Артур Конан-Дойль - За городом
Преданный вам,Иеремия Пирсон ".
- Господи Боже мой! - простонал адмирал. - Он скрылся.
- И оставил меня в одно и то же время и банкротом, и вором.
- Нет, нет, Гарольд, - говорила, рыдая, мать. - Все устроится. Что так беспокоиться о деньгах!
- О деньгах, маменька! Дело идет о моей чести!
- Сын говорит правду. Дело идет о его чести и о моей чести, потому что его честь в то же время и моя честь, Это большое горе, мать, и в такое время, когда мы думали, что уже пережили все горе в нашей жизни, но мы перенесем и это горе, как переносили другие горести. Он протянул ей свою жилистую руку, и оба старика сидели с наклоненными седыми головами, рука об руку, и каждый из них чувствовал поддержку в любви и сочувствии другого.
- Мы были слишком счастливы, - говорила старуха со вздохом.
- Но это воля Божия, мать!
- Да, Джон, это воля Божия.
- Но все-таки тяжело будет это перенести. Я мог бы потерять все: дом, деньги, положение в свете - я перенес бы это. Но в мои года... моя честь... честь адмирала флота.
- Нельзя потерять чести, Джон, если не было сделано ничего бесчестного. Что такое ты сделал? Что сделал Гарольд? Тут дело идет не о чести.
Старик покачал головой, но Гарольд уже призвал к себе на помошь свой ясный практический ум, который покинул его на минуту в то время, когда его ошеломил этот ужасный удар.
- Мама права, папенька, - сказал он. - Бог видит, что мы в очень дурном положении, но мы не должны так мрачно смотреть на это дело. Ведь это нахальное письмо само по себе служит доказательством того, что я не имел никакого понятия о хитрых планах написавшего его негодяя.
- Могут подумать, что оно было написано с умыслом.
- Нет, этого подумать не могут. Вся моя жизнь служит доказательством противного. Посмотрев на мое лицо, не могут сказать этого.
- Нет, мой сын, если только у них есть глаза, - воскликнул адмирал, ободрившись при виде его сверкающих глаз и мужественного, готового отразить обвинения лица. - У нас есть письмо и у нас также есть твоя репутация. Мы выдержим бурю под этим прикрытием. Главным образом, вина лежит на мне, потому что это я выбрал тебе в товарищи такую акулу. Прости мне, Господи, я думал, что нашел для тебя такое прекрасное дело.
- Дорогой папенька! Разве вы могли что-нибудь знать? Он дал мне урок, как он говорит в своем письме. Но он был гораздо старше и опытнее меня, так что мне было неловко попросить у него для просмотра его книги. Но нам не следует терять понапрасну время. Я должен идти в Сити.
- Что же ты будешь делать?
- То, что должен делать честный человек. Я напишу всем нашим клиентам и кредиторам, соберу их, изложу перед ними все дело, прочту им письмо и отдамся всецело в их руки.
- Это так, мой сын... нос с носом, и кончай скорее дело.
- Я должен сейчас идти, - он надел свое верхнее пальто и шляпу, - Но у меня остается десять минут, я еще успею попасть на поезд. Мне нужно сделать еще одно маленькое дельце прежде, чем я отправлюсь.
Он увидал, через большую задвижную стеклянную дверь, что на лужайке для игры в теннис мелькает белая блузка и соломенная шляпа. Клара часто встречала его здесь по утрам, для того чтобы сказать ему несколько слов, когда он спешил отправиться в город. Он вышел теперь из дома быстрым твердым шагом такого человека, который решится на что-нибудь сразу, но у него было угрюмое лицо и бледные губы.
- Клара, - сказал он, когда она подошла к нему со словами приветствия. - Я жалею, что мне приходится сообщить вам неприятное известие, но у меня в Сити совершенно расстроились дела, и... и я думаю, что я обязан освободить вас от данного мне обещания.
Клара посмотрела на него вопросительно своими большими черными глазами, и лицо ее сделалось таким же бледным, как и его.
- Какое отношение может иметь Сити к вам и ко мне, Гарольд?
- Это - позор. Я не могу требовать, чтобы вы разделили со мной позор.
- Позор? Это потеря какого-то презренного золота и серебряных монет!
- О, Клара, если бы дело касалось только этого! Мы могли бы быть гораздо счастливее, живя вместе в маленьком коттедже в деревне, чем со всеми богатствами Сити. Бедность не могла бы так глубоко огорчить меня, как я был огорчен сегодня утром. Ведь прошло не больше двадцати минут с тех пор, как я получил письмо, Клара, а мне кажется, что это случилось давным-давно в моей жизни, что какая-то ужасная черная туча заслонила собою все и отняла у меня жизненную силу и душевный покой.
- Но в чем же дело? Чего же вы боитесь больше, чем бедности?
