Олег Гордиевский - КГБ
Вряд ли Лондон был единственной резидентурой в КГБ, где гораздо большее опасение, чем угроза внезапного нападения Запада, вызывали паникерские настроения в руководстве Центра. В течение последующих месяцев стали заметны обнадеживающие нотки в оценке американской и натовской политики. Похоже, что этим переменам способствовала смерть Андропова, последовавшая 9 февраля 1984 года. Как и Андропов, его преемник и бывший соперник Константин Черненко, вступив в должность Генерального секретаря, был уже тяжело болен. Жить ему оставалось чуть больше года. Однако он не питал таких патологических подозрений о западных заговорах, как Андропов к концу жизни. От секретариата Крючкова Гордиевский узнал, что на избрание Черненко тот смотрел неодобрительно и со страхом. Очевидно, Крючков боялся, что, как андроповского протеже, его быстро ссадят с кресла.
Даже на похоронах Андропова появились некоторые признаки ослабления напряженности в отношениях Востока и Запада. На эти похороны прибыли Маргарет Тэтчер, вице-президент Буш и другие лидеры западных стран. Советский посол в Лондоне Виктор Попов сообщил на совместном совещании сотрудников посольства и работников КГБ, что Маргарет Тэтчер сделала все возможное, чтобы очаровать своих московских хозяев. У гроба во Дворце съездов она выглядела печально и торжественно и, в отличие от других западных лидеров, не перешептывалась с соседями во время церемонии похорон. Черненко провел сорокаминутную встречу с госпожой Тэтчер, а с Бушем встречался лишь 25 минут. Попов также сообщил, что чуткое отношение к этому печальному событию премьер-министра и ее выдающиеся политические качества произвели на Москву глубокое впечатление. Хотя он еще раз подчеркнул, что Москва с осторожностью подходит к перспективам улучшения отношений Востока и Запада, было очевидным, что посол не воспринимает всерьез идею внезапного ядерного нападения. В марте ведущий специалист ЦК КПСС по международным делам Н.В. Шишлин приехал в Лондон и провел длительное совещание с сотрудниками посольства и КГБ по обстановке в мире. На совещании о внезапном ядерном нападении он даже не упомянул.
Однако Центр продолжал настаивать на представлении ему от всех резидентур в странах НАТО регулярных отчетов о готовящемся ядерном нападении (каждые две недели) и периодически слал телеграммы-молнии с запросами о разведданных. Главной задачей для лондонской резидентуры было наблюдение за полевыми учениями на базе Гринэм Коммон, где были размещены крылатые ракеты. Первые учения состоялись 9 марта 1984 года. Гук услышал сообщение об этом по Би-Би-Си, вызвал младшего офицера, отвечавшего за сверку данных по РЯН в посольство, и заявил: «Что происходит? Враг готовит атомную войну, а у нас в резидентуре никого нет!» Вряд ли резидент считал, что действительно начиналась третья мировая война. Он, однако, был недоволен, что Москва узнает об учениях на базе из ТАСС, а не из резидентуры. Младший офицер быстро настрочил телеграммумолнию, основанную на сообщениях британской прессы, которая начиналась так: «В соответствии с нашей задачей наблюдения за признаками подготовки противника ко внезапному ракетно-ядерному удару против Советского Союза, мы сообщаем, что 9 марта вооруженные силы США и Великобритании провели первые полевые испытания крылатых ракет, размещенных на базе Гринэм Коммон.» 29 марта тот же офицер услышал в сводке утренних новостей Би-Би-Си о еще одном учении на базе Гринэм Коммон прошедшей ночью. Поскольку в утренние газеты сообщение уже не попадало, он подумал, не подождать ли ему вечерней газеты «Ивнинг Стандарт», но, опасаясь, что ТАСС его опередит, решил послать телеграмму-молнию, основанную исключительно на сообщении Би-Би-Си. Ни в этот, ни в другой раз Центр, видно, и не заподозрил, что срочные сообщения лондонской резидентуры были основаны не на разведывательных источниках, а на сообщениях британских средств массовой информации.
Разведданные по НАТО, полученные весной 1984 года, лишь усугубили подозрительность. 25 апреля Центр разослал циркуляр, ошибочно сообщая, что по инструкции МС—225 военного комитета НАТО системы связи НАТО были приведены в состояние готовности, обычное для военного времени. Центр срочно запросил дополнительные данные по этому вопросу. После Суда над Майклом Беттани и возвращением Гука в Москву в мае временно исполняющий обязанности резидента Леонид Никитенко совершенно перестал серьезно относиться к операции РЯН. 4 июля он получил замечание от Центра и напоминание об обязанности резидентуры присылать отчеты каждые две недели, даже если сообщать было нечего: «Вы не выполняете эту инструкцию и не присылаете отчеты каждые две недели. Предлагаем вам строго придерживаться директив по этому вопросу.»
