Евгений Анисимов - Императорская Россия
«Многие лица были возбужденные, но не было ни раздумья, ни грусти». Особенно ей запомнился один красавец-мещанин, чье «прекрасное лицо было искажено страстью – настоящий опричник, готовый рубить головы», и ее тоже… Это был тот народ, ради которого боролась Фигнер. Перед лицом этой удручающей реальности нужно было продолжать свое дело. Фигнер металась по стране, собирала разрушенную репрессиями властей организацию.
Ее схватили в Харькове. Фигнер сдал новый лидер «Народной воли» Сергей Дегаев, завербованный охранкой. Вообще, только с помощью предательства можно было взять Веру. Все время ее будто берегла судьба: не раз и не два Фигнер уходила от ареста буквально за день, за час до появления полиции. И при этом, как пишет Тихомиров, у Фигнер было «полное отсутствие конспиративных способностей. Страстная, увлекающаяся, она не имела понятия об осторожности. Ее близким другом сделался Дегаев, который впоследствии выдал ее самым бессовестным образом». Действительно, приехав в Харьков, он встретился с ней и в разговоре выведал, что Фигнер выходит из дома в 8 утра и совсем не опасается ареста. Здесь, мол, ее никто не знает, только разве вдруг ей навстречу попадется Меркулов – бывший член организации, запятнавший себя изменой еще в Петербурге. Дегаев уехал, прошло несколько месяцев, и как-то в 8 утра Вера вышла из дома и вдруг увидела, что ей навстречу идет Меркулов…
А дальше был арест, многомесячное сидение в Петропавловской крепости, в мертвой тишине, редкие свидания с матерью, суровый суд и с 1884 года – бессрочная каторга в Шлиссельбурге. Там Вера и ее товарищи продолжали свою борьбу. Раньше врагом было самодержавие, теперь – тюремщики. С годами узники все больше и больше расширяли свои права: прогулки, книги, общение, работа в мастерских, огороды, переписка. Все узники подчинялись Фигнер, ее называли «матерью-командиршей». Она казалась сделанной из стали – столь непреклонна была ее воля. Один из тюремных начальников писал о ней:
«Арестантка № 11 составляет как бы культ для всей тюрьмы, арестанты относятся к ней с величайшим почтением и уважением, она, несомненно, руководит общественным мнением всей тюрьмы, и ее приказаниям все подчиняются почти беспрекословно; с большой уверенностью можно сказать, что проявляющиеся в тюрьме протесты арестантов в виде общих голодовок, отказывания от гуляния, работ и т. п. делаются по ее камертону».
Когда в 1889 году в тюрьме началась голодовка узников, спустя несколько дней все ее участники сдались, и только Фигнер голодала в одиночку, страшно разгневанная на своих слабых товарищей.
В 1904 году, после двадцати лет заключения, Фигнер выпустили на свободу. Ее мать, которой сказали, что она «узнает о своей дочери, когда она будет в гробу», сумела пробить глухую стену. Уже смертельно больная, в прошении на имя государя Николая II она умоляла его освободить дочь, чтобы попрощаться с ней навсегда. «Николай Кровавый», «внемля к мольбам» несчастной женщины, заменил Фигнер бессрочную каторгу на 20-летнюю, которая как раз вскоре и истекла. Вера не хотела получать от царя никакой милости, даже сначала противилась освобождению, но любовь к матери пересилила гордость революционерки. Она вышла на свободу, но матери в живых уже не застала. После недолгой ссылки ее выпустили за границу, где она и засела за свои мемуары «Запечатленный труд»…
Вернувшаяся в Россию в годы Первой мировой войны, Фигнер знала цену обещаниям большевиков. В сентябре 1917 года она писала: «Все утомлены фразой, бездействием и вязнем в трясине наших расхождений. Только большевики плавают, как щука в море, не сознавая, что своей необузданностью и неосуществимыми приманками темных масс постыдно предают родину немцам, а свободу – реакции». Словом, Фигнер не приняла большевистского переворота, осуждала недостойную цивилизованных людей практику захвата заложников. И в советские времена она осталась такой же упрямой и несгибаемой, как и в Шлиссельбурге, хотя порой отчаянно бедствовала и голодала. Когда в 1932 году Е. М. Ярославский предложил Фигнер вступить в Общество бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев, находившееся в теплых объятиях партии, старуха была непреклонна: «Нет!» Как можно вступать в организацию, которая одобряет смертные приговоры? Она писала, что «не зная современного метода политического расследования дел, в которых на карте стоит свобода и жизнь человека, не зная, чем вызываются признания подследственных виновности своей при полном отсутствии ее, Общество… ставится в необходимость давать резолюции, одобряющие деятельность ГПУ и, увы, дает одобрительную санкцию».