- Я боюсь, что у меня окажутся такие долги, которых я не смогу заплатить. Я боюсь, что меня объявят на бирже несостоятельным. Знать, что есть лица, которые могут предъявить ко мне законные требования, и чувствовать, что я не могу посмотреть им в глаза, - разве это не хуже бедности?
- Да, Гарольд, в тысячу раз хуже! Но все это можно перенести. А еще ничего нет?
- Мой компаньон убежал, и на меня пали огромные долги, которые я должен буду заплатить; я очутился в таком положении, что от меня могут потребовать судом, чтобы я заплатил, по крайней мере, часть этих пропавших денег. Они были даны ему для помещения, а он присвоил их себе. Я, как его компаньон, отвечаю за это. Я сделал несчастными всех, кого я люблю - моего отца, мою мать. Но пусть, по крайней мере, эта тень не падает на вас. Вы свободны, Клара. Нас ничто не связывает.
- Нужны два лица для того, чтобы существовал такой союз, Гарольд, сказала она, улыбаясь и кладя свою руку в его. - Нужны два человека, мой дорогой, для того, чтобы заключить его, и также два человека для того, чтобы порвать его. Разве так ведутся дела в Сити, сэр, что один человек может нарушить по своей воле данное им обязательство?
- Вы заставляете меня сдержать его, Клара?
- В этом случае я буду неумолимее всякого кредитора, Гарольд. Вы никогда не освободитесь от этого обязательства.
- Но я разорен. Вся моя жизнь разбита.
- Значит, вы хотите разорить также и меня и разбить всю мою жизнь. Нет, сэр, вы не отделаетесь от меня так легко. Но, говоря серьезно, Гарольд, я обиделась бы этим, если бы это не было так нелепо. Неужели же вы думаете, что любовь женщины похожа на тот зонтик, который я держу в руке - вещь, которая годится только для защиты от солнца и совершенно бесполезна, если дует ветер и собираются тучи?
- Я не хочу унижать вас, Клара.
- Разве не было бы большим унижением для меня, если б я оставила вас в такое время? Именно теперь я и могу быть полезна вам, - я могу помочь вам, поддержать вас. Вы всегда отличались таким сильным характером и в этом отношении стояли выше меня. Вы еще сильны и теперь, но вдвоем мы будем сильнее. А потом, сэр, вы не имеете понятия о том, какая я деловая женщина. Это говорит папа, а он знает.
Гарольд попытался заговорить, но его сердце было слишком полно. Он мог только пожать белую ручку, которая схватила его за рукав. Она ходила взад и вперед около него, весело болтая и стараясь как-нибудь развеселить его, потому что им овладело мрачное настроение. Слушая ее, он мог подумать, что с ним болтала Ида, а не ее серьезная и скромная сестра.
- Скоро все это устроится, - сказала она, - и тогда нам будет скучно. Конечно, у всех деловых людей бывают и удачи, и неудачи. Да я думаю, что из всех людей, с которыми вы встречаетесь на бирже, не найдется ни одного, который не мог бы рассказать про себя какой-нибудь истории в этом роде. Если бы все шло всегда гладко, то, конечно, всякий сделался бы маклером, и вам нужно было бы собираться в Гайд-Парке. Какая сумма вам нужна?
- Мне нужно больше, чем я могу достать. Не меньше тридцати тысяч фунтов стерлингов.
Клара изменилась в лице, услышав эту цифру.
- Что же вы намерены делать?
- Я пойду теперь в Сити и попрошу собраться завтра всех наших кредиторов. Я прочитаю им письмо Пирсона, и пусть они делают со мной, что хотят.
- А что же они сделают?
- Что могут они сделать? Они получат исполнительные листы на свои деньги, и фирма будет объявлена несостоятельной.
- И это собрание будет завтра, говорите вы? Послушаетесь ли вы моего совета?
- Что же вы мне посоветуете, Клара?
- Попросите у них несколько дней отсрочки. Кто знает, какой оборот может принять дело?
- Какой же оборот оно может принять? Мне никоим образом не удастся достать денег.
- Пусть вам дадут отсрочку на несколько дней.
- О, у них и так будет отсрочка по ходу самого дела. Нужно некоторое время на то, чтобы были исполнены все легальные формальности. Но мне нужно идти, Клара, я не должен показывать вида, будто я хочу уклониться от ответственности. Теперь мое место - в конторе.
- Да, мой дорогой, вы говорите правду. Да благословит и да сохранит вас Бог! Я останусь здесь, в Эрмитаже, но душою я буду целый день у вашего письменного стола в конторе, в Трогмортон-Стрит, и если вам сделается очень грустно, вы услышите, как я буду шептать вам на ухо, и поймете, что у вас есть одна такая клиентка, от которой вы никогда не отделаетесь, никогда, до тех пор, пока мы с вами живы, мой дорогой!
