Александр Зимин - Реформы Ивана Грозного. (Очерки социально-экономической и политической истории России XVI в.)
Так, из 18 кабал 50–60-х годов XVI в., опубликованных В. Г. Гейманом, только на двух имеются пометы о частичной выплате долга (притом в одном случае спустя 13 лет после составления грамоты), зато в 9 случаях кабальные люди умерли, не уплатив долга монастырю. Обедневшие люди, поступая в кабальную зависимость к феодалам, входили в состав их дворовой челяди, жили «во дворе», часто сажались на землю и должны были «земля пахати и огороды разгородити и всякое дело пашеное делати» (1553/54 г.)[355], постепенно превращаясь в крепостных крестьян. Кабальный человек был больше заинтересован в труде, чем полный холоп; у него имелась хоть и иллюзорная перспектива выхода из зависимых отношений. Поэтому феодалы предпочитали в середине XVI в. держать в своих дворах кабальных людей, чем полных и докладных холопов. Если «страдные» люди в первой половине XVI в. были обычно полными и докладными холопами, то с середины XVI в. источники упоминают среди страдных или деловых холопов уже и кабальных людей[356]. О распространении кабального холопства к середине XVI в. свидетельствует появление специальной (78) статьи Судебника 1550 г., посвященной служилой кабале. Отчетливо обнаруживаемый уже в середине XVI в. обычай отпускать людей кабальных и полных на свободу по смерти их владельца являлся практическим основанием позднейших законов 1586 и 1597 гг., ограничивших кабальную зависимость лишь временем до смерти кабалителя.
Основную массу крестьян, живших на частновладельческих или государственных землях, составляли так называемые старожильцы [357]. Эти крестьяне обязаны были повинностями в пользу государства, если они населяли государственные земли, или в пользу владельца, если они жили на частновладельческих землях. Старожильцы в подавляющем большинстве искони «сидели» на земле своих отцов, дедов и прадедов[358]. Старожильцами также считались крестьяне, записанные в писцовых книгах, отчего они назывались иногда письменными людьми. Достаточно было крестьянину прожить известный срок за феодалом (судя по статье 88 Судебника 1550 г., — не менее пяти лет), как он становился старожильцем. Впрочем, детеныши, бобыли, новоприходцы могли быть посажены на пашню и сделаны старожильцами независимо от срока пребывания у феодала[359].
С течением времени стал слагаться обычай, что старожильцы, как тяглые люди, не могут покидать своих земельных участков, т. е. что они не пользуются правом перехода и считаются крепкими тяглу. В жалованных грамотах первой половины XVI в. все чаще появляются указания, запрещавшие феодалам перезывать и принимать к себе «письменных людей и тяглых из иных волостей»[360]. По Важской уставной грамоте 1552 г. предписывалось важским становым и волостным крестьянам «старых им своих тяглецов хрестьян из-за монастырей выводить назад безсрочно и безпошлинно и сажати их по старым деревням»[361]. Говорить о крестьянах, вышедших «не в срок, без отказа», уже специально не приходится: в случае их розыска они возвращались своим господам. В одной грамоте 1559 г. строго было наказано местным властям, чтобы черносошных крестьян Белозерского уезда, вышедших «не в срок, без отказу», «водворять» на их старое место в «черные волости»[362].
Монастыри и помещики пользовались всякими средствами, чтобы удержать за собою крестьян, не допустить их выхода вообще. В одной челобитной 1555 г. черносошные крестьяне жаловались, что ржевские, псковские, луцкие и другие дети боярские «хрестьян деи из-за себя не выпутают, да поймав деи их мучат и грабят и в железа куют и пожилое деи на них емлют не по Судебнику, рублев по пяти и по десяти, и отказати де им хрестьянина из-за тех детей боярских немочно»[363]. Публицист первой половины XVI в. Максим Грек в одном из своих сочинений говорит, что если изнуренный непосильным трудом и поборами монастырский крестьянин «восхощет инде негде переселитися, не отпущаем его, увы, аще не положит уставленный оброк, о нем же толика лета жил есть в нашем селе»[364]. Итак, крестьянин должен был выплатить годовой оброк, прежде чем выйти на свободу. Выполнение этого требования было непосильно бедному крестьянину, о котором писал Максим Грек, и в дальнейшем перед ним оставалась альтернатива — либо бежать от феодала, либо оставаться и впредь за ним: выйти законно он уже не мог. Следовательно, крестьяне-старо-жильцы, обязанные тяглом и попавшие в «письмо», т. е. писцовую книгу, на практике в XVI в. правом перехода не пользовались. Право выхода их детей, племянников и захребетников, не попавших в писцовые книги, было стеснено. Однако закон того времени отставал от сложившейся в течение ряда десятилетий практики. Еще по статье 57 Судебника 1497 г. допускался один срок в году (за неделю до и после Юрьева дня осеннего), когда крестьянам разрешено было переходить «из волости в волость, из села в село».
