Лариса Чернова - Под сенью Святого Павла: деловой мир Лондона XIV — XVI вв.
Представляет интерес и еще одно обстоятельство: судя по данным источников, в город уходили, как правило, младшие сыновья землевладельцев, прежде всего мелких дворян. Очевидно, что на уход в город младших отпрысков землевладельческих семейств толкали слишком малые размеры получаемого наследства и доходы, которые не могли обеспечить подобающий их положению образ жизни{311}. В этом нас убеждает хотя бы история Ричарда Уайттингтона. Не будем забывать, что в рассматриваемый период по букве права все еще соблюдался принцип единонаследия родовых владений земельных собственников{312}. Поэтому младшие сыновья дворян зачастую вынуждены были искать для себя иные источники доходов.
Вовлечение представителей английского дворянства, пусть и нетитулованного по большей части, в торговлю и в целом сферу городской экономики свидетельствует также о повышений социального статуса купечества, хотя отношение общества к профессии купца оставалось противоречивым. С одной стороны, без купцов было крайне сложно обойтись. С другой, — социальный престиж их недостаточно высок. «Богач вызывает зависть и недоброжелательство, — отмечает А.Я. Гуревич, — его добропорядочность и добросовестность внушают серьезные сомнения. В целом купец оставался скорее «парией» средневекового общества»{313}. И даже в XVI в. Эразм Роттердамский, как известно, тесно связанный с английскими гуманистами, в том числе Томасом Мором, писал: «Глупее и гаже всех купеческая порода, ибо купцы ставят себе самую гнусную цель в жизни и достигают ее наигнуснейшими средствами: вечно лгут, божатся, воруют. Жульничают, надувают и при всем этом мнят себя первыми людьми в мире потому только, что пальцы их украшены золотыми перстнями»{314}.
Обращает на себя внимание и то, что речь идет не о крупных собственниках земли, не о представителях титулованной аристократии, а о средних и мелких землевладельцах-дворянах. И это далеко не случайно и связано с «проблемой джентри», широко дискутировавшейся в английской историографии{315}. Известно, что английские мелкие и средние вотчинники были широко и повсеместно втянуты в товарно-денежные отношения, будучи связанными с так называемой «новой вотчиной», возникавшей с XIV в. Такие вотчинники нового типа продолжали вести домениальное хозяйство, основанное на применении наемного труда, сочетали зерновое производство с товарным животноводством, эксплуатацией мельниц, солодовен, маслобоен и других аналогичных предприятий. Это было так называемое «новое дворянство» — джентри (как правило, в сословном отношении к ним принадлежали те, кто в источниках манориальной истории фигурирует как рыцарь — knight, эсквайр — esquire, просто джентльмен — gentleman, оруженосец — armiger и т.д.), умело приспособившееся к изменившимся условиям, стремившееся всячески повысить доходность своих владений{316}.[56] Для таких землевладельцев город не был чем-то далеким и незнакомым. Они успешно сочетали торговые занятия и предпринимательскую деятельность с эксплуатацией имевшейся в их распоряжении земли, осуществляя торговлю хлебом, сыром, мясом, шерстью и другой сельскохозяйственной продукцией. Джентри, таким образом, действительно представляло собой «социальный гибрид» дворянина-землевладельца и предпринимателя-«капиталиста», соединяя в доходной части своего бюджета земельную ренту и предпринимательскую прибыль{317}. По наблюдению Э. Эквелла, отношения между лондонскими горожанами и джентри уже в XV в. были настолько тесными и многообразными, что зачастую трудно отделить последних от собственно горожан{318}.[57]
Из таблицы видно, что в XVI в. удельный вес олдерменов — выходцев из дворянских фамилий резко снижается. Отчасти это можно объяснить относительным замыканием олдерменского круга: не случайно в это время нарастает недовольство городских властей и городской корпорации Лондонского Сити массовым притоком иммигрантов из-за опасения конкуренции и обострения социальных конфликтов{319}. Необходимо учитывать также увеличение цены на землю в XVI в., что способствовало ее сохранению и приобретению землевладельцами, особенно теми, кто сумел перестроить свое хозяйство на развивавшихся раннекапиталистических принципах. Это обстоятельство должно было в некоторой степени уменьшить дворянский миграционный поток в направлении города.
