Виктор Баныкин - Рассказы о Чапаеве
Сборы были недолги. Лодку я вытащил на берег, а вёсла, пальто и рюкзак с посудой спрятал в обмытом росой тальнике, засыпал сверху песком.
Дороги я не знал и пошёл наугад. За небольшой рощей тянулись озёра. Тут мне встретился рыбак с удочками, он и указал дорогу в Сутыри.
Скоро начался сосновый бор, тянувшийся отлого в гору. Лес уже проснулся и жил по-своему радостно и беззаботно. Пели соловьи, куковала кукушка, мягкими переливами звучал голос иволги.
Над кустами цветущей акации, жёлтые цветочки которой были похожи на язычки зажжённых свеч, летали пчёлы и мохнатые шершни.
По обочинам дороги стояли зелёные папоротники. Тут же начинались и далеко в глубь леса уходили большие лужайки земляники.
Лес кончился неожиданно. В нескольких шагах от опушки начинался крутой песчаный обрыв.
Внизу сверкала вышедшая из берегов стремительная, властная Ветлуга.
Я долго сидел на обрыве, свесив ноги вниз, и всё любовался рекой. Она кипела, бурлила, обласканная молодым солнцем.
В полуверсте от того места, где я сидел, раскинулась на песках деревня Сутыри. В деревне в этот день был базар. С площади доносился шум, свойственный, должно быть, всем рынкам и ярмаркам.
Я бесцельно бродил по базару, равнодушно толкаясь среди спешащего народа, как вдруг моё внимание привлекла толпа крестьян, сгрудившихся у низкорослой, сучковатой сосны. В кругу кто-то пел весёлую украинскую песню.
Я пробрался в круг. Под сосной сидел широкоплечий, в вышитой рубахе старик. В волосатых руках он держал бандуру, смотрел прямо перед собой удивлённо чистыми голубыми глазами и пел, перебирая струны.
Лучи солнца омывали лицо старика - странно белое, с высоким морщинистым лбом, на который спадали короткие, в кружок подстриженные волосы. Он редко мигал веками с густыми ресницами и не щурился от солнца, заглядывающего ему в глаза. Я догадался, что бандурист слепой.
Старик замолчал. А струны чуть слышно пели, но он провёл по ним ладонью, и они смолкли.
На Урале камыш шумит,
глухо возвестил старик, и послушные струны под быстрыми пальцами зашумели рокочуще.
Берег глинистый там высок,
Город Лбищев в Урал глядит.
Я слышал шуршание камыша, бульканье пенистой воды, и мне представился Урал сердитым в ненастную, пасмурную погоду.
Некоторое время струны пели тихо и грустно. Но вот они заговорили явственнее, тревожнее. Бандурист произнёс убеждающе:
Ничего не видно в воде
Волны катят, волна за волной.
Снова запели струны, и до слушателей донеслись всплески катившихся по Уралу волн.
Тучи хмурые смотрят вниз,
Где Чапаев погиб молодой.
Пальцы проворно забегали по струнам. Словно в золотые трубы и серебряные литавры заиграли торжественный гимн:
Слава в мире о нём идёт,
Народ песни о нём поёт!
Рядом со мной стояла русоволосая девушка с комсомольским значком на батистовой кофточке. Она слушала внимательно, устремив на бандуриста свои светлые большие глаза.
У героя могила - река,
Песок кости его хранит.
Берег глинистый там высок,
Город Лбищев в Урал глядит.
Старик негромко играл на послушной бандуре и повествовал:
И героями мы богаты:
У Чапаева много сынов.
...Поставив между ног бандуру, старик что-то тихо сказал седой старушке, сидящей рядом с ним. Та улыбнулась, достала из-за спины кошёлку, нагнулась к ней.
Люди смотрели на старика и молчали, не двигаясь с места, словно ожидали новой песни.
Вперёд протиснулся пожилой коренастый колхозник в новой сатиновой рубахе и хромовых скрипучих сапогах.
- Держи, старче, - проговорил он, извлекая из кармана деньги.
Бандурист проворно убрал руки к животу, к плетёному поясу, нетуго обхватывавшему его талию, и вежливо сказал:
- Мы ведь не нищие, не берём. Спасибо.
Колхозник хлопнул ладонями по бёдрам и с искренним недоумением спросил:
- Чем же прикажешь отблагодарить тебя?.. Анютка! - позвал он дочь, видимо что-то надумав и добродушно, широко улыбаясь. - Беги к возу и возьми у матери курицу. Да смотри самую крупную выбери. Живо!
Русоволосая девушка в батистовой кофточке проворно стала выбираться из толпы.
И тут все заговорили разом, расхваливая бандуриста. Высокая, сухощавая старуха, всхлипывая, рассказывала о своей молоденькой дочке, санитарке красноармейского полка, зарубленной колчаковцами в девятнадцатом году в Сибири.
Я присел на бревно рядом с бандуристом и спросил, откуда он.