Картина приниженного положения крестьян в русском феодальном обществе была бы неполной, если б мы забыли упомянуть об их сословной неполноправности. Крестьяне фактически были лишены права собственности на основное средство производства — землю. Они устранялись от участия в органах центрального управления, их роль в судебных и финансовых учреждениях на местах была совершенно ничтожна. Весь аппарат власти находился в руках господствующего класса.
* * *В XVI в., как и в более раннее время, крестьяне, в первую очередь черносошные, входили в общины-волости, где они были связаны целой системой взаимных обязанностей. Лучше всего жизнь крестьянской общины-волости рисуется по материалам, относящимся к истории Северного края (Новгорода, Двины и Белоозера). Волость являлась по существу владельцем занимаемой ею Земли. Она вела тяжбы о земле в случае возникновения каких-либо споров. Она распоряжалась землею, уступала ее другим лицам, заключала соглашения с крестьянами, берущими ее на «оброк». Крестьянская община во главе с выборным старостой отвечала за своевременный сбор оброка, государевых податей (тягла, или потуга), она же раскладывала их на отдельные крестьянские хозяйства, «посмотря по пашням и по животом и по промыслом»[365]. Раскладка податей по волостям называлась раз* метом, а внутри волости — разрубом. В ведении общины находился целый ряд уголовных дел. Члены ее были связаны круговой порукой и в случае совершения на ее территории убийства — «душегубства».
Могла пашня на отдельных участках обрабатываться «наездом волостью», т. е. всей волостью сообща[366]. В связи с мобилизацией земельной собственности, концентрацией земель у монастырей и обезземеливанием черносошных крестьян на севере Руси в XVI в. развивалась крестьянская аренда. Волостные люди — общинники на определенный срок нанимали землю за известную плату («празгу»).
В середине XVI в. все больше проявляется расслоение крестьянства Из состава крестьянской общины выделялось некоторое число богатых крестьян, которые имели подчас значительные денежные средства[367]. Так, например, один из крестьян Ивановской волости, Семен Филиппов, дал в конце 70-х годов XVI в. вклад в Волоколамский монастырь деньгами и хлебом на 40 рублей с полтиною. Другой крестьянин, Балашковской волости, Иван Пестрой, в 60-х годах XVI в. дал 17 рублей вкладу. Примерно тогда же крестьянин Спасской волости Лапа Васильев сын дал «на помин души» 36 рублей, а после дал дважды 9 рублей[368]. Некоторые из крестьян, связанные с торгово-промышленной деятельностью, превращались в видных предпринимателей-купцов[369]. Такими были, например, Строгановы, Кологривовы и др. «Лутчие», зажиточные крестьяне занимали важнейшие выборные должности в волости — сотских, десятских, пятидесятских, старост и целовальников[370].
Развитие товарно-денежных отношений в стране приводило к пауперизации и обезземеливанию значительных масс крестьянства. Уже в конце XV в. в результате расслоения деревни, роста внутреннего рынка и усиления податных требований государственной власти на Руси появляются бобыли. К середине XVI в. в связи с обеднением крестьян и усилением его феодальной эксплуатации бобыльство становится все более заметным явлением жизни русской феодальной деревни. «Бобыль, — пишет Б. Д. Греков, — зависимый от своего господина человек, по договору получающий право «жить за» господином и тем самым освобождающийся от тягла»[371]. Бобыль был обязан, согласно «бобыльской порядной», документу, которым оформлялись бобыльские отношения, платить феодалу оброк и выполнять ряд обязанностей; господин иногда давал ему участок нетяглой земли для обработки, а иногда использовал его для организации своей собственной запашки[372]. Как правило, в середине XVI в. бобыли еще не были прикреплены к определенному участку земли, а иногда просто являлись непашенными людьми. Среди бобылей нередко встречались кузнецы и другие мастеровые люди. В Поморском крае (судя по источнику еще до 1573/74 г.) бобыли «промышляли… в варницах, дрова секли, а летом ходили на море, на судех наймуючись»[373]. Промыслы иногда давали возможность бобылям скопить известные суммы денег. Так, например, в 1572/73 г. «бобылек» Кузьма Резвец дал в Волоколамский монастырь 10 рублей. Этот вклад обеспечивал ему возможность рассчитывать на пожизненный прокорм на монастырском дворе («И того Куземку, покаместа жив, пущати на монастырь и кормити его с нищими з записными»)[374]. Доходы Куземки были, впрочем, не столь велики, если он вынужден был довольствоваться одними условиями жизни с записными нищими. Бобыли могли жить и в собственных дворах. Такие бобыли («кои живут о себе (особе? — А. 3.) дворцами») в Соловецком монастыре в 1548 г. платили по сравнению с крестьянами половинный сбор в пользу приказчика[375]. Могли жить в одном дворе и несколько бобылей (в 1543/44 г. в сельце Вертолово, Волоколамского уезда, в одном дворе жило 3 бобыля)[376]; могли они жить в захребетниках у зажиточных крестьян, исполняя батрацкую работу. Бывали случаи, когда вотчинники превращали бобылей в старожильцев, сажая их на «пустых долях», давая им известные ссуды в «подмогу»[377].
