Ирина Карацуба - Выбирая свою историю. «Развилки» на пути России: от рюриковичей до олигархов

Республика никогда не жила без князя. В меру воинственный и удачливый князь должен был обеспечить независимость государства от покушений со стороны других Рюриковичей и свободу торговых путей из Новгорода на «низ» — в южнорусские земли. Богатая республика имела уязвимое место: лесистые и болотистые северные почвы были неплодородными, и Новгород постоянно нуждался в подвозе хлеба. В случае политических конфликтов князья-противники тут же перекрывали торговые пути, и тогда цены на новгородском рынке взмывали в 5–10, а иногда и в 30 раз. «Резаху люди живые и ядяху, а инии мертвая мяса и трупие обрезающе ядяху, а друзии конину, псину, кошкы, а ини же мох ядяху, сосну, кору липову и лист, кто что замысля; а инии пакы злии человеци почаша добрых людии домы зажигати, кде чюючи рожь…» — так описывал летописец голодную весну 1231 г. в богатом городе.

Поэтому на новгородском «столе» мог находиться даже князь-ребенок или его представитель-наместник, обозначавший такой союз. В случае необходимости (но далеко не всегда) князь возглавлял объединенное войско новгородцев и своих дружинников. Повседневной же функцией князя в Новгороде был суд, судебные решения скреплялись княжеской печатью. Но судил князь вместе с посадником. Победа

1136 г. на-всегда поставила князей под республиканский контроль.

Стандартная формула новгородского «ряда» с князем выглядела так: «А без посадника ти, княже, суда не судити, ни волости раздавати, ни грамот даяти. А без вины мужа волости не лишати». За работу князь получал судебные пошлины и доход с определенной территории, но не становился ее владельцем.

В XIII в. договоры, определявшие отношения князей с Новгородом, имели уже вполне разработанный формуляр (первый из дошедших до нас относится к 1264 г.). При заключении «ряда» князь целовал крест «на всей воли новгородской», обязывался «держати… Новгород по пошлине» (т. е. по старине).

Гарантией соблюдения договора был запрет князю и его слугам приобретать в новгородских владениях земли. К тому же новгородцы были «вольны во князьях», поэтому у них не было одной «законной» княжеской династии. Приглашенный князь ставился в положение высокооплачиваемого чиновника и мог быть в любое время сменен: в случае конфликта ему «указывали путь» из Новгорода. Небольшая княжеская дружина в 300–500 человек ничего не могла поделать с многочисленным городским ополчением и боярскими отрядами.

Истоки такого порядка уходят в глубокую древность, когда родоплеменная верхушка славянских и угро-финских племен возглавила эту «федерацию». Скорее всего, именно ее потомки превратились в наследственных бояр. В отличие от других земель, где боярином становился княжеский советник или дружинник, новгородским боярином нужно было родиться: лишь представители 40–50 родов носили это звание. Археологические раскопки показали, что каждому роду принадлежало по 8–10 городских усадеб (площадью около 2000 м2), на протяжении столетий не менявших своих границ. Такие клановые владения представляли собой мощные комплексы с двухэтажными боярскими хоромами (с балконами, стеклянными окнами и цветными витражами) и хозяйственными постройками, запасами, ремесленными мастерскими, с челядью и прочими зависимыми людьми.

Усадьбы каждого рода группировались в определенном «конце» Новгорода и держали под контролем несколько кварталов с их обитателями. Они составляли городскую опору боярских родов, являвшихся настоящими хозяевами в городе и на подвластных ему территориях. В Неревском конце господствовали Мишиничи и их родичи: Онцифоровичи, Самсоновы, Борецкие; в Славенском — Лошинские, Селезневы, Грузовы, Офонасовы; на Прусской улице — потомки Михалки Степановича. Новгородские бояре не рассредоточивались по своим вотчинам, а сидели в Новгороде — иначе они утратили бы возможность участвовать в борьбе за власть.

В Киеве и прочих землях полюдье осуществляли князь с дружиной; в Новгороде сборщиками дани стали в X–XI вв. местные бояре. Древнейшие известные берестяные грамоты — это записи долгов горожан и крестьян-«смердов», хранившиеся в боярских усадьбах. Так начиналось и укреплялось боярское влияние в Новгороде. С XII в. новгородские бояре превращаются в землевладельцев, а через двести лет 90 % новгородских земель стали боярскими вотчинами. «Есть в Новгороде знатные сеньоры, которых они называют бояре. Власть этих знатнейших горожан неимоверна, а богатства их неисчислимы: некоторые владеют земельными угодьями протяженностью в двести лье», — такими увидел новгородских «граждан» французский рыцарь Жильбер де Ланнуа в начале XV в.

