Татьяна Миронова - Броня генетической памяти
Сравним русский обиход с укладом кочевника, а таковыми являются и горские народы, в зависимости от времени года переправлявшиеся с верхних пастбищ на нижние, и степные племена, передвигавшиеся с места на место в поисках кормов для скота. Их жилища издревле совершенно иные. Юрта, чум, шатер, яранга имеют круглую форму, в них нет окон, а внутреннее убранство – ковры, кошмы, подушки – все мягкое и округлое. Схожи в мягкости убранства и каменные, а также плетеные сакли, кошары горцев. Они также не любят света, ограничиваясь одним-двумя крохотными оконцами. Эти жилища не врыты навеки в землю, не заякорены печью, вросшей в квадрат сруба как у русских, они – временное пристанище для своих обитателей, готовых в любой момент сняться с места и отправиться куда глаза глядят. Эти в корне отличающиеся друг от друга жилища русских земледельцев и их соседей – кочевников – связаны с образом жизни столь непохожих друг на друга народов.
Русские искони живут большой трехпоколенной семьей, отделение сыновей определяется материальными возможностями семьи построить еще один капитальный дом. А кочевники не привыкли жить большими семьями. Сын кочевника женится и сразу же ставит рядом с отцовской свою юрту. И точно так же различаются русская дружная общинность и индивидуализм кочевников.
Угловатость и жесткость домашней обстановки определяют русский природный аскетизм жизни, на лавке и на полатях не залежишься – бока заболят. Поэтому работа по дому, ремесло, рукоделие непременно сопутствуют нашему быту. Кочевника – степняка и горца, напротив, окружает мягкость домашней обстановки, что во многом объясняет их изнеженность, леность, склонность ко сну и медитации. Разные национальные типы домашнего поведения существуют по сей день и отличают народы друг от друга. Русская выносливость, неутомимая работоспособность, терпеливость получали первую закалку в домашнем быту. Да, сегодня мы окружили себя мягкими восточными диванами, лентяйскими азиатскими креслами и тонем в них после работы, забывая о русской традиции непрестанного труда. Мы вперили наши очи не в рукоделие или ремесло, а в мерцающий экран телевизора, держа голову и руки в непривычной для русского народа праздности. И потому мы перестаем быть самими собой, в отличие от кочевников, у которых праздность домашнего быта – тысячелетняя традиция.
Архитектура дома тоже сказывается на характерах русского и кочевника. Окна избы, выходящие на улицу, – буквально глаза дома, ибо окно происходит от слова око, – это наша русская открытость миру и людям. Свои знания о мире мы получаем прежде всего зрительно, потому глаголы видеть и ведать происходят из одного корня. Кочевые же народы познают мир прежде всего слухом, они замкнуты на себе, о чем свидетельствуют их наглухо закрытые от внешнего окружения жилища, а скрытность, замкнутость характера – особенность их поведения.
Сегодня наша русская открытость миру работает против нас, ибо в круговерти наезжих народов русские чувствуют себя словно распахнутыми настежь. Продуваемые залетными ветрами и вихрями, русские чувствуют себя незащищенными перед лицом умеющего скрывать свои недобрые замыслы соперника.
Конечно же, кочевник с его неизменной в веках способностью к скитаниям и переходам будет отличаться от русского, привязанного пуповиной к родной земле и к вросшему в эту землю дому. Наши приметы и суеверия прочно крепят русича к родной земле. Даже уходим мы из дома по особым правилам, с тем, чтобы в него непременно вернуться. В день отъезда кого из родных в избе не моют полов, не метут во дворе, чтобы не замести родной след, по которому человек должен возвратиться домой. Наш русский характер не позволяет нам безоглядно покинуть родную землю, ища место, где сытнее и жить удобней, зато пришлые скитальцы и бродяги уже видят нашу территорию местом своего кочевья.
Домашний уклад, строение жилища, образ и устройство очага-печи, даже окна в доме влияют на национальный характер, формируя общие черты, свойственные представителям одного народа. И этот уклад надо сохранять, ведь он бережет нас как нацию. Старинные прялки, вышитые полотенца-обереги, самовары и колокольцы, деревянные избы и бани, тканые половики и оконная резьба должны напоминать нам, кто мы есть, они значимы для нашей души, они сохраняют в ней русское тепло в обезличенности городов и универсальности современной бытовой техники. Сохранение бытового уклада и национальной архитектуры позволяет удержать, не истощить русское национальное самосознание.
