Глеб Липецкий - Свет в окнах
В последних пролетах, где еще час-два назад шел бой, оборванный провод был глубоко вдавлен гусеницами в землю. Вырубать его в темноте нельзя. Вместе с мерзлой землей перебьешь мягкие медные жилы. Стали выправлять опоры, спаивать разорванные куски меди. С рассветом начали поднимать и натягивать провода.
Утром из ближних кустов вдруг выполз тупорылый танк с черным крестом, урча пошел прямо на них. Где-то рядом оглушительно ударило замаскированное орудие, и танк, завывая мотором, укатился в лощину.
Володя работал у самой деревни. Подцепил когти, легко переступая по стойке, влез на траверсу и сел на круглое бревно. Внизу его товарищи поспешно закручивали болты, собирали в длинные цепочки изоляторы, а Бережной, поджидая, пока машина подтянет гирлянду наверх, смотрел вокруг.
Бой перемещался дальше на юг. По дороге неразрывной цепочкой тянулись подводы, груженные снарядами, фуражом. В обгон шли рысью артиллерийские упряжки.
Снизу донесся отрывистый свист. Володя увидел, как переваливаясь с боку на бок, двинулась их линейная машина. Потянулся стальной трос. Оторвалась от земли и пошла вверх гирлянда изоляторов. Бережной подождал, пока она приблизилась, резко махнул рукой. Машина остановилась. А Бережной заученным движением рванул на себя ближайший к нему изолятор и в считанные секунды гирлянду с проводом подцепил к траверсе.
Когда натянули последний провод, из-за леса вылетел вражеский самолет. Дал две пулеметные очереди и взмыл вверх, пошел на Каширу. Встреченный разрывами зенитных снарядов, повернул назад. За бугром, у железной дороги, грохнул разрыв. Самолет снова снизился, полетел на деревню, сбросил там несколько хлопушек-бомб, потом, повернув к трассе, полетел вдоль линии, продолжая стрелять. Ребята съезжали по черным столбам вниз и бежали к кустам, на ходу сбрасывая, оставляя на мерзлой земле железные когти.
Работу кончали в сумерках. Иван Климентьевич прошел по линии, посмотрел, везде ли как надо висят провода. Глянул в сторону Тулы, прислушался к гулу стрельбы. "Дальше-то не проверишь. До Тулы километров шестьдесят под фашистом. Подадим напряжение, может, и удержится линия в работе".
Вернулись в Каширу. Семенкин устало бросил:
- Наших людей на линии нет. Включайте.
Дежурный инженер ГРЭС повернул на пульте рукоятку, стрелки приборов резко качнулись вправо.
Каширская энергия прорвалась в обороняющуюся Тулу.
В Крюкове Антон Степанович Виднов не мог пробраться к телефону ни на другой, ни в последующие дни. В дежурной комнате расположились офицеры немецкого штаба. У дверей днем и ночью стоял часовой. Впрочем, однажды Виднова привел в дежурку сам офицер. Привел, показал на телефонный аппарат и спросил:
- Что есть это?
- Телефон называется, - ответил Антон Степанович.
- Это я сам знай, как называйца. Куда есть этот телефон?
- В Сухотино. Деревня здесь недалеко.
- В Сухотино тоже есть немецкий зольдат, - утвердительно сказал офицер.
- Вам лучше знать, - ответил Виднов.
Каждый вечер Виднов, крадучись, выходил на линию, смотрел на провода. Потом садился под опору и слушал. Временами ему казалось, что вверху раздается слабый треск. Тогда Антон Степанович быстро приподнимался и приставлял к уху сложенную рупором ладонь. Но все было тихо. Только раскачиваемая ветром дребезжала арматура.
На третьи сутки поздно вечером Виднов услышал наконец легкое потрескивание.
"Вот оно. Трещат, трещат, родимые. Включили линию!" - обрадовался Антон Степанович и быстро пошел к дому.
На другой день старый монтер поднял сына задолго до рассвета:
- Ты что, Константин, забыл? Первое число сегодня, обход по графику.
- Что ты, батя, - удивился Константин, - какой там обход? Работает линия - и ладно, и хорошо.
- Без тебя знаю, что хорошо. А график на что? Рад, что инженер позвонить не может, спросить с тебя? Сам сознавать должен.
- Прихватят нас на линии фашисты. Хуже будет. И столбы своротят, как догадаются, чего ходим.
- А ты по-хитрому, - поучал сына Антон Степанович. - Сначала на провода глянь, потом в сторону отойди, будто по своему делу. Не ходить нельзя. Что, если где опору погнули, упадет вот-вот?
- Так разве ж мы с тобой вдвоем осилим поправить?
- Осилим, - уверенно сказал Антон Степанович. - Расчалку натянем. Либо приставку какую приспособим. На нас с тобой вся Тула надеется. Ну кто сюда пробьется, если что? Через фашистов-то?
