Борис Кагарлицкий - От империй — к империализму. Государство и возникновение буржуазной цивилизации
В 1942 году вооруженные силы Британской империи все еще существенно превосходили американские, но военная мощь США нарастала с каждым днем на фоне усиливавшейся зависимости англичан от экономической помощи и поставок вооружения из-за океана. В этих условиях американские политики постоянно настаивали на том, чтобы совместные операции проводились под командованием их генералов, несмотря на то что последние и по опыту, и по компетентности существенно уступали британским.
Солидаризируясь с Москвой, американское руководство систематически ослабляло влияние Лондона. А высадка в Нормандии окончательно изменяла военно-политическое соотношение сил на Западе. Если на Балканах британцы (с их флотом, боевым опытом и политическими связями) могли бы играть решающую роль в организации Второго фронта, то дорогостоящая и технически крайне сложная операция в Нормандии могла быть реализована лишь при неоспоримом лидерстве США. Тегеранская конференция оказалась не столько дипломатическим успехом Сталина, сколько историческим поражением Англии в отношениях с Соединенными Штатами.
Военно-технический перевес США усилился после изобретения и применения атомного оружия. Японские дипломатические шифры были взломаны американцами и англичанами уже в середине войны, и западные союзники были неплохо осведомлены о положении дел в Токио. Не было особых сомнений в том, что воля к сопротивлению у японского руководства подорвана. В 1946 году американские военные сами признавали, что Япония должна была в любом случае капитулировать еще до конца 1945 года и это произошло бы, «даже если бы атомные бомбы не были сброшены, даже если бы Россия не вступила в войну, и даже если бы вторжение на Японские острова не планировалось бы и не готовилось»[1212]. Атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки не имела военного смысла — это был акт устрашения, адресованный не столько японцам, сколько союзникам Америки. Русские должны были испугаться, а западные союзники понять весь масштаб технического разрыва между ними и американцами. В последнем случае, впрочем, расчет не оправдался. Собственным ядерным оружием вскоре смог обзавестись не только Советский Союз, но также Великобритания и Франция, а позднее и Китай. Однако наращивание ядерных арсеналов в 1960-е и 1970-е годы привело к тому, что только СССР и США оказались обладателями стратегического ядерного потенциала, тогда как остальные державы, получившие доступ к новому оружию, могли лишь использовать обладание им в качестве символического доказательства своей принадлежности к числу «великих держав».
Послевоенная реорганизация капитализма закрепила новую расстановку сил. На протяжении ряда лет систематически выстраивается система институтов, призванная обеспечить американскую гегемонию. Бреттон-Вудское соглашение (Bretton Woods agreement) установило ведущую роль американского доллара. Подобное положение американской валюты не только фиксировало мощь экономики США. Британский фунт, несмотря на политическую и финансовую мощь империи, никогда не играл подобную роль, выступая всего лишь одной из европейских валют, наряду с прочими. Викторианская эпоха была временем, когда золото, выступая в роли мировых денег, позволяло обеспечивать «нейтральный» стандарт для финансовых систем во всех концах планеты. Напротив, глобальная роль доллара сделала денежную политику и Федеральную резервную систему США инструментами глобальной гегемонии. Господство доллара окончательно разрушало экономическое единство Британской империи. Распад единого хозяйственного пространства, начавшийся во время Великой депрессии, был теперь закреплен официальными соглашениями: «имперские предпочтения теперь превратились в пустой звук, напоминание об ушедших в прошлое временах начала века»[1213].