- С Украины мы. У меня в Харькове сын работает на заводе, где трактора делают. А другой сынок у Чапаева служил. Его под Уфой убили...
Старуха подала бандуристу эмалированную кружку с молоком и ломоть калача. Завтракая, он продолжал:
- Такой обет я дал: до конца жизни в песнях возвышенных героев прославлять.
Он помолчал и, повернув в мою сторону лицо, просиявшее тихой, доброй улыбкой, ласково промолвил:
- Хороший у нас народ, гражданин товарищ. Песни любит страсть как! Так бы и пел и пел бы всё!
СКАЗКА
Опустился синий ласковый вечер, и в селе стало тихо. В летнюю пору в деревнях редко где зажигают огонь: взрослые ночуют на полевых станах, а детишки да старухи ложатся рано. Лишь в сельсовете да в правлении колхоза ярко светились окна.
Я только что вернулся с поля и, не заходя на квартиру, направился разыскивать скотный двор колхоза. Навстречу шёл бойкий вихрастый парнишка. Он вызвался проводить меня до скотного двора.
- А тебе кого там надо? - спросил он, ежеминутно поправляя спадавшие широкие и длинные, до пят, штаны. - Может, конюха Бузаева?
Я подтвердил, что иду к Бузаеву. Мальчишка хлопнул в ладоши и весело проговорил:
- Я так и знал! Бузаев-то мне дед! Да! Он у Чапаева служил. Пушками заведовал и сам стрелял. Не веришь?
Паренёк строго посмотрел на меня. Я взял его за плечо и сказал:
- Конечно, верю. Давай познакомимся. Как тебя зовут?
Мой новый приятель сразу смягчился и охотно ответил:
- Колькой!
А через минуту он уже задушевно выкладывал мне свои сокровенные мысли:
- Кончу десятилетку - в артиллерийскую школу пойду учиться. На командира выучусь, всеми пушками буду командовать, какие ни есть в армии. Как Чапаев!
По секрету Колька сообщил, что дедушка его знает интересную сказку про Чапаева, которую рассказывает очень редко и не всем.
Впотьмах подошли к скотному двору. За изгородью ржали и пофыркивали жеребята. Из растворенной двери конюшни светил бледный огонёк фонаря.
Колька громко позвал дедушку.
Фёдор Борисович подошёл неторопливым, твёрдым шагом.
Поздоровались. Я объяснил, зачем пришёл. Колька принёс "летучую мышь", и мы втроём уселись на завалинке.
Фёдор Борисович выглядел молодо. У него были быстрые, весёлые глаза и густая, мало поседевшая борода. Говорил он живо, образно, с врождённым юмором.
Записав его воспоминания о Чапаеве, я попросил рассказать сказку. Бузаев долго отказывался. Вступившийся за меня Колька тоже стал просить деда.
Наконец тот сдался.
- Ну, слушай, - улыбаясь, молвил Фёдор Борисович. - Да смотри всё запиши так, как говорить стану.
И он рассказал сказку про Чапаева.
* * *
И совсем не утонул Чапай в реке Урале, выдумка это. Урал он переплыл, не напрасно его хорошим пловцом считали, а белоказаки погоню за ним устроили.
Ловкий был Чапай!
Беляки за ним на конях, а он от них бегом да бегом по лесу. Пули свистели над его головой - он только нагибался, приседал да и снова летел вперёд.
Совсем было догнали Чапая. Да схитрил он. Спрятался в медвежью берлогу и сидит там. Белоказаки проскакали рядом - не заметили его, думали: вперёд убежал. А Чапай вылез из берлоги - и в сторону по спрятанной в кустарнике тропинке. Лес дремучий, и долго ли шагал Чапай, трудно сказать... Только когда он очутился на опушке, солнышко собиралось за край степи опускаться.
Огляделся Чапай и видит - вправо кибитка стоит, а по степи лошади пасутся. Пошёл он туда.
- Кто хозяин? - спрашивает.
Никто не отвечает. И кругом тишина. Слышно даже, как трава звенит и жаворонки в небе перекликаются.
Чапай опять спрашивает:
- Кто тут хозяин? Выходи!
Зашуршало что-то в кибитке, и вот из неё выполз дряхлый старик казах.
- Что, - говорит, - тебе надо, удал молодец?
Ему-то Чапай и рассказал, кто он такой.
- Я, - говорит, - Чапаев Василий Иванович, против белых борюсь, за свободную жизнь для трудового народа.
- Слышал, слышал про тебя, - говорит старик. - Большой ты герой, вся земля тебя знает. Все бедные люди тебя любят - и русские, и казахи, и татары, и чуваши.
Нагнулся вдруг старик, приложил ухо к земле и слушает. Лицо его стало беспокойным.
- Да-а, - говорит, - погоня за тобой несётся, и близкая.
Старик принёс из кибитки кусок сыра и кувшин кумыса:
- Пей, ешь, а дальше видно будет, что делать.
Закусил Чапай, вытер усы и ждёт, что старик дальше скажет. А старик опять прилёг, ухо к земле. Послушал: