Борис Башилов - Рыцарь времен протекших... Павел Первый и масоны
XVI. "Для нас он был не тиран, а отец"
Император Павел уже два дня лежал в гробу с лицом, закрытым кисеей, когда прибывший из Парижа курьер привез министру иностранных дел следующее письмо министра иностранных дел Франции князя Талейрана.
"Господин граф!
Курьер Нейман, который везет Его Императорскому Высочеству ответ Первого Консула, был бы отправлен раньше, если бы мы не ждали известия о прибытии во Францию господина графа Колычева через несколько дней. Теперь у нас есть уверенность, что он будет в Париже через несколько дней, и я должен выразить удовлетворение, что пришел момент, когда путем откровенных и углубленных переговоров обо всех предметах общего интереса будет возможно укрепить мир на континенте и подготовить свободу морей.
Примите, господин граф, выражение моего высокого уважения.
Шарль-Морис Талейран".
Комментируя это письмо французского министра иностранных дел, академик Е. В. Тарле пишет в книге "Талейран": "Каков внутренний скрытый смысл "в этих вылощенных французских фразах талейрановского письма, фатально и непоправимо опоздавшего на двое суток? Речь идет об оформлении франко-русского соглашения, которое установит прочный мир на континенте, то есть в понимании Наполеона, с одной стороны, и Ростопчина — с другой, обеспечит владычество франко-русского союза на европейском континенте".
Когда в Париж пришла весть, что Павел задушен в Михайловском дворце, Бонапарта охватил яростный гнев:
"Англичане промахнулись по мне в Париже 3 нивоза,[31] но они не промахнулись по мне в Петербурге", — гневно кричал он.
"Для него, — пишет Тарле, — никакого сомнения не было, что убийство Павла организовали англичане. Союз с Россией рухнул в ту мартовскую ночь, когда заговорщики вошли в спальню Павла".
С помощью английского золота, русские дворяне в союзе с масонами убили того, кто впервые после Тишайшего Царя — отца Петра I — снова хотел стать Царем всего русского народа.
Вельяминов-Зернов так описывает поведение русского шляхетства, когда утром 12 марта оно узнало, что ненавистный "тиран" убит:
"...В 9 часов утра на улицах была такая суматоха, какой никогда не запомнят. К вечеру во всем городе не стало шампанского. Один не самый богатый погребщик продал его в этот день на 66.000 р. Пировали во всех трактирах. Приятели приглашали в свои кружки людей вовсе незнакомых и напивались допьяна, повторяя беспрестанно радостные клики в комнатах, на улицах, на площадях. В то же утро появились на многих круглые шляпы и другие запрещенные при Павле наряды; встречавшиеся, размахивая платками и шляпами, кричали им "браво!"
Войска же, бывшие на стороне Павла, встретили появление нового императора угрюмым молчанием.
— Да здравствует император Александр! — крикнул сопровождавший Александра один из заговорщиков, генерал Талызин.
Солдаты хранили молчание.
Зубовы, участвовавшие в убийстве, пытались разъяснить солдатам, почему они должны радоваться смерти Павла.
Но солдаты продолжали молчать. Нового Императора приветствовал криками "Ура!" только подшефный ему Семеновский полк. Когда офицеры говорили солдатам:
— Радуйтесь, братцы, тиран умер.
Солдаты отвечали:
— Для нас он был не тиран, а отец.[32]
"Император Павел, несмотря на всю свою строгость и вспыльчивость, любил солдата — и тот чувствовал это и платил царю тем же. Безмолвные шеренги плачущих гренадер, молча колеблющиеся линии штыков в роковое утро 11 марта 1801 года являются одной из самых сильных по своему трагизму картин в истории русской армии" (А. Керсновский. История русской армии. Ч. I, стр. 157).
