Франсуа Минье - История Французской революции с 1789 по 1814 гг.
В тот же вечер народ отправился в ратушу и потребовал, чтобы ударили в набат и дали сигнал собранию округов и вооружению граждан. В ратуше собралось несколько избирателей, и они захватили в свои руки власть. Эти граждане в дни волнений оказали большую услугу своему городу и делу свободы своим присутствием духа, своим благоразумием и своей деятельностью; но во время замешательства первых минут восстания они не могли заставить себя слушать. Волнение достигло высшей степени, каждый слушался только своей страсти. Рядом с гражданами, воодушевленными самыми лучшими намерениями, находились люди подозрительной нравственности, искавшие в восстании только средства к беспорядку и грабежу. Толпы рабочих, употреблявшихся правительством для общественных работ и состоявшие по большей части из праздношатающихся и бродяг, зажгли заставы, наводнили улицы, разграбили некоторые дома; ночь с 12-го на 13-е прошла в шуме и тревоге.
Отъезд Неккера, вызвавший восстание в столице, произвел не меньшее впечатление в Версале и в Собрании. Удивление и неудовольствие и там были такие же, как и в Париже; депутаты собрались в зале заседания ранним утром; они были сумрачны, и их грусть зависела скорее от негодования, чем от уныния. „Как только заседание было открыто, — говорит один из депутатов, — Собрание в гробовом молчании, менее прислушиваясь к чтению, чем к собственным мыслям, заслушало несколько адресов, одобрявших его декреты“. Затем Мунье попросил слова; он объявил об отставке дорогих для народа министров и о том, кто выбраны их преемниками; он предложил проект адреса королю с требованием возвратить к власти прежних министров, с указанием на опасность насильственных мер, на несчастье, к которому могло повести приближение войск, и с объявлением, что Собрание торжественно отказывается от всякого участия в позорном банкротстве. При этих словах до сих пор сдерживавшее свое волнение Собрание разражается громкими аплодисментами и криками одобрения. Тут с грустным видом выступает вперед Лалли-Толендаль, друг Неккера, и просит слово; получив его, он произносит длинное и красноречивое похвальное слово министру; его слушают с глубоким вниманием; его скорбь отвечает скорби общественной, дело Неккера является делом всего отечества. Даже дворянство в этом случае не отдаляется от депутатов третьего сословия, может быть, потому, что оно считало опасность общей, а может быть потому, что боялось противоречием навлечь на себя такое же негодование, какое навлек на себя двор; может быть, наконец, что дворянство в этом случае просто было охвачено общим увлечением.
Пример подал граф Вирьё, один из депутатов дворянства, сказавший: „Мы собрались для того, чтобы выработать конституцию, будем же ее вырабатывать: скрепим наши взаимные узы, возобновим, подтвердим, освятим славные декреты 17 июня; соединимся все навеки в знаменитом решении, принятом 20-го числа того же месяца. Поклянемся все, да, именно все без различия сословий, быть верными этим декретам; они одни в настоящее время могут спасти королевство“. „Или мы добьемся конституции, — прибавил герцог Ларошфуко, — или нас не будет“. Согласие стало еще более единодушным, когда Собрание узнало о восстании в Париже, о беспорядках, которые оно за собой повлекло, о сожженных заставах, о собравшихся в ратуше избирателях, о полном смятении столицы и о том, что граждане вот-вот будут атакованы войсками или начнут драться друг с другом. Весь зал кричал в один голос: „Пусть даже воспоминание о наших временных несогласиях будет сглажено! Соединим наши силы для спасения отечества!“ Тотчас отправили к королю депутацию из восьмидесяти членов, в число которых вошли все депутаты Парижа. Во главе ее стал архиепископ Вьенский, президент Собрания. Депутация должна была сообщить королю о тех опасностях, которые угрожали столице и королевству, поставить ему на вид необходимость удалить войска и поручить охрану города гражданской милиции; кроме того, она должна была, если король выразит свое согласие, отправить из своей среды депутацию в Париж с этими утешительными вестями. Однако посланная Собранием депутация вскоре вернулась от короля, принеся малоудовлетворительный ответ.