И далее – обвинения большевиков в монополизации политической власти, слова о «подъяремном большинстве, именуемом беспартийным». За такие речи тогда можно было загреметь в лагерь или дальнюю ссылку… Но Веру Николаевну не тронули. Она умерла в 1942 году в возрасте 90 лет…
Часть VII
Царствование Александра III и Николая II.
1881–1917
Александр III – «Гатчинский затворник»
Гибель Александра II стала страшной потерей для России. Несмотря на давление консерваторов, многочисленные, казалось бы неразрешимые проблемы, появившиеся уже в ходе реформ, Александр II упорно шел вперед. Время сделало его выдающимся реформатором, который, вероятно, нашел бы способ разрешить главное противоречие между самодержавием и обществом, десятилетиями раздиравшее Россию. Александр II сумел встать над консерватизмом и радикализмом и уверенно вел страну по пути, на котором западные, либеральные ценности не входили в жестокое противоречие с русскими традициями, а самодержавие – прежде душитель всех либеральных начинаний – становилось их источником. Но судьба не дала царю продолжить этот взвешенный и перспективный курс…
После гибели Александра II на престол вступил его старший сын Александр Александрович. В день смерти отца Александр III, окруженный плотным конвоем, стремительно покинул Зимний дворец и укрылся в Гатчине, ставшей на долгие годы его убежищем. Новый император боялся покушений, сделавших кошмаром жизнь его семьи с середины 1860-х годов. По той же причине он на два с половиной года отложил коронацию в Москве. У дверей «гатчинского затворника» – так его называли в обществе – круглосуточно дежурила охрана. Одиннадцатого марта 1881 года К. Победоносцев писал своему бывшему воспитаннику, чтобы он перед сном лично запирал за собою двери, «не только в спальне, но и во всех следующих комнатах, вплоть до выходной». Кроме того, следовало «непременно наблюдать каждый вечер перед сном, целы ли проводники замков. Их легко можно подрезать». Самодержец должен был ежевечерне сам проверять «под мебелью, все ли в порядке».
После таких советов можно поверить в слухи, будто вокруг Аничкова дворца в Петербурге, где останавливался царь, была устроена подземная галерея с электрическим освещением, чтобы бомбисты не сделали подкоп под дворец. И в самом деле, Александру III было кого бояться. В 1880-е годы не менее пяти раз народовольцы готовили покушения (среди их участников был брат Ленина, Александр Ульянов). Неудивительно, что в подобной атмосфере, при таком умонастроении Александр III жил замкнуто и нередко прикладывался к бутылке в компании со своим генерал-адъютантом. А между тем он, наследник престола, так любил жизнь и все ее наслаждения! Он был страстным рыболовом и охотником (убил десятки зубров в Беловежской пуще), много ездил, любил компанию друзей.
Н. Борель. Император Александр III.
Человек, как писал С. Ю. Витте, «совершенно обыденного ума, можно сказать, ниже среднего ума, ниже средних способностей и ниже среднего образования», Александр III был по-своему ярок и выразителен. Как писал знавший его Витте, в каком бы костюме он ни вошел в комнату, он не мог бы остаться незамеченным. Император «не был красив, по манерам был, скорее, медвежатый», а больше всего походил на «большого русского мужика из центральных губерний… и тем не менее он своей наружностью, в которой отражался его громадный характер, прекрасное сердце, благодушие, справедливость и вместе с тем твердость, несомненно импонировал» окружающим. Он был страстный рыболов и охотник, любил хорошо выпить и вкусно закусить. Его слово было законом для всех членов разросшейся семьи Романовых. Все «шалуны» из Романовых страшно боялись Александра. Они знали, что он был нетерпим ко всяческим проявлениям «вольностей» и супружеской неверности в царской семье, считал, что первая семья России должна быть для всех образцом, примером достойного, христианского поведения. Именно поэтому он осуждал отца за связь с Юрьевской.
К. П. Победоносцев.
Действующие лица
