Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг. - Александр Федорович Смирнов
31 Государственная Дума. 4-й созыв. Стенограф. отчет. 1-я сессия. Ч. 1. С. 661.
32 Там же. С. 804.
33 Там же. С. 897.
34 Голос Москвы. 1912. 16 декабря.
35 Аврех А. Я. Указ. соч. С. 46.
Обсуждение государственного бюджета
Трудно найти нить, связывающую воедино разрозненную деятельность Четвертой Думы с 21 января (после рождественских каникул) до 25 июня 1913 г., когда закончилась ее первая сессия. Кто-то из депутатов бросил хлесткое слово «скука». Его подхватили, им определяли работу в Думе. «Тема о скуке, — констатировала передовая „Речи“, — грозит превратиться из модной, злободневной в хроническую». «Как в древности все дороги в Рим вели, — отмечает спустя три дня другая передовая, — так теперь все разговоры сводятся к мертвящей скуке»1.
Пресса обратила внимание на слова одного «из самых видных кадетов», А. И. Шингарева, в лекции на тему «Новая Дума и старые задачи»: «Скука в IV Думе напоминает состояние пассажиров поезда, застрявшего на глухой станции». Публицисты, писавшие о Думе, в том числе В. И. Ленин, заговорили о «растерянности и скуке», овладевших Думой и либеральным обществом, «вяло жующим призывы к реформам и в то же время признающим невозможность даже подобия реформ»2. Слово «скука» стало синонимом бесперспективности, тупика.
Скука породила соответствующее отношение депутатов как к Думе, так и к своим обязанностям. «Мы охарактеризовали недавно настроение депутатов, — писала в этой связи „Речь“, — как состояние какого-то маразма, апатии, вялости, отсутствия всякого интереса к делу, которое они призваны делать». Господствующее настроение — «равнодушие к работе», отсутствие интереса даже при защите собственного мнения, массовый абсентеизм — «словом, состояние полного развала и распада организованной деятельности в Госдуме»3. Воистину сильнее не скажешь.
18 февраля на обсуждение был вынесен фракцией кадетов вопрос о желательности разработки двух законопроектов: о печати и неприкосновенности личности. Обосновывая действия фракции, ее оратор Ф. И. Родичев (его называли правой рукой Милюкова) напомнил, что давно правительство связывало реформы с установлением «успокоения». Последнее наступило, а реформ все нет, и нет места для разумной работы по реализации великих начал Октябрьского манифеста. К несчастью, революционеры правы — восклицал оратор: «Мы, то есть сторонники реформ, „остаемся в дураках“ перед теми, кто утверждал и утверждает, что с этой властью иначе как насилием не сладишь, ничего не поделаешь». При этих словах депутаты разразились криками: «Браво! Правильно!» Родичев закончил обращением к депутатам помнить о долге перед Россией и показать готовность на подвиг во имя народа русского4.
Другой оратор-кадет признал с горечью, что у нас самих, как и во всей стране, нет веры в возможность конституционных реформ. Защищая проекты, лидер партии Милюков произнес (на двух заседаниях) одну из самых длинных речей и сделал упор на то, что даже министр внутренних дел Маклаков («второй Николай»), известный своей неприязнью к Думе, «согласен с нашими основными положениями»5.
Один из оппонентов Милюкова не без иронии заметил, что напрасно он так доказывал и убеждал в необходимости самоочевидных истин, тратя драгоценное время, ведь каждая минута думского красноречия обходится в сотню рублей6. Обе заявки были признаны желательными и переданы для разработки проектов законов в думские комиссии, что означало их торжественное погребение.
27 февраля была признана желательной разработка весьма актуального законопроекта о свободе совести, предложенная кадетами. Решение о передаче дела в думскую комиссию для разработки проекта закона прошло практически беспрепятственно; затем Дума занялась обсуждением кадетского «законодательного предположения 32 членов Государственной Думы об изменении положения о выборах в Государственную Думу». Речь шла о введении всеобщего избирательного права — признать желательным это предположение означало осуждение избирательного закона от 3 июня 1907 г., по которому избиралась сама Четвертая Дума. Естественно, что пойти на самоупразднение Дума не могла. Выступая в прениях, Милюков, собственно, не защищал заявку своей фракции, а говорил о вмешательстве власти в выборы и о желательности создания специальной думской комиссии для изучения Положения о выборах и его совершенствовании, предлагая всем фракциям принять участие в этой комиссии7. Но когда оратор заговорил о насилии для «успокоения страны» и «спасении короны», он был лишен слова за выпады против верховной власти.
Октябристы предложили отклонить кадетский проект целиком без передачи в комиссию, их поддержали правые, но в ходе прений вмешались крестьяне-депутаты и дружно стали осуждать Закон 3 июня, называя его «не выбором в Думу, а убийством крестьянских прав»8.
Несмотря на повторное выступление Милюкова, Дума не приняла решение о желательности кадетского законопроекта, но в формуле перехода, предложенной от имени всех крестьян-депутатов, признавался «желательным пересмотр положения 3 июня в смысле расширения избирательного права и обеспечения свободы выборов от административных воздействий». Формула получила 166 голосов против 1309.
В отчете фракции кадетов это голосование оценено как крупная победа, ибо признана необходимость демократизации действующего избирательного права, говорилось о «сдвиге с мертвой точки» проблемы выборов и пересмотре закона 3 июня10.
Но реального сдвига ведь не произошло. И ближе к правде было решение октябристской фракции, считавшей необходимым до изменения закона «подготовить почву, поднять культуру населения, воспитать уважение к закону, создать сильную законную центральную и местную власти и т. п.» Исходя из этого фракция 17 октября «находила бесцельным разрабатывать теперь основные законопроекты о свободах, данных манифестом». Вставал вопрос о возможности создать авторитетную законную власть в центре и на местах, ликвидировать отстранение от управления, от участия в выборах основной массы граждан. Не правы ли были критики закона 3 июня, заявляя, что ста тысячам дворян дано право решать судьбу полутораста миллионов?11
Большой общественный резонанс получило обсуждение думского запроса министрам внутренних дел и просвещения о фактах полицейского произвола в гимназиях. Запрос был сделан от имени «объединенного фронта оппозиции» по инициативе прогрессистов и подписан 44 депутатами. Его огласили 14 декабря 1912 г. (12-е заседание Думы). Для участия в прениях записалось 35 ораторов. Началось с выступления министра просвещения Кассо. Он получил шумную известность за разгром Московского университета. Министр слыл циником, острословом, по-видимому, был лишен каких-либо национальных чувств (полумолдаванин-полугрек с блестящим космополитическим образованием). Будучи очень богатым, а следовательно, независимым, мог позволить себе вольность в речи, граничащую с хамством. На вопросы, почему
