Борис Четвериков - Котовский (Книга 1, Человек-легенда)
Котовский постучал. Открыла ему бледная, в лице ни кровинки, женщина, безучастно посмотрела, спросила:
- Вам что, наверное, Ивана Павловича? Он спит.
Но Иван Павлович, переплетчик, сразу же проснулся, узнал Котовского, спросил, не заказ ли он принес, и сказал разочарованно:
- Значит, заказа не принес? А то я как раз свободен... Мы, брат, бастуем. Третий день.
- И голодаем столько же, - добавила жена Ивана Павловича.
Тут Иван Павлович встал и, оглядывая Котовского с ног до головы, нахмурился:
- Да ты, кажется, сам-то тово... на новом положении?
Котовский рассказал, как он расстался со Скоповским, как чуть не замерз, связанный и избитый, в степи, как спас его от смерти один хороший человек.
- Понятно, - в раздумье произнес Иван Павлович. - А я спросонок ничего не разобрал и к тебе с заказом...
- Ну, и как же вы бастуете? - спросил Котовский.
Он не любил распространяться о своих бедах и вообще не любил долго говорить о себе.
- В Кишиневе восемь переплетных мастерских, - рассказывал Иван Павлович, усадив за стол пришельца, - в них работают двадцать шесть взрослых и четырнадцать мальчиков. Работаем по восемнадцать часов в сутки, а получаем по двенадцать рублей в месяц - никак не прожить. Вот мы и надумали бастовать. Сейчас время горячее, подоспели заказы, может быть, чего добьемся.
- А чего вы добиваетесь?
- Чтобы работать по-человечески, ну хотя бы двенадцать часов в сутки, и чтобы повысили заработок. А что голодаем третьи сутки - это она выдумывает, нам ведь немного-то комитет помогает.
- Комитет?
- Ну да, социал-демократы... Ты, Раиса, расшевели самоварчик-благоварчик, хоть чаем гостя побалуем, вот только хлеба-то у нас нет... Ты, что же, к себе в Ганчешты поедешь?
- Нет, в Ганчештах делать мне нечего. Как-нибудь здесь.
Маркелов помолчал, подумал, несколько раз произнес: "Так-так-так... Так-так-так..." - затем засуетился, пробормотал: "Ты ничего, сиди, сиди тут, я в минуту!" Выскочил в дверь, нахлобучив на голову старенький картузишко, и вскоре появился с хлебом: купил на рынке, и мало того принес еще и кусок колбасы.
Котовский старался не смотреть на эти соблазнительные предметы, которые хозяин дома положил на тарелки и стал резать на куски.
- Вот какие дела, - продолжал Маркелов, - шорники тоже бастуют, а завтра не выйдут на работу токаря. Да вот почитай, тут все написано. Раиса, как у тебя там самовар? Шуруй, шуруй его!
Иван Павлович извлек из-под рубахи аккуратно завернутую в переплетную бумагу газету.
- "Искра", - прочитал он и гордо добавил: - Здесь, в Кишиневе, напечатана! Ленинская!
Но быстро спрятал газету обратно, потому что кто-то шаркал у двери ногами.
Вошел мужчина в ситцевой в горошинку рубашке, с небольшой русой бородкой, росшей почему-то немного вбок. Он был в очень возбужденном состоянии. Покосился на Котовского, как бы взвешивая, опасаться ли постороннего человека, и, не сказав даже "здравствуйте", закричал:
- Продали! Продали нас, собаки!
- Садись, Василий, да говори толком. Какая польза от крику? Кто продал? И если продал - почем?
- Хозяин продал. Идельман. Набрал к себе новых рабочих. "А вы, говорит, бунтовщики-забастовщики, можете убираться на все четыре стороны, вы мне не нужны".
- Как так не нужны?
- Очень просто.
- Здорово!
Иван Павлович как нарезал хлеб, так и сел с ножом в руках на табурет, сел и молчит, ошеломило его известие. Молчит и оглядывается на жену: слышала или не слышала? Зачем раньше времени ее огорчать?
- Ты тут питайся, - сказал Маркелов гостю. - Ешь все, ничего не оставляй. Чай пей. Сахару у нас нет, но ничего, можно и без сахару. И ночевать оставайся, место найдется. Пошли, Василий. Надо немедля в стачечный комитет. Не нужны! Как это так не нужны? Как это так на все четыре стороны?
Котовский совестился есть. Люди сами голодают, а впереди их ждут еще более горькие дни. Жена Маркелова приготовила чай, поставила на стол чашку.
- Кушайте, - сказала она.
Голос у нее был отсутствующий. Говорила, а сама не думала, что говорит.
- Давайте вместе, хозяюшка, перекусим... Что ж я один?
- Я после, обо мне не беспокойся, батюшка.
Котовский поел немного. Выпил чашку горячего чая. Чай был не то морковный, не то фруктовый. Котовский никогда не пробовал такого, но чай понравился.
