Франко Кардини - Истоки средневекового рыцарства
Уровень взаимозависимости выясняется при помощи мифа. Великий цикл Прометея, мученика-благодетеля, связан со скалами горной "Скифии", страны, находящейся на "краю света". Может быть, это и не Кавказ, но, во всяком случае, очень его напоминает. Страна эта названа: "родина-мать железа". Беглый взгляд на "Прометея" Эсхила подтверждает, сколь тесная связь существует между огнем и ураническими богами (Зевс мстит похитителю огня Прометею), обработкой металла (божественный кузнец Гефест приковывает титана к скале) и, наконец, загробным миром (проводник душ в подземное царство Гермес приносит приговоренному послание от Зевса). Прометей, герой-цивилизатор, обучающий человека пользоваться огнем, сам обладает некоторыми чертами "божественного кузнеца". Прометей владеет таинственной способностью прорицать будущее, что вызывает зависть самого Зевса; во многих традиционных культурах именно кузнец одарен этой сверхъестественной способностью. Труд свой он сопровождает исполнением carmina, то есть песнопениями и волшебными заклинаниями. Он - поэт, музыкант, кудесник. Связь шаман-герой-кузнец подтверждается свидетельствами источников как у индоевропейцев, так и у тюрко-монголов. Особенно отчетливо она проступает в "Калевале". Кроме того, исполнение carmina во время плавки металла, быть может, являлось способом своеобразного хронометража, а не просто обычным обрядом. Заклинания, произносимые мерной речью, служат для измерения времени в металлургии? Не здесь ли кроется начало дифференцированной закалки стали?
Подобно прочим героям, воинам и шаманам, кузнецам также известен обряд инициации. Их община закрыта, в ней строго хранятся профессиональные тайны, знать которые непосвященным воспрещено. Секретность, окружающая рождение железа, и аура человека, кующего его, не только сопряжены, но и как бы отделены друг от друга. Это приводит к тому, что в традиционных культурах появляются две расходящиеся ветви. Одна - положительная: железо и кузнец предстают в облике сверхъестественных создателей цивилизации. Другая негативная, в которой и железо и его кузнец считаются носителями опасных сил и как таковые подлежат изоляции. От них надобно бежать подальше, их надобно бояться.
В архаической Греции были группы мифических персонажей, например Телхины, Кабиры, Куреты, Дактилы, находившиеся в тесной связи с хтоническим миром (их представляли как жителей пещер) и с металлом, который они обрабатывают, с музыкой и плясками, магией, мистериями, инициационными ритуалами. Изготовители божественного оружия для богов и героев постоянно демонстрируют в мифах соединение двух сакральных сфер: небесной и земной. Это отчетливо проявляется, например, в культе так называемого Зевса-Юпитера Критского, атмосферного бога, вооруженного лабрисом, почитавшегося и в Сирии, позднее превратившегося из повелителя молний и ураганов в одного из "покровителей" армии императорского Рима. В одном из регионов, где с хеттских времен выплавляли железо и ковали оружие, в классическую эпоху его культ явственно обнаруживает, что этого бога почитают племена, за которыми "искони веков" закрепилась слава умелых кузнецов. Некоторые мифы даже утверждают, что Зевс Долихенский положил начало металлургии. Его культ якобы был занесен в Сирию неким племенем кузнецов, пришедших с Севера,- калибами. После завоеваний Кира [63] это божество, вероятно дохеттского происхождения, было включено в культурный круг маздаизма и отождествлено с Ахурамаздой, а также присоединено к культу Митры. Новая волна культурного воздействия эллинизма, пришедшая в регион с завоеваниями Александра, решительным образом подкрепила ураническую ориентацию долихенского божества, ставшего теперь "одним из Зевсов".
Когда римляне, металлургия которых не была на особенной высоте, римляне, ввозившие железо из Иберии, Норика и даже Китая, вошли в соприкосновение с сарматами и парфянами, они не могли не обратить внимания на то, что наряду с эффективной кавалерией у кочевников было и добротное оружие, в особенности оборонительное - пластинчатые латы. Для изготовления подобной брони требовался кропотливый и высококвалифицированный труд: ковкость и сопротивляемость металла подвергались в бою самым суровым испытаниям. Но кому подражали иранские и тюрко-монгольские кузнецы, с кого брали пример? Используя огонь, почитавшийся священным, применяя профессиональные навыки, приобретенные в результате инициации, они воспроизводили в военных доспехах типологию культового предмета. Какого же?