Константин поднялся, стал одеваться.
В обход они пошли по своим участкам: Антон Степанович на юг, в сторону Тулы. Константин - к северу, на Каширу.
Виднов-старший осматривал линию обстоятельно, по-хозяйски. Подойдя к опоре, долго стоял запрокинув голову. Потом находил присыпанный снегом бугорок, садился и, вытащив из кармана сложенную вдвое школьную тетрадь, записывал все что по его мнению было "нарушением".
"Левая гирлянда перекошена. У шестого изолятора погнут пестик", закусив нижнюю губу, выводил Антон Степанович.
Снова приподнимался и, зайдя так, чтобы не мешало ему солнце, внимательно смотрел на болты креплений, на клеммы, в которые были зажаты тяжелые медные провода.
Возле одной из опор немцы устроили проезд машин, цепляясь за деревянную стойку, расщепили ее.
"Были б то наши машины, скажем, совхозные, я б на них управу нашел, - подумал Антон Степанович. - А теперь вот пойди пожалуйся... Может, отбойную тумбу поставить? - продолжал он рассуждать сам с собой. Есть у меня кусок рельсины. Закопать можно быстро. Тогда уж не своротят опору".
Постоял да и махнул рукой:
"Не надолго осталось ихней езды".
Посмотрел по сторонам. По дороге, проложенной фашистами, прямо через луг и пашню едет серая грузовая машина.
"Не прицепились бы. Начнут расспрашивать: "Зачем, что надо?" забеспокоился Виднов.
Рядом - кусты ольхи. Антон Степанович подошел, вынул из сумки ножик и стал срезать неровные, шершавые прутья.
Машина остановилась. Из кабины вылез грузный фельдфебель. Подойдя к Виднову, он что-то сказал ему громко, отрывисто.
- Корзиночку хочу сплести, - ответил Антон Степанович и, приложив прутья один к другому, стал перебирать пальцами.
Фельдфебель опять что-то выкрикнул, кивнув на кусты.
- Ничего, выйдет корзиночка, как не выйти, сколько лет плетем, нараспев заговорил Антон Степанович.
- Ду бист дум! - взвизгнул фельдфебель и больно стукнул по виску Виднова костяшкой своего согнутого пальца. Потом заглянул в сумку, висевшую на боку у Антона Степановича, вынул яйцо и вдруг, сбив с Виднова шапку, с размаху разбил это яйцо о его лысеющее темя.
- Идиотен!
После этого, крутя пальцем у своего лба и гримасничая, фельдфебель вернулся к машине, плюхнулся на сиденье.
- Дум! - снова донеслось до Антона Степановича.
Машина покатилась дальше, а Виднов немигающим взглядом смотрел ей вслед. Потом медленно опустился прямо на снег и лег, запрокинув голову. Ему стало вдруг совсем плохо. Стучало в висках, прерывалось дыхание...
В жизни у Антона Степановича бывало всякое. Считал он порой, будто относятся к нему люди недостаточно душевно. Еще когда учился Виднов монтерскому делу, часто и, как казалось, беспричинно ругал его бригадир. Подтрунивали монтеры, и грубоватые их шутки больно задевали Виднова. При любой, казалось бы, незначительной ошибке доставалось Антону от товарищей по бригаде. Теперь-то Виднов понимал, что любая такая ошибка в их деле могла оказаться непоправимой: сорвешься сам, подведешь напарника. Потому и стремились они его научить, остеречь. А Антону тогда думалось, что его хотят оскорбить, унизить.
В трудные дни, когда всем им приходилось солоно, а на долю молодого Виднова выпадало больше, чем обычно, нареканий и попреков, он молчал и замыкался. Представлялось, что вовсе не наступит время, когда и он сможет работать так же легко, уверенно, как другие. Вечно будет чужим в бригаде.
Даже вечерами, когда разговаривали с ним хорошо, по-простому, Виднов отмалчивался и старался отойти в сторону. Он был твердо уверен, что его раздумья, сама судьба его всем безразличны.
Но однажды в летний воскресный вечер все стало для него по-иному.
Их бригада строила тогда высоковольтную линию в далеком степном районе. Квартиру сняли на краю большого села. В то воскресенье закончили работу раньше обычного, и, отужинав, ребята сели за лото.
Антон вышел за ворота; отбиваясь от собак, прошелся по широкой, заросшей травой улице, услышал гармошку. У круга с танцующими несмело заговорил с девушкой и тут же перехватил брошенный на него неприязненный взгляд одного из деревенских парней. И позже, когда Антон пригласил девушку танцевать, стоял с нею, разговаривал, он все время ощущал на себе этот взгляд - тяжелый, недоброжелательный.
В полночь Виднов проводил новую знакомую домой. Затем медленно зашагал по притихшей слободе на край деревни.
Уже неподалеку от их квартиры, под раскидистыми ветлами, увидел две тени. Они пропустили его вперед, молча пошли сзади.