- С таким чаем никакого сахару не надо, - сказал он, прихлебывая с блюдечка.
Женщина ничего не ответила. Она сидела на лавке, опустив костлявые, жилистые руки. Она смотрела в окно.
Начались мытарства, поиски работы, поиски пищи. Иной раз удавалось найти случайный заработок. Котовский не отказывался ни от какой работы. Заработав, покупал хлеб, мясо и нес это к Маркеловым.
Маркелов все еще не мог найти работу. Бедствовали они ужасно. Проданы были все вещи, какие только можно было продать. Один раз Раиса получила заработок: ей дали в стирку белье. В другой раз оба - Маркелов и Котовский - работали два дня на железной дороге, грузили шлак.
И вдруг пришла удача: встретил на улице Кишинева старую знакомую ганчештинскую учительницу, которая учила когда-то Котовского играть на гитаре. Она расспросила Котовского обо всем, слушала, покачивала сокрушенно головой:
- Нет чтобы к старым друзьям заглянуть... Постойте, кажется, я смогу вам помочь...
И действительно помогла: порекомендовала своего ученика помещику Семиградову.
Семиградов, маленький, круглый, с животиком, веселый, с мясистым подбородком, сочными губами и смеющимися глазками, встретил Котовского хорошо. Да, да, ему нужен опытный садовник. Они быстро договорились об условиях.
- Я очень люблю розы, - говорил Семиградов, - пожалуйста, сделайте так, чтобы в комнатах всегда были букеты роз.
Была весна. Все зеленело, все расцветало, все набирало цвет. Белые акации наполняли воздух сладким, медовым благоуханием. Котовский с увлечением возился на клумбах, поливал, подрезал, пересаживал розы, ремонтировал парники.
В первую же получку он отнес половину заработка переплетчику. Тот долго отказывался, но все-таки взял.
Когда Котовский вернулся от него и, сняв пиджак, взялся за лейку, он обратил внимание на какое-то шуршание в кармане.
"Уж не положил ли Иван Павлович деньги обратно?"
Но это оказалась листовка. Котовский пошел в самую отдаленную аллею сада и там прочитал:
"Тяжела наша доля, невыносима жизнь. Слабыми, хилыми детьми вошли мы в мастерские, с малых лет взвалили на наши плечи тяжелую ношу беспрерывного труда. Душная мастерская, изнурительная работа с утра до ночи, нищенская заработная плата, грубые оскорбления хозяев, вонючий угол, тяжкие муки и постоянные страдания - такова ужасная картина нашей жизни..."
Григорий Иванович еще раз прочел небольшой листок, напечатанный на газетной бумаге.
"Тут еще не все сказано, - подумал он. - Написать бы, как обращается Скоповский со своими батраками или как избивали они всей лакейской сворой связанного, беспомощного человека, виновного только в том, что не пресмыкается перед барином и жалеет бедняков".
Он стоял среди густых высоких кустов, скрывавших его от всего мира, и думал о судьбах человечества: "Неужели никогда не настанет такое время, чтобы не было голодных, чтобы всем хватало работы и еды?"
Сад благоухал. Цвели розы - темно-красные, нежно-розовые, белые, чайные - самых разнообразных оттенков. Как бы хорошо и нарядно мог жить человек!
Совсем рядом с аллеей сада, за сквозной проволочной сеткой, находился просторный помещичий двор, с амбарами, погребами, конюшнями, со столбом гигантских шагов и качелями посредине. До слуха Котовского донеслось тарахтение пролетки. Кто-то приехал.
"Опять будут всю ночь играть в карты", - подумал Котовский и тут же вспомнил, что жара уже спала и можно начинать поливку газонов, клумб и парников.
- А! Гость дорогой! Милости просим! - услышал Котовский голос Семиградова.
И в ответ - голос приезжего, показавшийся Котопскому знакомым.
Котовский не ошибся. Это приехал Скоповский. Садовник решил, что лучше не показываться ему на глаза.
Медленно угасал день. Вот засветились окна в помещичьем доме. Там накрывали ужин. На столе среди бутылок и графинов, среди судков с соусами и всевозможных закусок стояли огромные букеты роз.
- Не могу пожаловаться, - тараторил без умолку Семиградов, - новый садовник попался мне толковый. И даже, кажется, не пьет! Можете себе представить?
- А я опять без управляющего, - пожаловался Скоповский, - выгнал этого Котовского: оказывается, политикан, состоит под надзором полиции...
- Позвольте... как вы сказали? Котовский? Так он ко мне и поступил на работу.
- Что-о? К вам? На работу? Гоните его в шею, пока он не испортил вам всю прислугу!
- Скажите на милость! А такой приличный на вид. И толк в садоводстве понимает...
- Гоните! И не откладывайте! Завтра же вон! Эта публика на все способна.
- Конечно, выгоню. Спасибо, что предупредили. Разрешите муската? Преотличнейший!