По всей вероятности, за всю историю КГБ никогда не было операции столь важной, что требовалось присылать отчеты даже в том случае, если отчитываться было не в чем. Лондонская резидентура запросто присваивала себе все лавры за шумные протесты КЗР и женское движение против крылатых ракет на базе Гринэм Коммон. Поначалу Центр скептически относился к тому, что крылатые ракеты на Гринем Коммон вызовут такую бурю протеста, если учесть, что триста советских ракет среднего радиуса действия, каждая оснащенная тремя ядерными боеголовками, были уже нацелены на Западную Европу. Однако, когда крупные демонстрации, организованные мирным движением, все же начались, Центр почему-то предположил, что в этом была заслуга его собственных «активных действий».
К лету 1984 года сотрудники КГБ, возвращавшиеся в резидентуры из отпуска в Москве, отчетливо чувствовали, что приоритет операции РЯН заметно падает и что одержимость руководства Центра угрозой внезапного ядерного нападения больше не поддерживается ни Международным отделом ЦК КПСС, ни МИДом. Да и в самом Центре, похоже, беспокойство понемногу проходило. В конце 1984 года внимание, придаваемое операции РЯН, еще более ослабло после ухода двух главных армейских паникеров. В сентябре начальник Генштаба и заместитель министра обороны маршал Огарков был переведен из Москвы якобы за «непартийное поведение». А через три месяца и сам министр обороны маршал Устинов покинул свой пост навсегда, почив в бозе. Его преемник маршал Сергей Соколов так и не стал членом Политбюро.
За время проведения операции РЯН мир так и не достиг края ядерной пропасти. Но во время проведения учений «Эйбл Арчер-83» он, и сам того не ведая, подошел очень близко к краю, во всяком случае, ближе, чем когда-либо за период после Карибского ракетного кризиса 1962 года. Среди членов Политбюро, которые следили за кризисом, порожденным советской паранойей и американской безудержной риторикой, был и будущий советский руководитель Михаил Горбачев. По всей видимости, тогда он и сделал вывод, что разрядка в отношениях Востока и Запада была самым главным политическим приоритетом. К октябрю 1984 года западные корреспонденты передавали, что Горбачев приветствовал «срочные меры по возвращению к столу переговоров».
Глава XIV
При Горбачеве (1985—1991)
В последние месяцы 1984 года и Гордиевскому, и лондонской резидентуре стало ясно, что КГБ поддерживает кандидатуру Михаила Горбачева как преемника дышащего на ладан Черненко. Еще до приезда Горбачева как руководителя советской парламентской делегации в Великобританию в декабре 1984 года, во время которой он провел переговоры с Маргарет Тэтчер, Центр начал бомбардировать лондонскую резидентуру запросами материалов для Горбачева. К некоторому удивлению, после направления материала приходили дополнительные запросы. Очевидно, после бесед с сотрудниками КГБ Горбачев кое-что спрашивал. Например, каковы возможные результаты восьмимесячной забастовки шахтеров, на что шахтеры живут, откуда поступают к ним средства во время забастовки, сколько они получают в неделю, хватает ли этого для того, чтобы прожить. Да и во время визита Горбачева Центр постоянно держал Гордиевского в напряжении, заставляя ежедневно присылать сведения. Визит явно удался. Если уж Маргарет Тэтчер решила, что она может «иметь дело» с Горбачевым, то он явно был того же мнения. Операция РЯН окончательно канула в прошлое.
Тем не менее Центр продолжал опасаться, что Соединенные Штаты и страны НАТО стремились достичь крупного стратегического перевеса над Советским Союзом. В феврале 1985 года лондонская резидентура получила краткую справку из Центра, озаглавленную «Американская политика милитаризации космоса», первую по такому вопросу. Сопроводительное письмо начальника Третьего отдела Николая Петровича Грибина характеризовало американские планы в космосе как еще одно свидетельство «настойчивости американской администрации в достижении военного превосходства над Советским Союзом». В письме говорилось также, что Соединенные Штаты планировали оснастить свой космический «Шаттл» «оружием для выведения из строя системы ориентирования советских спутников или использования этого корабля как бомбардировщика». Теперь на СОИ смотрели с большей тревогой, чем два года назад. В апреле 1985 года полковник А.И. Сажин, военный атташе в лондонском посольстве, сообщил на заседании дипломатов и работников разведки, что, по подсчетам Москвы, системы СОИ смогут рано или поздно перехватывать до 90 процентов советских стратегических ракет. Он считал, что у советской исследовательской программы СОИ мало шансов сравняться с американской.