Первоначально религиозные представления и технические возможности человека находились в тесной взаимозависимости. Поступательное развитие техники в конце концов отдалило ее от мира религиозных представлений. Это, разумеется, затрудняет ретроспективное вычленение исходной точки, где обе сферы человеческого знания соприкасались друг с другом. Благодаря прогрессу техника утратила свою сакральность. У шаманов некогда был обычай покрывать свое одеяние орнаментальными украшениями из железа, иногда столь плотно, что за ними не было видно ткани. Эти украшения - амулеты. Они как бы образуют узилище, в котором шаман держит в заточении духов, призванных служить ему и защищать его. Амулеты оберегают его от козней злых духов, отталкивая и отпугивая их. Шум, производимый железными украшениями во время исполнения шаманской пляски,- один из основных способов подчинить духов себе. На ум приходит аналогия: лязг и звон рыцарских доспехов на марше или в сражении. Судя по средневековым источникам, это звуковое оформление играло не последнюю роль в возникновении представлений о конном воине как особе, обладающей некой аурой. Воин внушал своего рода священный трепет. Сегодня нам известно, что в традиционных культурах технические приемы, направленные на то, чтобы испугать противника перед атакой, являются существенной фазой сражения. Подобные приемы применялись согласно особой ритуальной схеме, весьма напоминающей шаманскую технику отпугивания духов: одежда, крик, жест и т. д.
Шаманские амулеты ковал кузнец. Кузнец и шаман владели секретами, которые приобрели во время инициации. Оба являлись "властелинами огня", то есть были в состоянии повелевать огненной стихией. В одной якутской пословице говорится, что "кузнец и шаман из одного гнезда птицы". Кузнец выковывал латы для тюрко-монгольских и иранских кочевников. Покрытая металлом, весьма функциональная куртка предохраняла от стрел. Типологически она близка шаманскому литургическому одеянию. Может быть, и латы мыслились как литургическое одеяние, призванное удерживать в отдалении духов смерти. Оно как бы гарантировало воину сакральную неуязвимость. И так как переходные формы сохраняются на протяжении длительного времени, то, быть может, и само одеяние (при учете всех возможных взаимовлияний) испытало обратное влияние воинских доспехов. Итак, вооруженный всадник и шаман выступали как воители и борцы с духами. Один поражал противника на поле брани. Другой, подчиняя себе сверхъестественные силы, отождествлялся с ним и тоже нес врагу гибель сакральным путем. Всякая война, таким образом, превращалась в "войну священную" (bellum sacrum). Каждое сражение - в психомахию. И все это задолго до того, как различные исторические религии поддержали это единство "шаман-воин" своей теологией.
Шаманский характер кавалерийской атаки у народов-всадников подтверждается также использованием барабанного боя. Мрачный глухой барабанный гул насмерть напугал и, быть может, даже околдовал при Каррах легионы Красса. Вместе с тяжелой артиллерией барабан получает применение и в ханьском Китае [64]. В шаманских обрядах бубен был одним из средств путешествия в царство мертвых, им изгоняли или закрепощали духов. Он также оказывал экстатическое воздействие на конных воинов. Он сеял страх и ужас в стане противника, вынуждая его бездействовать или повергая в панику. Броня и барабан, таким образом, не просто два аспекта военной техники, но и две составные части древней воинской магии. Они служат одной цели - при помощи обряда обрести неуязвимость. Броня получала сакральное значение, ведь во время закалки металл взаимодействовал с двумя священными стихиями - водой и огнем. Воин в латах как бы наделялся способностью отражать неприятельские стрелы, которые уподоблялись злым духам. Войдя в экстатическое состояние под воздействием барабанного гула, восседая верхом на коне, сокровенном и таинственном своем друге во время жизни в степи и в мистерии загробного царства, воин - гунн, сармат или парфянин ощущал войну в ее религиозно-мистическом измерении. Об этом его ощущении следует помнить, если мы хотим понять, каким образом в средневековом обществе, казалось бы исповедовавшем идеал мира и любви, священной фигурой стал конный воин. Разумеется, в его сакрализации сливались теологические мотивы и социально-политические и исторические причины. Вряд ли сакрализация конного воина стала бы возможной, не попади она на благоприятную "варварскую" почву. Как оказалось, христианизация коснулась ее только поверхностно. Собственно говоря, это была не новая сакрализация, а переход от одного масштаба сакральности к другому.