"Раньше гвардию очень легко было привести в состояние крика и марша. Это свидетельствует об инертности солдатских масс, — им было, приблизительно все равно, что происходит на верхах. Водка и вера в непогрешимость своих офицеров выводили их из инертности. В убийстве Павла I — совсем другое. Заговорщики знали, что солдаты любят императора и больше всего боялись, как бы они не пришли ему на помощь. При самом злодеянии, мы видим, что двое камер-гусар, стоявшие у входа в спальню государя, отказываются пропустить сиятельных убийц, за что один из гусар платит жизнью. Семеновцы, заслышавшие шум, спешат на выручку и подняли бы на штыки всех, кто посягнул на государя, если бы Палену, лживыми заверениями не удалось остановить их".[33]
"...Публика, особенно же низшие классы, — пишет в своих воспоминаниях полковник Саблуков, — и в числе их старообрядцы и раскольники, пользовались всяким случаем, чтобы выразить свое сочувствие удрученной горем вдовствующей Императрице. Раскольники были особенно признательны Императору Павлу, как своему благодетелю, даровавшему им право публично отправлять свое богослужение и разрешавшему им иметь свои церкви и общины".
"Достойно особо отметить, что староверы тоже любили его и считали истинно русским царем. Идеи, всеединства, царя для всех, как раз и навлекли на него особую ненависть "екатерининских змей", воспитанных на своей исключительности и презрении к другим сословиям".[34]
Во многих старообрядческих семьях вплоть до революции, в красном углу, над иконами, часто можно было увидеть портрет Павла I.
IIIКто был заинтересован в убийстве Павла I, кроме масонов и Англии, ясно показывает поведение Александра I после восшествия его на престол.
"Александр I, — пишет проф. Зызыкин, — актом 2 апреля 1801 года, т. е. через четыре недели по восшествии на престол, до установления Негласного Комитета, восстановил жалованную грамоту дворянству, показав этим, кому нужна была более всех перемена царствования в пользу молодого неопытного Великого Князя, обязанного тем, которые возвели его на престол, совершенно так, как было при дворцовых переворотах в 18 веке. Не в этих ли мерах в пользу крестьянства крылась причина муссированного сумасшествия Павла".
И дальше: "Получилось повторение того, что было при Екатерине Второй, когда она дала эту грамоту дворянству, будучи обязанной ему престолом, а позже Александр Первый утвердил ее, не обсудив даже в Негласном Комитете, будучи обязан престолом заговору".[35]
Известный историк Великий Князь Николай Михайлович пишет, что "дворянство было всегда ненавистно Александру, а корень ненависти к нему связывался не с крепостным правом, а с ролью дворянства в событии 11 марта, не забытых Государем в течении всей его жизни."[36]
"Павел I погибает в борьбе. Но в гибели его уже ясно различимы новые элементы. Никто из участников злодеяния 11 марта 1801 года не делает карьеры на этом, как это полагалось по канонам 18-го столетия. Злодеи, действительно не понесли заслуженной кары. Им удалось спровоцировать наследника, будущего Имп. Александра I, на косвенное прикосновение к заговору. Он выслушивал речи Палена о "возможных больших событиях", с намеками на отречение императора Павла, и не доложил об этом своему отцу, как это следовало бы. Взойдя на престол, молодой, впечатлительный государь, остро переживавший свою ошибку, не нашел в себе сил покарать злодеев. Пален был сослан в его родовое имение, остальные заговорщики продолжали службу, но в обществе они отнюдь не были на положении героев. Пушкин, по свойствам своей байронической натуры, не любивший Павла I-го, все же, об убийцах его, отзывается презрительно, как о людях полупочтенных. Все они остались на положении Орлова, выставленного впереди гроба своей жертвы, на всероссийское позорище."[37]
В "Истории цареубийства 11 марта 1801 года" совершенно верно определено, что: "судьба Павла есть следствие семидесятилетнего женского правления через любовников и шутников, следствие возвышения всевозможных авантюристов и проходимцев, следствие убийства царевича Алексея".
Комментарии
1
С. Платонов. Учебник русской истории.
2
Записки кн. Лобанова-Ростовского.
3
Шильдер. "Император Павел Первый".
4
Вернадский. "Русское масонство в царствование Екатерины II".
5
Е. С. Шумигорский. "Император Павел I и масонство. Масонство в прошлом и настоящем", т. II, стр. 144.
6
К. Валишевский. "Вокруг Трона".
7
Н. Былов. По поводу "Павловского гобелена". "Знамя России" № 128.
8
Н. Былов. По поводу "Павловского гобелена". "Знамя России" № 128.
9
Н. Былов. По поводу "Павловского гобелена". "Знамя России" № 128.
10
С. Н. Шубинский. Исторические очерки и рассказы. С.-Петербург, 1893 год. "Семейное предание", стр. 342-347
