества было высказано устно. Во-вторых, если завещатель не получил согласия семьи на свои распоряжения. В-третьих, если собственность, которую он пытался завещать, была им самим унаследована: такое имущество, в отличие от благоприобретенного, свободно передавать кому бы то ни было[178].
Однако, если завещание все-таки имелось или же наследуемое имущество считалось общим (например, совместно нажитым Гийомом Мазцери и его сестрой или ее мужем, Гийомом Сабиа), то прочим родственникам было не на что рассчитывать. Вероятно (хотя это всего лишь мое предположение), именно так обстояло дело и в данном случае. Оливье Мальнери, будучи человеком сведущим в вопросах права, понимал, что, подав иск в гражданский суд, он с кузенами не выиграет процесс, а только зря потратит деньги и время.
Из этой ситуации наш «важный и могущественный судья» нашел, пожалуй, единственный возможный для себя выход. Он обвинил Маргарет в воровстве, пытаясь представить дело так, будто она не просто забрала из дома Гийома Мазцери законно унаследованное имущество, но украла вещи, ей не принадлежавшие. В середине XIV в. воровство, наравне с убийством, уже считалось тяжким уголовным преступлением, за которое полагалась смертная казнь[179]. (Илл. 11) В лучшем случае (если кража признавалась единственной и вещи добровольно возвращались владельцу), преступника ждало
