Сергей Кремлёв - Имя России. Сталин
Стервятники по натуре, они тут же слетались на поле смерти. Ведь ещё во времена голода в Поволжье 1921 года член кадетского «Всероссийского комитета помощи голодающим» (известного и как «Прокукиш» от фамилий его сопредседателей Прокоповича, Кусковой и Кишкина) Булгаков в своём дневнике писал: «И мы, и голод — это средство политической борьбы».
Тогда им удавалось действовать открыто, теперь они действовали тайно.
Но действовали.
Однако основная причина была всё же в недороде. Люди пухли, ели лебеду и умирали. Умерли тогда миллионы.
И тут опять не обошлось без природной безнравственности «природных интеллигентов». Трагедией спекулировали тогда, спекулируют и поныне. Английский ученый Виткрофт изучил эти годы пристально и пришёл к выводу: просчёты коллективизации и голод 33-го унесли около трёх миллионов жизней. Это — уже очень много. И это, очевидно, и есть истинная цена, заплаченная напоследок русским народом за былую социальную инертность, за темноту и отсталость.
Но «тельцы мнози тучны», помянутые Сталиным однажды в 1917 году, окружают историческую правду, перемалывают её своими крепкими зубами в труху, и цифры растут: 9 миллионов, 18 миллионов, 20 миллионов «загубленных и репрессированных».
Вначале — Стивен Розфилд, потом — Роберт Конквест… За ними — волкогоновы и радзинские всех сортов…
И чёрт ли для русского интеллигента в том, что по «статистике» Конквеста получается, что к концу 1937 года в СССР за решёткой, не считая уголовников, был якобы каждый четвёртый мужчина, а в городах — каждый второй.
Так кто же тогда срывал распустившиеся «в парке Чаир» розы для юных и не очень юных подруг? Кто обеспечивал постоянно растущую рождаемость?
Бирмингемец Виткрофт назвал свою работу «Ещё одна (! — С. К.) клюква Стивена Розфилда»,
а отечественное интеллигентское «болото», которое высмеивал молодой русский грузин в серой шинели в 1917 году, жадно набрасывается на эту развесистую «клюкву» и заглатывает её, не морщась. И объявляет раскулаченного (справедливо ли, несправедливо) — фигурой с «типичной для нашего народа судьбой».
Хотя для простого человека всё более типичной становилась судьба уверенная, осмысленная.
Большая…
Интеллигенция высокомерно объявляла сама себя совестью народа, но на самом деле та её часть, которая была враждебна новой власти, оказывалась лишь сгустком народного политического невежества. Русский народ — народ крестьянский. А русского крестьянина веками отучали быть хозяином своей судьбы. И вот теперь, когда Сталин и большевики эту привычку ломали, слишком многие держались за неё по привычке к привычному.
Хотя за старым стояли невежество, голод, иностранная кабала, гибель и смерть…
У МУЖИЦКОЙ серости и кулацкой злобы оказалась и ещё одна высокая человеческая цена: четверть миллиона кулацких и середняцких семей отправились в ссылку. Это — немало, потому что это — трагедия полутора миллионов человек. Но это и немного, если знать, что ломкой одного процента было оплачено будущее остальных девяноста девяти процентов. Да и многих из этого же одного процента.
Среди воспоминаний современников тех событий можно найти показательные свидетельства. Потомок древнего княжеского рода Гедиминовичей Сергей Голицын после революции мальчиком остался с семьёй в России, скончался в 1989 году и оставил «Записки уцелевшего». За всю свою долгую жизнь Голицын, похоже, так и не понял сути происходившего с его Родиной — он и не хотел её понимать и судил об эпохе как обыватель. Но именно искренней непосредственностью восприятия и ценны такие вот его строки:
«Для крестьянства самыми страшными временами были последние три месяца 1929 года и первые три месяца 1930-го, когда, точно под ударами топоров, рушились вековые устои, обычаи, привычки жителей села. Брат Владимир высказывал мысль о группе садистов, захвативших власть, которые довели страну до такого состояния, что казалось, она покатилась в пропасть. И нет таких сил, чтобы её удержать…»
Голицын, к слову, признаёт и то, что началось массовое уничтожение скота самими крестьянами.
Итак, в восприятии русских дворян князей Голицыных, большевики — это «группа садистов», а их политика — «пропасть».
А вот немецкий дворянин, генерал Фридрих фон Меллентин, битый большевиками, оценивал ту эпоху по её результатам иначе.