Только в центре, на давно освоенных землях, боярским фамилиям принадлежало около 80 тысяч гектаров. Там находились примерно 20 тысяч крестьянских хозяйств — в среднем по 500 на каждого владельца. Знаменитой боярыне Марфе Борецкой принадлежало около 1200 дворов, т. е. примерно шесть-семь тысяч крестьян. Не менее богатыми стали новгородские монастыри: Хутынский, Юрьев, Аркажский. Самым богатым землевладельцем являлся «дом святой Софии» — архиепископская кафедра. Огромными были боярские владения на окраинах Новгорода, в его северных лесных колониях.

Вотчинное хозяйство (целые «погосты» в сотни квадратных километров с десятками деревень) и промыслы давали боярам возможность концентрировать в своих руках ценные экспортные товары; из боярских владений поступали сотни пудов воска, десятки тысяч бобровых и беличьих шкурок, мед, рыба и «рыбий зуб» (моржовые клыки). До конца XVI в. Новгород был для Руси «окном в Европу» и главным центром торговых связей с западными и северными странами, куда отправлялись воск и меха на кораблях купцов немецкой Ганзы.

Ганза (от средненижненемецкого Hanse — союз, товарищество) — федерация североевропейских городов под руководством Любека, в котором собирались съезды членов этого союза и принимались обязательные для всех решения. В Ганзу входило более 100 городов от Норвегии до Нидерландов (Бремен, Антверпен, Кельн, Гамбург, Брюгге, Берген, Гданьск, Ревель, Рига и другие). Ганзейские купцы со своими флотом в XIV–XV вв. были монополистами в торговле и перевозках на севере Европы: с востока везли зерно, воск и меха; из Швеции вывозили металл. В обратном направлении перевозились сукна, вина, соль, цветные металлы и изделия из них, оружие. Именно через эти города Русь получала необходимые ей западноевропейские товары. Отношения между Новгородом и ганзейским купечеством регулировались договорами, самый ранний из которых датируется концом XII в. Немецкий двор в Новгороде пользовался автономией и управлялся «олдерманом» — старшиной, который избирался общим купеческим собранием. Ганзейцы подлежали компетенции новгородских властей только при возникновении тяжб с новгородцами. Они вносили в новгородскую казну только одну проездную пошлину — на пути в Новгород и одну торговую — за взвешивание товаров. При покупке мехов «немцы» имели право осматривать их и требовать к ним наддачи дополнительного количества, не засчитывавшегося в счет купленного меха. При покупке воска ганзейцы могли его «колупать» — откалывать куски для проверки качества, причем отколотые куски также не входили в счет веса купленного воска. Новгородцы же при покупке ганзейских товаров — сукна, соли, сельди, меда, вина — не имели права проверять их качество, взвешивать или измерять.

В обмен на драгоценную новгородскую пушнину шли западноевропейские товары: серебро и золото, бочки дорогого вина, кипы сукна, драгоценности, изысканная утварь, соль, янтарь и полуфабрикаты (цветные металлы). Все это добро поступало на боярские усадьбы, где располагались мастерские ремесленников: бояре предоставляли им не только покровительство, но также сырье и продовольствие; оттуда готовые товары расходились по всей Руси. У былинного купца Садко был вполне реальный исторический прототип, только это был не купец, а как раз боярин — Садко Сытинич, на свои средства построивший церковь Бориса и Глеба в конце XII в. Церкви рядом со своими усадьбами строили и другие бояре: местные священники поддерживали влияние «своего» боярина на соседей по улице и кварталу.

И все же новгородское боярство не было единым. Отдельные кланы, опиравшиеся на свои центры и «концы», соперничали друг с другом, что в первые столетия существования республики давало возможность «черным людям» заявлять о своих интересах. Вперемежку с боярскими усадьбами на улицах находились дворы землевладельцев-небояр («житьих людей»), ремесленников, духовенства, купцов. Все это население составляло уличанские общины: «прусов» (Прусской улицы), «витковцев», «кузмодемьян» и собиралось на уличанские вече; свое вече было у каждого «конца»-района. Археологи обнаружили выгороженные и вымощенные участки для таких собраний на перекрестках улиц; там новгородцы во время заседаний дружно грызли орехи, скорлупа которых так и осталась лежать толстым слоем на мостовой.