Новый мировой порядок опирался на новую социальную практику, сложившуюся в годы Второй мировой войны и закрепленную послевоенными реформами. Складывалась система регулируемого капитализма, в основе которой лежали идеи Джона Мейнарда Кейнса (John Maynard Keynes). Государственное вмешательство и политика обеспечения занятости, перераспределительные меры, позволяющие повысить жизненный уровень рабочего класса и общественных низов в целом, стали новой ортодоксией, оттеснив на обочину классический либерализм. Экономическое лидерство Америки на фоне послевоенной разрухи, царившей в Европе, было неоспоримо. В 1945 году на долю Соединенных Штатов приходилось 60 % мирового индустриального производства[1214]. В 1947 году была принята «Программа восстановления Европы» (European Recovery Program). Эта программа получила название «План Маршалла» (Marshall Plan) в честь провозгласившего ее американского государственного секретаря Джорджа Маршалла (George Marshall). Эта программа предусматривала широкомасштабные вложения американских государственных средств в пострадавшие от войны западноевропейские страны. План не был, однако, совсем бескорыстным — он создавал заказы для американской промышленности и новые рынки для нее.
Повышение заработной платы, наблюдающееся повсеместно на Западе, привело к резкому расширению рынка и создавало новые возможности для экономического роста даже после того, как были решены вопросы послевоенного восстановления Европы. Америка, как крупнейшая индустриальная держава и крупнейший потребительский рынок, стала одновременно и центром притяжения, и локомотивом для экономики других стран.
Бреттон-Вудское соглашение и созданные на его основе институты, как отмечает американский историк Питер Кларк, «были непосредственно связаны с политикой полной занятости, которая шла на пользу всем» (were the international aspect of full employment policies that worked to general advantage)[1215] и в этом смысле вполне отражали взгляды Дж. М. Кейнса, представлявшего Англию на переговорах. В итоге, как подчеркивает финский экономист Хейки Патомяки (Heikki Patomäki), итоговое соглашение «представляло собой определенную победу производительного капитала над финансовым»[1216]. Новая система стесняла спекулятивные возможности финансового капитала, поощряя инвестиции в производство.
Параллельно с Западной Европой восстанавливалась и Япония. Ее послевоенное экономическое возрождение и последующий подъем Южной Кореи были непосредственно связаны с господством кейнсианских принципов — как на международном, так и на национальном уровне. Соединенные Штаты не только не принуждали своих партнеров к отказу от защиты внутреннего рынка, но напротив, рассматривали такую политику как разумную и логичную, соответствующую общим перспективам защиты «свободного мира», передовыми рубежами которого являлись обе страны.
Другим условием японского чуда стала вынужденная конверсия производств, которые были первоначально созданы для военных целей, но после демилитаризации страны перестраивались на производство потребительских товаров и промышленного оборудования. Военное прикрытие, обеспеченное Соединенными Штатами, создавало возможность использовать государственные средства для развития экономики.
Если на протяжении большей части XIX века и даже в первые десятилетия XX века американский капитализм рос под военно-политическим прикрытием Британской империи, необремененный излишними военными расходами, то во второй половине XX века та же благоприятная ситуация сложилась для японского капитализма.
«ХОЛОДНАЯ ВОЙНА»
После Второй мировой войны Лига Наций была заменена Организацией Объединенных Наций, где привилегированное положение было предоставлено «ведущим мировым державам», выигравшим войну — США, Британии, Советскому Союзу, Китаю и восстановленной в статусе «великой державы» Франции. Последнее решение тоже было направлено на снижение удельного веса Великобритании в процессе политической реорганизации Запада.
Китай вплоть до 80-х годов XX века не играл существенной роли в ООН, тем более, что соответствующее место в Совете Безопасности осталось за буржуазным правительством, свергнутым революцией 1949 года и утратившим все свои позиции кроме острова Тайвань. По мере того как влияние Британии и ее способность вести самостоятельную международную политику снижалось, ООН превращалась в поле борьбы между Соединенными Штатами и Советским Союзом, борьбы, в которой остальные страны Запада были обречены на американское лидерство.
Противостояние двух сверхдержав — СССР и США, начавшееся сразу же после победы над Германией, было, разумеется, вызвано общей логикой глобального соперничества, но имело и другую важную сторону: оно было исключительно выгодно Вашингтону, ибо превращало его в гаранта безопасности Запада. Перед лицом «советской угрозы» европейские и азиатские капиталистические страны должны были сплотиться вокруг американского лидера.