Напомню, он писал: «..Дисциплина — главный козырь коммунизма. Она явилась решающим фактором в достижении огромных политических и военных успехов Сталина… Умелая и настойчивая работа коммунистов привела к тому, что с 1917 года Россия изменилась самым удивительным образом. Не может быть сомнений, что у русского всё больше развивается навык самостоятельных действий…»
Впрочем, нельзя упускать из виду то, что в первый период коллективизации, как и в более поздний период массовых репрессий, на объективные процессы, историческая необходимость которых для обеспечения будущего России была несомненной, враждебные России силы наложили ряд сознательно негативных факторов.
Сталин об этом знал. Вот, например, типичный для того времени документ — совершенно секретная записка, направленная Сталину заместителем председателя ОГПУ Ягодой и начальником Секретно-Оперативного управления ОГПУ Евдокимовым 20 марта 1930 года… В этой объёмной, содержащей как конкретные факты, так и верные обобщения записке, в частности, говорилось:
«Массовые перегибы и извращения в ходе коллективизации и раскулачивания по многим округам Сибири приняли угрожающие размеры. Непрекращающиеся извращения вызывают серьёзные колебания в настроении середняцко-бедняцких масс, что создаёт благоприятную почву для развёртывания кулацкой к[онтр]-р[еволюционной] агитации и для распространения кулацкого влияния на часть середняков и даже бедноты. <…>
Необходимо отметить, что в ряде районов (Ачинского, Славгородского окр[угов] и др.) массовые перегибы и грубейшие извращения не были только результатом непонимания и искажения директив вышестоящих организаций — низовыми аппаратами, но являлись в значительной мере следствием неправильных директив, преподаваемых районными организациями (РИКи и райкомы) и уполномоченными окружных организаций. <…>
Приводим ряд фактов, иллюстрирующих грубые ошибки руководства. <…>
Крутинский райком ВКП(б) Канского окр. дал такую директиву:
«Конфискации (у кулаков. — С. К.) подлежит все имущество, с оставлением необходимой одежды и посуды, исключая ценную посуду…»
В с. Ярском Томского окр. секретарь ячейки ВКП(б) арестовал двух бедняков за то, что они выступали на общем собрании против коммуны и высказались за организацию с.х. артели…»,
и т. д., и т. п.
А вот три конкретные фигуры, чьи имена прочно связаны с эксцессами коллективизации.
Иосиф Варейкис — сын рабочего, в то время первый секретарь обкома Центрально-Чернозёмной области…
Карл Бауман, сын крестьянина, окончивший в 1916 году Киевский коммерческий институт…
Мендель Хатаевич, сын торговца, в 1930 году первый секретарь Средне-Волжского крайкома.
Все три — большевики с дореволюционным стажем, активные участники революции и Гражданской войны. И все три — активные, жестокие «перегибщики» в деле коллективизации, лично виновные в том, что в их регионах она была связана с ненужным насилием, погоней за процентами и прочим подобным…
Что двигало ими?
Троцкистские взгляды и планы? Возможно…
Вульгарное моральное разложение и самомнение? Очевидно, и не без того…
Несогласие со Сталиным и сознательный подрыв его авторитета и его политики? Пожалуй, было и такое…
Но требовалось время, чтобы со всем этим разобраться, — ведь это были не явные враги, а старые члены партии, профессиональные её кадры. В 1937 году всех трёх расстреляли. Но в 1930 году их Сталин всего лишь одёрнул — за неумную ретивость.
Князья Голицыны воспринимали происходящее как гибель, но их опровергает уже статистика быстрого роста колхозных валовых сборов хлеба при меньшем количестве занятых на селе. России ещё предстояло пережить голод 1933 года, но это был последний в российской истории массовый голод — послевоенный голодный 1946 год уже не был отмечен таким ужасающим количеством голодных смертей, как это было в 1933-м…
Во второй половине тридцатых годов в России была создана база кооперированного крупного товарного производства всех видов продовольствия с хорошими перспективами развития этой базы. Но уже в отягощенном эксцессами 1930 году, в октябре, ОГПУ перехватило и направило Сталину донесение английского дипломата Вильяма Стрэнга в Лондон, где он сообщал, кроме прочего, следующее:
«…Народу тяжелее теперь, чем было год тому назад, и вероятно, ему придётся перенести весьма тяжёлую зиму… В некоторых отношениях многим теперь живётся лучше, чем жилось до революции, или, по крайней мере, имеют представление о лучшей жизни. В то время как до революции их стол состоял главным образом из чёрного хлеба, капусты и огурцов, теперь они считают себя вправе есть мясо и масло и по возможности достают эти продукты. Многие теперь носят кожаную обувь, чего раньше не было <…>