Собрание увидело тогда, что ему остается рассчитывать только на самого себя и что проекты двора остались совершенно непоколебленными. Это не только не заставило Собрание упасть духом, но, наоборот, придало ему твердости. Собрание тотчас же утвердило большинством голосов ответственность министров и всех других советников короля, какого бы звания и положения они ни были; Собрание вотировало выразить Неккеру и другим удаленным министрам свое по этому поводу сожаление; оно объявило, что не перестанет настаивать на удалении войск и на установлении гражданской милиции; оно поставило государственный долг под защиту французской чести и подтвердило все свои предыдущие постановления. После всех этих мер Собрание приняло еще одну, бывшую не менее необходимой: опасаясь, чтобы ночью зал заседаний не был занят войсками, дабы затем разогнать Собрание, оно организовало непрерывное заседание впредь до нового постановления; Собрание решило, что часть депутатов будет заседать в течение ночи, а другая придет сменить ее рано утром. Чтобы облегчить президентство почтенного Вьенского архиепископа, Собрание выбрало вице-президента, который должен был заменять его в чрезвычайных обстоятельствах. Выбран был Лафайет, и он председательствовал в ночном собрании. Собрание это прошло без прений, депутаты оставались на своих местах в молчании, спокойные и решительные. Вот какими мерами, каким сочувствием общественному горю, какими постановлениями, каким единодушием энтузиазма и какой непоколебимой твердостью Собрание все более и более поднималось на высоту, соответственную опасностям минуты и его призванию.
В Париже восстание на следующий день, 13 июля, приняло более правильный характер. С утра народ собирался к ратуше; здесь, а затем по всем церквам ударили в набат, по улицам прошли барабанщики, созывавшие граждан. Собирались на всех площадях; были образованы отряды под названием волонтеров Пале-Рояля, Тюильри, Базоша, Аркебуза. Собрались округа, и каждый из них выбрал по 20 тысяч человек для самозащиты. Не хватало только оружия; его искали повсюду, где только была какая-либо надежда его найти. Завладели тем оружием, которое нашли у оружейников; забирая его, народ выдавал расписки. Требовали оружие из ратуши; напрасно избиратели, собравшиеся в ратуше, уверяли, что оружия у них нет, его требовали во что бы то ни стало. Избиратели призвали тогда городского голову де Флесселя, старшину купцов, как единственного, кто знал истинное военное положение столицы и которого популярность в народе могла принести большую помощь в таких затруднительных обстоятельствах. Толпа встретила Флесселя аплодисментами. „Друзья! — сказал он, — я ваш отец, и вы будете мной довольны“. В ратуше был организован постоянный комитет для принятия мер, касающихся общественной безопасности.
В это время пришло известие, что дом Лазаристов, в котором были большие запасы хлеба, ограблен, что толпа ворвалась в арсенал и разобрала там старое оружие, что оружейные лавки разнесены. Явилось опасение, что толпа дойдет до последних крайностей; она была разнуздана и, казалось, трудно было обуздать ее ожесточение. Но толпа была в состоянии энтузиазма и потому бескорыстна. Она сама обезоруживала подозрительных людей; хлеб, найденный у Лазаристов, был свезен на рынок; ни одного частного дома не было разграблено; задержанные у городских застав повозки с провизией, мебелью и посудой были отправлены на Гревскую площадь, где образовался огромный склад. Толпа росла все больше и больше, и все время раздавался крик: „К оружию!“ Было около часа. Купеческий старшина объявил, что весьма скоро привезут двенадцать тысяч ружей с Шарлевильской фабрики, а что за ними последуют еще тридцать тысяч.
Это известие внесло на некоторое время в толпу успокоение, и комитету удалось несколько более спокойно заняться организацией милиции из граждан. Менее чем в четыре часа был составлен, рассмотрен, утвержден, напечатан и расклеен план организации. Было решено, что число парижской Национальной гвардии, впредь до нового постановления, будет равно сорока восьми тысячам человек. Все граждане приглашались записываться в эту гвардию; каждый округ должен был образовать батальон, каждый батальон имел своих офицеров; командование этой милицией было предложено герцогу д'Омону, потребовавшему на ответ двадцать четыре часа. Покуда что маркиз де ля Салль был назначен помощником командира. Зеленая кокарда была заменена кокардой красной с синим — цвета города. Все это было делом нескольких часов; округа прислали свое одобрение мерам, принятым постановлениями комитета. Собранию предлагали свои услуги чиновники, включая сюда и судейских, медицинские студенты, полицейские служители и, что важнее, французские гвардейцы. Начали формироваться патрули, и им поручена была охрана улиц.