Вот почему вопреки всяким европейским и азиатским понятиям об удобствах и правилах современного отдыха мы так любим посидеть на завалинке деревенского дома и норовим хоть раз в году очутиться не в каменном мешке городской квартиры или фешенебельной гостиницы, а в деревенском бревенчатом срубе, подышать сосновым духом избы, погреться у печи, закидывая в ее раскаленное нутро звенящие от морозца поленья. Мы сокровенным наитием тянемся из городов в деревни, мечтая получить хоть клочок, но своей земли, где можно вкопать в землю хоть малую, но милую нам свою избушку или хатку. Голос предков в русской душе неизменно напоминает нам о такой необходимости, о необходимости вить родовое гнездо, которое невозможно устроить ни в квартире, ни в коттедже, ни во дворце, а только в избе.
Взгляните еще на один парадокс нашего времени. Крестьянская закваска заставляет инженеров и ученых, строителей и артистов, предпринимателей и писателей «ковыряться» в земле и обихаживать ее, не считаясь ни с потерей времени, ни со здоровьем. Наши массовые паломничества с весны на так называемые дачи, и упорная копка огородов, и счастливые сборы нехитрого урожая – все это память о русских предках землепашцах, память, всполохами просыпающаяся в каждой русской душе.
В нас еще прочно живут приметы и поверья о запрете подметать пол в день отъезда родича, о птице, влетевшей в окно и предвещающей смерть, о запрещении разговаривать с ближними через порог, о непременном отказе поделиться спичками с соседями. Кажущиеся сегодня суевериями, эти установки сохраняют связь современников с тысячелетними русскими обычаями и формируют в нас, русских, общий взгляд на мир. Современный уклад пытается изъять древности из русской картины мира, убеждая каждое новое поколение молодежи, что это всего лишь стариковские бредни, но проходит время, и взрослеющие поколения вновь возвращаются к древним поверьям, обычаям, приметам, грезят веками принятым обиходом жизни. Мы, рано или поздно, но возвращаемся к своей родовой памяти, словно по не заметенному родичами следу спешим домой, на нашу русскую Родину.
Русская хлеб-соль платежом красна
Есть на Руси старинная поговорка «хлеб-соль помнится». Она о том, что за всякое добро полагается отплатить добром. «Хлеб да соль», – исстари говорилось при входе в русский дом. Символ «хлеб-соль» хранит память об исконных представлениях русского народа о достатке и благополучии.
Хлеб для русских не просто выпечка из пшеничной или ржаной муки, как сегодня принято считать, полагая хлеб одним из рядовых и «не самых полезных» продуктов питания. Нет, хлеб – это древний русский священный вид пищи, знак достатка и изобилия. Другие именования нашей пищи – хлебово, похлебка, да и глагол хлебать, – свидетельствуют о том, что именно хлебом был жив человек на Руси и хлебная пища составляла главное его кушанье. Русское присловье молвит: «Покуда есть хлеб да вода, все не беда», «Калач приестся, а хлеб – никогда». Почиталось законом жизни русского народа, коли если есть хлеб – будет жив человек, нету хлеба – не будет и жизни.
Обратите внимание на нашу народную традицию все есть с хлебом. Мамы и бабушки нас с детства приучают: «Бери хлеб!», «Ешь с хлебом!». Видимо, с древних пор мы ели главную русскую пищу – хлеб, а всем остальным, что Бог посылал труженику-земледельцу, хлеб закусывали.
Русские видели в хлебе дар Божий, но давался он лишь усердным трудом на земле. Земле-кормилице приходилось кланяться до седьмого пота. Хлеб, в котором соединяются помыслы и усилия человека в течение всего года, был не просто пищей каждого дня, он, уродившись или не удавшись, виделся земледельцу долей, выпавшей ему от Бога за труды и прегрешения. А доля, она же – участь, счастье или злосчастье, – дана по заслугам от Бога и земли-матушки, и потому ее не отменить, и потому заработанный своим трудом кусок хлеба требовал от человека почти религиозного почитания. Господь же, по русскому разумению, никогда не оставит земледельца голодным: «Матушка-рожь кормит всех дураков сплошь». «Дал Бог роток – даст и кусок». «На Руси никто с голоду не умирал».