Данные таблицы показывают, что наиболее интенсивно элитарную купеческую общность Лондона пополняли выходцы «из графств Норфолк, Нортхемптон и Линкольн. Эти графства традиционно были связаны со столицей, издавна «кормили» ее население. В целом же вырисовывается наглядная картина того, как община лондонских горожан пополнялась за счет жителей почти из всех графств Англии, начиная с ближайших — Миддлсекс, Кембриджшир, Суррей и т.д., и заканчивая наиболее отдаленными — Йоркшир, Нортумберленд, Камберленд и т.д. При этом, по наблюдению К. Плата, состав городского управления в значительно меньшей степени зависел от выходцев из собственно Лондона, а пополнялся «лучшими талантами», прежде всего, из Восточной Англии и Центра{320}. Заслуживают внимания и сведения, приводимые П. Рэмси: в 1480–1660 гг. из 170 мэров, возглавлявших столичный муниципалитет, только 14 по рождению были лондонцами; а из 403 купцов, составивших завещания, менее 10% родились в Лондоне; из 389 владельцев лавок и розничных торговцев — менее 4%{321}.
Наибольшее число олдерменов XIV–XVI столетий — это выходцы из Восточной Англии, включающей графства: Кембридж, Линкольн, Норфолк, Суффолк, Хантингдон и Эссекс. К данному региону тесно примыкает Юго-восточная Англия — графства: Бедфордшир, Бакингемшир, Беркшир, Кент, Миддлсекс, Оксфордшир, Суррей, Сассекс и Хартфордшир. Обращает на себя внимание практически полное отсутствие представителей Юго-запада Англии, скорее всего, тяготевших к Бристолю. По мнению П. Рэмси, высшее купечество Лондона формировалось в основном за счет трех округов: центральных графств, особенно Стаффоршира и Шропшира, четырех восточных графств, расположенных южнее Йоркшира, и графств, окружающих Лондон{322}.
В целом это соответствует картине, вырисовывающейся на основе данных наших источников, что подчеркивает притягательность Лондона для жителей Англии, его обширные связи с самыми разными регионами страны: приходившие сюда сыновья землевладельцев, постепенно поднимавшиеся по имущественной и социальной лестнице лондонского общества, становившиеся богатыми и влиятельными купцами й олдерменами — деловыми людьми столицы.
Каков был путь выходца из графства к вершине социального могущества в Лондоне? Познакомимся поближе с некоторыми олдерменами.
Известно, что Адам Фрэнси в конце второго — начале третьего десятилетия XIV в. оказался в составе знаменитой лондонской компании торговцев предметами роскоши (мерсеров), куда стремились попасть выходцы из сельских джентри{323}. Как горожанин Лондона он фигурирует в источниках с декабря 1339 г., когда налог с его движимого имущества составил солидную сумму в 100 ф.{324}
Надо сказать, что Адам не был первопроходцем, в одиночку проторявшим себе путь в столице. Чуть ранее или, быть может, одновременно с ним здесь оказались Саймон Фрэнси из Йоркшира, тоже мерсер, впоследствии богатейший финансист, олдермен и мэр столицы в 1355–1356 гг.{325},[58] а также Эллис и Ричард Фрэнси из Линкольншира, также мерсеры{326}. Достоверным фактом являются тесные деловые связи (прежде всего, кредитные сделки и операции с недвижимостью) между всеми обозначенными Фрэнси. В целом же в 40-х гг. XIV–XV вв. в деловом мире Лондона и его муниципалитете активно действовали, по меньшей мере, 10 человек из многочисленного семейного клана Фрэнси. Среди них были торговцы предметами роскоши и вином, ювелиры, трое из которых возглавляли корпорацию Сити в качестве мэров{327}.
Братья Ишем происходили из семьи мелких землевладельцев из местечка Питчли в графстве Нортхемптон. Грегори, родившийся около 1519–1520 гг., был отдан в школу и по достижении 16–17 лет отправлен в Лондон, где около 1537 г. поступил в ученичество в одну из богатейших и престижных купеческих компаний — торговцев предметами роскоши, в 1546 г. став ее полноправным членом{328}. Проникнуть в эту лондонскую корпорацию было не просто. Скорее всего, Грегори опирался на поддержку кого-то из родственников, к тому времени обосновавшихся в столице. Видимо, речь должна идти о некоем Джоне Ишеме, еще в 1513 г. допущенном к свободам компании мерсеров и ставшем купцом-авантюристом, которому Грегори приходился внучатым племянником.
